Жизнь цирковых животных

Первой явилась Кэтлин Чэлфант, [95]актриса, игравшая в пьесах «Ангелы в Америке» и «Остроумие», симпатичная смесь Виржинии Вулф [96]с Энни Оукли. [97]

– Чудное местечко, – мелодично прокаркала она, словно ворон, наделенный музыкальным слухом, и прижала ладони к щекам – жест вышел пародийным, хотя Кэтлин пыталась изобразить искренний восторг. Ее сопровождал муж, тихий очкарик, снимавший документальные фильмы об уличных бандах, искусстве граффити и сальсе.

– Привет, Калеб, – застенчиво пробормотал он.

Калеб представил их Дэниэлю Брока.

– Вы прекрасны! – выпалил Брока при виде Кэтлин и тут же замолчал, смущенный.

Он представил их матери.

– Живете где-то поблизости? – спросила их Молли (ее удивила сама мысль, что не слишком-то молодые люди живут в Виллидже). Калеб поспешил сплавить Молли Чэлфантам – эта парочка составила бы прекрасную компанию чьей угодноматери.

Потом пришли Том Стеффано и Мэт О'Брайан, бледные беспризорники, изголодавшиеся мальчики из хора. В своих театральных костюмах «Лоис» и «Леопольд» выглядели убедительнее.

– Да уж, – сказал Мэтт (или Том, Калеб различал их только в платье), – сегодня у нас выходной. Чертова статья в «Таймс» крылья подрезала. Нуда ничего, выживем.

К ним подошел Майкл Фейнголд, театральный обозреватель «Голоса», которого часто путали с однофамильцем – пианистом и певцом. Критики редко общаются со своими подопечными, но Фейнголд в своих обзорах не скрывал, у кого ужинал на этот раз, и на его позиции это никак не сказывалось: он всегда хвалил актеров и ругал автора. При встрече ни он, ни Калеб предпочитали не упоминать его отзыв о «Теории хаоса».

Вот и Камерон Дитчли из «Нью-Йорк Пост» в полосатом льняном костюме и нелепом аскотском галстуке – продуманная деталь. Восхищается видом из окна и допрашивает Калеба, можно ли отсюда заглянуть в окна напротив. Потом пришел Крэг Честер, актер, а за ним Джон Бенджамен Хикки, еще один актер. Гости прибывали с такой скоростью, что Калеб уже не успевал приветствовать каждого лично и запутался, где кто. Он оставался на террасе, в углу, похожем на нос корабля, спиной к великолепному закату – о смене красок он судил по оттенкам оштукатуренной стены: бледно-розовый, интенсивно-розовый, голубой. Внутри освещение сделалось ярче. Гости превратились в море чужих тел, над которым изредка всплывало знакомое лицо.

– Что я тебе говорила? – напомнила Айрин, доставив Калебу очередной стакан содовой. – У тебя полным-полно друзей.

– Значит, им нечем было заняться в пятницу вечером! – Но он удивлялся и радовался: как много коллег и знакомых пришло к нему! Он – не пария. – Мама все еще болтает с Чэлфантами?

Чэлфанты уже ушли, но Молли, по всей вероятности, помогала на кухне Джеку.

– Если ей это нравится… – Калеб пытался позвонить Джесси, но сестра отключила мобильник. Он оставил сообщение с просьбой приехать поскорее. – Если что, предложу маме переночевать.

Нахлынула новая волна гостей, и Калеб на какое-то время забыл о матери. После наступления темноты появились актрисы. Черри Джоунс со своей любовницей, архитектором-лесбиянкой, Уэлкер Уайт, которая оставила сцену и родила ребенка, Хоуп Дэвис, вернувшаяся из Лос-Анджелеса и зубоскалившая на тему «Страны лотофагов». [98]Нет, мир театра не отшатнулся от Калеба. С чего он взял? Всем этим людям знакомы успехи и неудачи, они не станут шарахаться от него, словно воры от виселицы, на которой болтается их товарищ.

Когда Калеб снова взглянул на часы, было десять. Пил он исключительно «диет-колу» и содовую, так что не алкоголь помог скоротать время – адреналин.

Народу на террасе, будто на палубе прогулочной яхты. Вокруг стола с угощениями, выставленного за стеклянную Дверь, непрерывно терлись люди. Они вели себя сдержанно – ведь это, как-никак, вечеринка в Вест-Виллидже. Люди собрались, чтобы на других посмотреть и себя показать, но главное – поговорить. В Нью-Йорке не принято пялиться на знаменитостей. Впрочем, особых знаменитостей и не было, пока не появилась Клэр Уэйд, исполнительница главной роли в «Венере».

– Калеб! Где мой дружочек Калеб! – послышалось медоточивое сопрано. Толпа расступилась, и перед Калебом предстала Клэр Уэйд, почти классический лик, Грета Гарбо, но с веснушками. – Миленький! Как жизнь? – Она схватила его за обе руки, проникновенно заглянула в глаза. – С днем рождения, дорогой! Счастья тебе!

Она говорила на манер Джоан Кроуфорд [99]и держалась по-королевски, несмотря на короткую стрижку и свободные брюки цвета хаки. Пусть себе ломается, главное – пришла. Калеб кожей ощущал взгляды всех присутствующих.

– А ты как? – спросил он. – В кино снимаешься?

– Я-то надеялась сыграть в нашемфильме. Но я… наверное, не стоит пока говорить, – она понизила голос, – у меня есть шансы обойти Сарандон и сыграть мамашу в «Гревиле». Знаете этот роман?

– Конечно. – Калеб хотел было признаться, что сегодня вечером «Гревиль» явится к нему во плоти, но передумал: Клэр застрянет здесь, захочет непременно познакомиться с Льюсом. Вряд ли ему удастся сохранить благодушие при виде того, как егозвезда, по-кошачьи выгнув спину, трется о тузвезду.

Подошла Айрин.

– О, здорово! – приветствовала она Клэр. Вот уж кому киногерои не страшны. – Уже довольно поздно, Калеб. Не пора ли разрезать торт?

– Вперед.

– Надо же поздравить тебя, спеть «С днем рождения». Что-нибудь в этом роде. Тебе как хочется?

– А нельзя просто подать торт и оставить меня в покое?

– Это же вечеринка в честь дня рождения.Ну же, дорогой! Хочешь, я произнесу тост? Или маму твою позвать?

– О Боже, нет! Только не маму!

– Давай я скажу? – вызвалась Клэр.

– Нет нужды, – упорствовал Калеб.

– Я сама хочу, – напрашивалась Клэр. – Мне это будет приятно. Это честь для меня. А потом мне надо бежать. Завтра с утра по делам.

Айрин повела их внутрь, к неожиданно ярким огням гостиной. Джек уже выставил на столик с напитками торт, украшенный шоколадными розами, положил рядом высокую стопку прозрачных пластиковых тарелок.

– А где мама? – спросил его Калеб.

– Пошла в спальню отдохнуть.

– Ей плохо?

– Нет, – покачал головой Джек, – немного устала, только и всего. Такая милая, твоя мама. Остроумная.

– О да, – подхватил Калеб, – с новыми людьми она умеет обходиться. Схожу-ка я за ней.

Как стыдно – бросил мать, почти забыл о ней. В кои-то веки она выбралась в город, неслыханный подвиг для нее, а в итоге общалась с наемным ресторатором, а не с родным сыном. Калеб подошел к двери спальни, тихонько постучался. Ответа не было. Он распахнул дверь.

Мать лежала на спине, левой рукой прикрыв глаза и широко разинув рот. Глубокий сон сморил ее, Молли даже похрапывала. Ноги свешивались с края кровати, на одной ступне еще висела туфля, вторая свалилась. Она выглядела одновременно старой и совсем молодой, то ли студентка, отключившаяся посреди ночного гуляния, то ли бабушка, измотанная походом в зоопарк. Чувство вины с новой силой охватило Калеба – вины и любви. Пусть поспит, решил он. Разбудим, когда Джесси приедет. Он выключил свет. В темноте храп стал громче. Аккуратно прикрыв за собой дверь, Калеб вернулся к гостям.

– Внимание! – крикнула Клэр, постучав ножом по стакану. – Время настает. Время уже настало.

По всей комнате гости прекращали пить, жевать и болтать, оборачивались к столу с пышным тортом и стоявшей возле него кинозвезде.

– Друзья! – начала свой тост Клэр. – Друзья! Мы собрались сегодня отметить особенный…

Калеб пристроился рядом, изобразил уместную на такой случай застенчивую полуулыбку, окинул взглядом комнату – и сердце вдруг защемило.