Анна Фаер (СИ)

У меня по спине пробежали мурашки. Я сделала глоток апельсинового сока. Мне нравится этот сок. Он подбадривающий. Такой свежий, сладкий и при этом немного кислый. Он будто бы наполнен жизненной силой. И когда пьёшь его, чувствуешь, что жив. Не знаю, как вам это объяснить. Может быть, это невозможно. А может быть, найдётся кто-то, кто чувствует то же самое, кто меня понимает.

В окно застучал косой дождь. Маленькие капельки медленно катились по стеклу. Я стала наблюдать за ними. Глупый дождь. Из-за него я сейчас болею. А потом у меня в голове вдруг мелькнул Алекс, закусывающий губу.

Ну, конечно! Конечно, вся вина лежит на нём! Если бы он не стал открывать мне глаза на реальное положение вещей, то я бы не стала бунтовать, я бы не стала себя так странно вести, как делала это вчера. Но он! Он меня подтолкнул на это. И знаете? Я, чёрт возьми, рада! Может, мне из-за него сейчас и плохо, но я благодарна! Это очень хорошо, что я открыла на всё глаза!

Теперь уж я ясно вижу, что медлить нельзя. Теперь я вижу, что нужно действовать, нужно спасать мир, который разваливается прямо у меня в руках. И ничего страшного нет в том, что другие этого даже не замечают. От отчаяния они нацепили розовые очки и стали твердить, что всё нормально, всё хорошо. Но я-то вижу, что всё ни черта не хорошо! Всё очень плохо. И именно поэтому я и собираюсь действовать.

И Алекс тоже будет действовать. Мы с ним вдвоём со всем справимся. Нашего желания и стремления хватит, уж будьте в этом уверены! И мы сделаем мир лучше. Мы сделаем его чище и добрее! Никому больше не будет страшно, никому больше не будет обидно. Наступит такой день, когда человечеству можно будет снять его розовые очки. И люди не захотят их надеть обратно. Они скажут: «А всё не так уж и плохо. Да, всё совсем не плохо! Ведь как хорошо, а?»

И это сделаю я. Я. Конечно, Алекс тоже. И Дима, если уж на то пошло. Ну, конечно, Макс тоже станет нам помогать. Ведь одной я такую большую работу никак не смогу провернуть.

Я прижала к себе игрушечного медведя и посмотрела на серое осеннее небо. Оно висело низко-низко, оно угнетало, давило. И мне стало не по себе. Мне стало тоскливо. Я горько усмехнулась: уж не оттого ли я хочу сделать мир счастливее, что сама несчастна? Я чувствую страх, очень много страха, поэтому я хочу сделать мир, в котором было бы не страшно. Любая несправедливость для меня, как сильная пощёчина, поэтому я хочу, чтобы всё было честно и справедливо. Наверное, я меняю мир совсем не для человечества, а для себя.

В доме было тихо и пусто, только на стене громко стучали часы. И я пожалела, что осталась одна. Нет-нет, я не хочу быть одной. Одной мне становится плохо. Мне страшно одной.

Хорошо Максу. Он, наверное, никогда не бывает один. К нему вечно пристаёт его маленькая сестра, да и брат тоже. А ещё у него есть Фаер. Хотя, наверное, Макс этого не ценит. Не знаю почему, но я просто уверена, что одиночество его никогда бы не расстроило и не выбило из колеи. Он наслаждается одиночеством. Горькое одиночество, горький кофе и какой-то горький тон. Вот и весь Макс.

А всё же жаль, что у меня нет собаки. Мне бы разрешили её завести, но я сама не хочу. Мне не нравится, что они живут не так долго, как люди. Ты успеешь полюбить собаку, она станет тебе другом. А потом умрёт. Все всегда умирают. И это не даёт мне покоя. Это точит меня изнутри. Вот если бы у меня была собака, а потом она погибла, что бы со мной случилось? Ведь я бы не перенесла этого. Я, наверное, как бы это глупо сейчас не прозвучало, сама думаю и веду себя, как собака.

Вы видели, как собаки сторожат своих хозяев, даже когда те умерли? Они ведь даже врачей не подпускают! Они никого не подпускают, они не хотят, чтобы самого важного человека в их жизни, забрали куда-то. Рассказать вам, почему? Конечно же, рассказать. Вы точно не понимаете. Но я понимаю. У собак нет своего «я». Они видят себя в своём хозяине. Для них весь мир только в нём. Поэтому смерть хозяина для собаки равноценна своей собственной смерти. Они просто больше не живут. Их души умирают.

Если бы такие собаки были людьми, то они бы были людьми недолго. Они бы в следующий же вечер нашли табуретку и верёвку, вздохнули бы тихо и повесились. Может быть, сказали бы ещё что-нибудь напоследок. Что-нибудь такое: «Зачем телу жить, когда я чувствую, что душа умерла?» Собаки-суицидники.

«А я, собственно, зачем живу?» - промелькнуло у меня в голове.

О, нет…

Только этого мне не хватало! Это худший вопрос, который я могла бы себе задать! Как только я задаю себе этот вопрос, для меня окружающий мир исчезает. Появляется новый. Ещё более тёмный. Да, поверьте, может быть и темнее, чем он есть. Я начинаю видеть во всём исключительно плохое, особенно в себе. И абсурдность всего того, что происходит вокруг, прорисовывается более ясно. Всё начинает казаться бессмысленным. И длится это до тех самых пор, пока Дима не выкинет какую-нибудь забавную штуку. Только тогда я отвлекаюсь и просто забываю о том, что так и не нашла ответ на этот вопрос. А зачем, собственно, я живу?

А вы живёте зачем? Можете ответить? Нет? То-то же.

Не знаю, что бы со мной случилось к вечеру, если бы мои мысли резко не оборвались. Кто-то звонил в дверь. Я лениво спустилась со своего уютного места на подоконнике. Посмотрела в глазок, заулыбалась до ушей и поспешно отворила дверь.

- Ты как? – спросил прямо с порога Дима.

- Лучше,- я сделала приглашающий жест.

Они вошли, стали разуваться. Я улыбалась.

- Ты уверена, что тебе лучше? – спросил Дима с тревогой. – У тебя глаза лихорадочно блестят.

- Просто она рада,- ответил вместо меня Макс.

Правильно ответил.

- Держи,- он протянул мне два пакета.

- Это что?

- Здесь апельсины,- указал на один из пакетов Макс. – А здесь твоя одежда. Ты забыла её у меня.

- Апельсины? Фи,- поморщила я нос. – Это так скучно! Почему больным всегда носят апельсины? Почему? Один и тот же сценарий!

- Потому что,- хотел начать объяснять мне свои медицинские штучки Дима, но я его перебила.

- Не надо! Просто знайте, что если мне нравится апельсиновый сок, то это ещё не означает, что я люблю апельсины.

- Ты их любишь,- закатил глаза Макс. – Тебе просто нужно повозмущаться. Ты без этого не можешь.

Я уставилась на Макса. Он совершенно спокойно смотрел на меня в ответ. Мы не моргали. Я не моргала потому, что моргнуть первой означает признать его правоту. А почему не моргал он, я не знаю. Но в любом случае, я была в выигрыше. Мне приятно смотреть ему в глаза. Я уже описывала вам, какие они потрясающее? Ведь они удивительно потрясающее! Но, наверное, если я ещё раз скажу, какие они изумрудные, вы устало вздохнёте, покачаете головой и уйдёте куда-нибудь подальше.

Поэтому я не буду. Не буду описывать вам его глаза самого удивительного цвета во всём мире.

У меня по щекам потекли слёзы. Я не плакала, нет, просто я действительно долго не моргала. Макс это заметил и моргнул, наконец. Наверное, поддался! Решил меня пожалеть! Дурак.

- Дима, чай,- сказала я, вытерла мокрые от выступивших слёз глаза и пошла на кухню.

Уже скоро мы сидели за столом. Мы с Димой пили чай, Макс – кофе.

- Что в школе? – задала я самый ужасный и скучный вопрос, который только можно было задать в моём положении.

- На этой недели три контрольные.

- И я всё пропущу, да! – обрадовалась я. – Лузеры!

Макс только покачал головой.

- Ты снова в своём бодром духе,- сказал Дима, слегка улыбаясь. – Это хорошо. Идёшь на поправку.

- Ты в конце недели выходишь с больничного? – спросил неожиданно Макс.

- Да, а что?

- Каникулы начнутся.

- Да! Потрясающе! Удача меня любит!

- Можешь так не орать, хотя бы когда болеешь? – спросил Макс, поморщившись.

- Нет! Я буду орать, пока у меня будет возможность!

- Посмотри до чего дооралась.

Я сразу же замолчала. Макс, как ни в чём не бывало, сделал ещё несколько глотков кофе. А потом как-то неожиданно резко поставил чашку на блюдце.