Мой мастер (сборник)

— Ничего с ним не случилось, — спокойно объяснила Танька. — Он всегда такой и был, жлоб несчастный…

Мишка обернулся на оскорбление.

— Иди, иди… — напутствовала Танька. — Без сопливых обойдемся.

И запела звонко, на весь свет:

— «Три месяца лето, три месяца осень, три месяца зима, и вечная весна…»

Птицы замолчали и замерли в одинаковых позах: «Танька поет…»

Травы и колосья привстали на цыпочки и потянулись к солнцу: «Танька поет…»

Коровы на ферме прибавили надой молока. А доярки сидели и слушали, и лица у всех становились похожими.

Уже темнело, когда бабка Маланья вылезла из автобуса.

Мишка отделился от своего мотоцикла, подошел к соседке.

— Садись, — предложил Мишка. — Подвезу до дому.

— О нет! — категорически отказалась старуха. — Я этой технике не доверяю.

— А я тебе подарок приготовил. — Мишка протянул подарок. — Померь.

— Чего это? — не поняла Маланья.

— Куртка. Водонепроницаемая.

Мишка накинул на плечи Маланьи куртку. Она была легкая, на пластмассовой «молнии», простеганная ромбиком.

— Чего это ты? — Маланья просто обомлела от Мишкиной щедрости.

— А я подумал: на базаре стоять — то холодно, то дождь… — смущенно оправдывался Мишка.

— А тебе чего? — прямо спросила Маланья.

— А мне ничего не надо, — бескорыстно отказался Мишка.

— Как это «ничего»? — Маланья задумалась. — Вот! Я тебе открытку дам! Японскую! Вот так держишь: в платье. — Маланья показала ладонь. — А так, — она чуть повернула ладонь, — одна срамота.

— Не надо, — отказался Мишка.

— Бери, бери, — расщедрилась Маланья. — Мне-то она зачем?

Маланья собралась было идти, но Мишка задержал ее:

— Баба Маланья, у меня к тебе просьба…

— Ну.

— Если тебя спросят: когда ты шла к автобусу, Мишку видела? Говори: не видела. Трактор стоял, а его не было.

— А разве ж я тебя видела? — удивилась Маланья.

— А то нет? — удивился Мишка. — Ты еще спросила: который час, я сказал — три…

— Не помню, — созналась Маланья. — Старость — не радость. А за куртку спасибо.

Маланья повернулась и пошла.

Мишка провожал глазами свою куртку на Маланьиной спине.

— А рукава-то длинные! — крикнул Мишка.

— Это я подошью, — успокоила Маланья.

Танька сидела за швейной машинкой и строчила платье-макси из двух белых скатертей. Перед ней в обрезках лежал журнал мод. В нем была изображена японка в белом платье а-ля рюс с белыми кружевами.

Танька оглядела дело рук своих, потом подошла к кровати, присела на корточки и отодрала кружевной подзор, тяжелый не то от пыли, не то от собственного веса. Вернулась к машинке, стала приспосабливать кружева к белому льну. В это время вошла Вероника и сообщила:

— Тань! Тебя Мишка зовет!

Танька вышла из дома.

В небе стояла полная белая луна. А посреди двора возвышался Мишка Синицын в ватнике и с рюкзаком. Как новобранец.

— На! Пластинки ваши. Три штуки. И клещи деду Егору отдашь. Я у него брал.

Танька взяла пластинки и клещи.

— А я, значит, поехал. Пока.

— Куда это ты поехал? — удивилась Танька.

— На Землю Франца-Иосифа!

— Чего?

— На заработки. Машину куплю. Новый дом поставлю.

— А я? — тихо спросила Танька.

— Выходи за летчика. За Валерия Ивановича.

Танька молчала.

Мишка посмотрел в ее приподнятое лицо. Отвернулся. Сказал небрежно:

— Некогда мне глупостями заниматься. Мне надо деньги зарабатывать.

— Мишка… Все-таки какой же ты… — тихо, как бы дивясь своему открытию, проговорила Танька.

— Ну, какой, какой?

— Голый материалист!

— Не голый, а диалектический. Дура.

Он пошел прочь по знакомой тропинке. А Танька осталась стоять на крыльце. И ничего не поменялось в мире. Ничего не сдвинулось. И равнодушная природа продолжала красою вечною сиять.

— А где щетка? — спросил сержант Ефимов.

Рядовой милиционер заметался в поисках и очень скоро нашел щетку на подоконнике.

— Вот она.

— Ведь как удобно, когда вещь лежит на своем месте. Каждый подошел, почистил сапоги, положил обратно. Другой подошел, почистил, положил обратно. Никто времени не теряет.

В отделение милиции вошел Мишка.

— Вот! — Мишка положил на стол бумагу.

Ефимов сел за стол, прочитал:

— «Я, Михаил Синицын, официально заявляю, что устроил преднамеренную аварию вертолета путем забивания овощами выхлопной трубы ввиду несознательной ревности и пережитков. При выборе меры наказания прошу учесть мое добровольное признание, а также характеристики».

— Значит, официально заявляешь? — Ефимов пронзительно посмотрел на Мишку.

— Официально, — не сморгнул Мишка.

— А вот летчик Журавлев официально заявил, что авария произошла по его вине: не учел при взлете направления ветра. Кому верить?

— Ему! — сказал Мишка.

— А почему не тебе?

— Он старше. Ну, я пошел. Пока!

Мишка заторопился к двери.

— Постой! — велел Ефимов. — Поди-ка сюда…

Мишка приблизился.

— Чего? — беспечно спросил он.

— А зачем ты все это написал?

— Я пошутил. — Мишка чистосердечно улыбнулся.

— Неужели ты думаешь, что свеклой можно вертолет остановить? Так вот, шутник, садись. Я беру тебя под стражу.

— За что? — растерялся Мишка.

— За систематическое введение в заблуждение органов общественного порядка!

На железнодорожной платформе вокзала Верхних Ямок дрались голуби.

На седьмом пути стоял состав.

Семья Канарейкиных плюс Чиж плюс Козлов из девятого «Б» с трубой в чехле прошли по перрону и остановились возле пятого вагона.

Канарейкины были принаряжены во все самое лучшее. У Николая на лацкане пиджака висели орден и четыре медали. Танька стояла в длинном белом платье а-ля рюс с тяжелыми кружевами. Шелковые светлые волосы были распущены по плечам и будто дышали от ветра. Она была такая красивая, что Мишка даже не сразу ее узнал. Он даже не сразу понял, что та, прежняя Танька и эта — один и тот же человек.

Мишка, бритый наголо, выглядывал из-за будки «Соки — воды», а сержант Ефимов караулил своего заключенного.

— Ну, пошли! — предложил Ефимов. — Есть охота.

— Погоди… — попросил Мишка. — Пусть состав отойдет.

— Ладно, — согласился Ефимов. — Тогда я пойду мороженое куплю.

Ефимов видел, как Чиж предъявил билет проводнику. Все вошли в вагон. А потом Канарейкины вышли, а Танька осталась в поезде.

Она стояла возле окна и смотрела на своих. Лялька и Вероника энергично махали руками, а Николай и дед Егор стояли спокойно.

Поезд тронулся. Женщины замахали еще активнее. Танька заплакала, не переставая, однако, улыбаться.

Мишка почувствовал, как по щеке к носу ползет предательская слеза. И вдруг… Не может быть… Через несколько вагонов, в конце поезда, как портрет в стеклянной раме, — рожа летчика!

— Сто-ой! — заорал Мишка и ринулся вослед.

Поезд набирал скорость. Мишка тоже.

— А ну слазь! — кричал Мишка вслед поезду.

Но самым проворным оказался сержант Ефимов. Он поймал Мишку уже в конце платформы, ухватил его за полы пиджака, чем погасил Мишкину скорость. Однако оба они не удержались и покатились в траву с перрона.

Ефимов оказался под Мишкой.

— Так, значит? — спросил он, вылезая из-под Мишки и отряхиваясь. — Побег устроил? А я тебе, дурак, мороженое купил.

Ефимов показал расплющенное мороженое.

Поезд подрагивал на стыках рельсов. За окном плыли поля, леса, красота средней полосы.

И вдруг… В сказках обязательно присутствует «вдруг».

Вдруг летчик услышал песню. Мелодия текла откуда-то с середины поезда и, казалось, летела вместе с ним во времени и пространстве.

Летчик пошел на звук. Вышел в тамбур. Хотел перебраться в другой вагон, но дверь оказалась запертой. Он дернул раз, другой. Ничего не вышло. Стал трясти дверь.