Власть без славы. Книга 1

Но даже опасности, грозившие ему на каждом шагу, не отвлекали Джона Уэста от его грандиозного плана. Он — миллионер! Он достигнет такой же власти и такого же почета, как и другие миллионеры, но он будет самым могущественным из них!

^{ЧАСТЬ ВТОРАЯ}

ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЕ ВЛАСТЬЮ

_{(1915–1931)}

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

— Видите ли, мистер Уэст, война тянется уже целый год, а количество новобранцев далеко не оправдывает наши ожидания, — сказал один из членов лейбористского федерального правительства Джону Уэсту.

Беседа происходила осенью 1915 года.

— Почему бы не ввести всеобщую воинскую повинность?

— Наша партия и рабочие против этого.

— Чего же вы от меня хотите?

— Мы желали бы, чтобы вы пошли добровольцем в армию, мистер Уэст. Наш премьер, мистер Хьюз, просил меня переговорить с вами. Мы знаем, что вы ярый противник Германии и заинтересованы в том, чтобы увеличить приток добровольцев.

— Это верно. Хуже немцев нет ничего на свете. Вы только загляните в газеты. Они пытают пленных и из трупов вытапливают сало. Конечно, они варвары. Однако я считаю, что принесу больше пользы, работая в тылу.

— Быть может, вы и правы, мистер Уэст. Я знаю о ваших пожертвованиях на военные нужды. Но мы все же хотели бы, чтобы вы пошли добровольцем в армию и помогли нам вербовать солдат. Видите ли, мы используем в качестве вербовщиков разных спортсменов — жокеев, боксеров и футболистов. Но почти все они люди штатские и не пользуются большим влиянием. У вас много сторонников. Если вы сами запишетесь в армию, да еще и выступите в качестве вербовщика, то вы сумеете привлечь тысячи солдат. Мы же гарантируем, что вас не отправят за океан и вы сможете уйти из армии в любой момент, когда пожелаете.

— А я бы не прочь поехать за океан. Из меня вышел бы хороший солдат. Но я думаю, что принесу больше пользы здесь, в Австралии.

— Вы и так уже много сделали, мистер Уэст. Ваш щедрый дар в пятьсот фунтов жене Джека произвел громадное впечатление.

— Всякий дал бы не меньше, когда речь идет о том, чтобы помочь жене первого из наших спортсменов, награжденного крестом Виктории. Если погибнет Англия, то погибнем и мы. Ведь те ребята, которые воюют за океаном, защищают наши домашние очаги.

— Вы правы, мистер Уэст. Но слишком уж много толкуют о том, что богачи уклоняются от военной службы. А вот если б вы вступили в армию…

— Ну ладно, я пойду в армию, раз это лучший способ помочь делу. Если мы проиграем войну, мы лишимся всего. Наше имущество, наши дома и семьи — все погибнет.

— Совершенно верно, мистер Уэст.

— Дайте мне неделю привести свои дела в порядок. Но не забудьте устроить так, чтобы меня не отправили на фронт, за океан, и чтобы я мог уйти из армии, когда захочу. Если вы это сделаете, тогда я смогу уйти из армии, как только увижу, что могу принести больше пользы в тылу.

Через неделю Джон Уэст сидел в гостиной своего особняка в мундире рядового австралийских имперских войск. Он получил недельный отпуск, но военная форма была ему в новинку, поэтому он носил ее и дома — правда, не надевая грубых солдатских башмаков. Он привык к ботинкам из мягкой кожи, и грубая обувь натирала ему ноги. Джон Уэст читал газету, а кругом валялись целые вороха разных газет и журналов. С того дня, как Уэст вступил в армию, он скупал все газеты и журналы, какие только мог достать. Почти вся пресса одобряла его поступление на военную службу. Только «Бюллетень», издававшийся в Сиднее, являлся исключением.

Газетные заметки доставляли Джону Уэсту немало удовольствия; за ним уже установилась репутация почтенного дельца, который ворочает миллионами. Действительно, у него почти не было оснований сомневаться в этом, если не считать случайных выкриков: «Читай „Одинокого волка“, Уэст!», которые ему иногда приходилось слышать на стадионе. Из всех откликов на его вступление в армию больше всего ему понравилась заметка в «Аргусе», органе консерваторов: «Самое замечательное событие в кампании по вербовке добровольцев»:

Читая эту заметку, Джон Уэст призадумался, чего никогда с ним не бывало в молодые годы. Вот перед ним доказательство его огромной власти: можно ли было лучше отомстить «Аргусу», чем заставить эту газету напечатать — да еще на первой странице! — хвалебную заметку об Уэсте.

Заметка в газете «Голос труда» — таково было теперь новое название газеты «Набат» — не оставляла никаких сомнений в том, что многие лейбористы симпатизируют Джону Уэсту.

Репортер этой газеты сообщал:

Но Джон Уэст и без того уже достиг успеха. Сейчас он владел ипподромами в пяти штатах и в трех штатах держал в своих руках все состязания боксеров. Его предпринимательская деятельность развертывалась по плану, разработанному им еще в 1907 году. Теперь он издавал ежедневную газету в Квинсленде, владел гостиницами, шахтами, стадионами, ипподромами, театрами, кафе и доходными домами, занимался букмекерством, бегами и скачками, был пайщиком акционерного предприятия Бенджамена Леви по продаже мебели в рассрочку. По подсчетам Джона Уэста, его капитал составлял почти два миллиона фунтов.

За год войны Джон Уэст успел прослыть «ура-патриотом». Однако он упустил из виду одно очень важное обстоятельство: чем дольше тянулась война, тем решительнее протестовали против нее те самые люди, которые и служили источником его власти, источником надежд на ее дальнейшее расширение, — рабочие, католики, лейбористы. Они выступали против кровавой бойни, ярым сторонником которой Джон Уэст оставался вплоть до самого ее конца. Он видел, что у него нет ничего общего с людьми, по спинам которых он взобрался к власти.

Сейчас Джон Уэст сидел у камина и читал «Голос труда».

На стене гостиной висел портрет его матери. Горькие разочарования, пережитые ею, наложили глубокие морщины на ее поблекшее лицо. Она умерла несколько лет назад, и с тех пор Джона Уэста мучило сожаление, что между ними не было близости; ему хотелось бы вычеркнуть из жизни все то, что воздвигло между ними холодную каменную стену. Смерть отца нисколько его не тронула — он отнесся к ней так, словно прочел в газете о смерти совершенно незнакомого человека.

Ему казалось, что глаза матери грустно и тоскливо смотрят на фотографию ее трех сыновей, висевшую на противоположной стене, — фотографию, снятую давным-давно, когда все трое были еще детьми, — задолго до ужасного преступления Арти, до «тяжелых времен», до тайного тотализатора, задолго до того, как двое ее сыновей оттолкнули свою мать и опозорили ее старость.