Излом

Все, кто вопит – «фашисты, шовинисты, коричневые», хотят лишь одного, чтобы русский человек как можно дольше оставался бесправным и униженным, насыщая своей кровью еврейских банкиров, кавказскую мафию и так называемых демократов, взявших в свои руки все рычаги управления…

И если вдруг русский человек в собственной стране требует какие‑то права, хотя бы элементарную зарплату, то эти кавказско–еврейские демократы и купленные на их деньги журналисты, всякие там Киселёвы и Доренки, брызгая слюной начинают выть о надвигающемся фашизме или коммунистическом реванше, называя себя главными радетелями государства, хотя у каждого из них на всякий случай припасено второе гражданство.

У русского человека родина одна – Россия!

Зал взорвался аплодисментами и криками согласия.

— Да здравствует Русский Шовинизм и Российская Великодержавность! – вздёрнув руку вверх, провозгласил Валерий.

Наступила весна. В апреле в офис позвонил Кабанченко и, когда меня с ним соединили, сообщил:

— Дело с банком раскрутилось… Лети ко мне.

«Хоть гусь свинье и не товарищ, но придется слетать».

Вместе с тремя кандидатами наук и толстенной пачкой долларов поехал к нему. Сам я, разумеется, в банковском деле не волок, впрочем как и он.

«Главное решить дело в корне и свести моих финансовых гениев со специалистами администрации».

У Кабанченко появилась надежда, даже почти уверенность, что будет назначен мэром города.

Квартиры людям за мой счёт он предоставил…

— Егор Александрович, с удовольствием помогу вам, – взялся расклеивать его воззвания с обещаниями благ для горожан и программу с цветным портретом.

Мои ребята мотались по городу и, как кобель не может равнодушно пройти мимо столба, чтоб не поднять лапу, так и они не могли проехать мимо, чтоб не наклеить дурацкий листок. Загадили все городские столбы, добравшись до стен и подъездных дверей. Как и другие уважающие себя гоблины, одеты они были в спортивные костюмы, а волосатые груди украсили золотыми крестами.

«Дань моде, – рассматривал своих и чужих верзил. – Соревнуются. У кого золотая цепь толще и крест тяжелее. Верой тут и не пахнет…»

Полковник ругался, что охранная служба разваливается и сейчас даже средняя группа детсада запросто возьмёт штурмом мой офис и заставит купить мороженое.

Кстати, недавно мы вселились в четырёхэтажное здание в центре города, где занимали весь третий этаж. Более двух десятков клерков проедали мои денежки, сидя за компьютерами.

Полковник отчасти оказался прав, так как снова начались наезды. На рынке с моих продавцов несколько раз требовали деньги.

«Наверное, ошиблись господа рэкетиры», – не придал этому значения.

Весна! О делах думать не хотелось. Из окна машины с удовольствием глазел на девчонок.

«Если раньше пели, что мы выплавляем больше всех чугуна и стали, то теперь следует петь, что у нас самые красивые в мире женщины… И самые несчастные, – думал я. – О–о! Кафе

«Студенческое» переименовано, – делал для себя маленькие открытия, – теперь оно «Аревик»».

Всё переименовывают. Столб нынче вовсе и не столб, а мачта городского освещения, вместо телефонов стали таксофоны, мультипликация называется анимацией, вернее, её не стало совсем, одни черепашки–ниндзя учат детишек морды бить…

Правда, шахтеры сделались угольщиками… ибо властям не поддаются.

А мы были советские, теперь российские, когда же русскими назовут?..

Третий класс Денис закончил на пятёрки, как и два предыдущих.

«Ну, молодец, мальчишка, – в душе гордился сыном. – А как биологию любит? Особенно динозаврами интересуется… Точно, палеонтологом станет. В этом есть и моя заслуга, недаром всё детство про Змея–Горыныча ему заливал, – тешил свое тщеславие».

В июне отправил их с женой на самолёте в Турцию. Сам остался дома – не отпускали дела.

«Как это деревенскому деду дни не важны были, а тут не то что часов, минут не хватает…»

10

В том же кабаке, где отмечал с женой Новый год, отпраздновал День Независимости.

От чего независимость – не понимал никто. Особенно работяги, с которыми изредка встречался в городе.

«Наверное, от зарплаты!» – рассуждали они.

Каков президент – таковы и праздники!

В июле в местной газете два журналиста стали вякать, что, дескать, всё мне достаётся удивительно дёшево, что наступил, дескать, дикий капитализм и мафия растаскивает Россию.

«Во козлы! Я не растаскиваю, а наоборот, собираю… Ни газ, ни нефть, ни лес за границу не гоню», – поручил одной бригаде на вишнёвой «девятке» первого борзописца; другой бригаде – второго.

Больше отрицательных публикаций не отмечалось…

В конце августа решил наведаться в один из своих пивбаров и хватануть пивка, а то что‑то в горле пересыхало.

У стойки тусовались трое небритых грязных мужиков и считали гроши.

«Ба–а! – узнал одного из них. – Когда‑то с ним в кутузке ночь провёл…Только вот имя запамятовал».

Бармен, увидев меня, хотел выгнать грязную клиентуру, но я остановил его взмахом руки.

— Здорово, братан! – сам не понял зачем, поздоровался со старым знакомым.

Убрав рваные бумажки в карман, он недоверчиво рассматривал меня, сощурив и без того раскосые глаза, и вдруг заорал:

— Бли–и-н!.. Ваще–е! Привет, братила, – протянул грязную руку.

«На хрена мне это надо?! – пожал её. – Находит же дурь иногда», – начинал клясть себя.

Его друзья удивленно разглядывали мой прикид, от джинсовой рубашки с вышитым орлом на груди до кроссовок фирмы «Рибок».

— В одной камере чалились, – представил меня корешам.

В их глазах прочёл некоторое уважение.

— По пивку намастырились, – объяснил положение, – да бабок маловато…

Слышь, братан, – просительно заглянул в глаза, – не добавишь?..

А то не при делах щас… Хреново всё… даже клюв пухнет, – вздохнул он.

— Ладно, не волоси и не разжижай мозги, – поразил его своей гладкой речью. – Плесни‑ка ребятам по кружечке за мой счёт, – велел бармену.

— Ни хрена, в натуре… Это шо, твой квадрат? – поразился бывший узник, залпом выдув кружку. – Нарисуй еще порцайку? – вытерев губы ладонью, несмело попросил он.

— Накапай мужикам по стакашке водочки, – мигнул бармену, став для них вторым человеком после Бога. – Как зовут‑то тебя, забыл…

— Газиз Менлибаев, – закусывая бутербродом с колбасой, назвался он. – А это мои подельники. По амнистии откинулись, – пояснил он.

— Хаты конечно нет? – поинтересовался у компании.

— И жрать тоже нечего! – получил ответ.

— О’кей. Выделю вам ларёк пивом торговать, а жить на даче будете, подгребайте завтра в офис, – оставил им адрес, – там и договоримся. Согласны?

Они ни то что были согласны, а прыгали от счастья на задних лапах.

Бармен напряжённо наблюдал за их телодвижениями.

В сентябре торжественно отмечали открытие бани. Презентацию устроил там же, в фойе. Как водится, заведение освятил священнослужитель, и сам Кабанченко перерезал ленточку. Для положительных откликов в прессе пригласил двух редакторов. Баня, по моим понятиям, должна стать элитарной и быстро окупить себя.

«Простой народ в другие походит…»

К ночи, как и положено, все перепились и в одежде прыгали в бассейн. Редактора сомневались, пришлось искупать и их. Жена, к моему удивлению, тоже сиганула в воду и, смеясь, отжимала платье, просвечивая до самых волос на лобке.

«Трусы, что ли, не надела, или прозрачные совсем», – недовольно поглядывал на неё.

С Пашкой чуть не стало плохо. Ухватившись за мой локоть, оттащил меня в сторону и стал умолять назначить его директором сей славной помывочной.

— А то ведь выше барабанщика левого фланга должности не имел, – стонал он и выкладывал свои планы на дальнейшую эксплуатацию объекта.

Именно столь официально он и выразился.