Мелочи жизни

— Опять будешь пузыри пускать? — Маша ненавидела учеников, пускающих бесконечные пузыри на ее уроках.

— Ма, ну я же не в школе... Только дома и во дворе... Маша не смогла ответить. Ей хотелось упасть в подушку и плакать, плакать, плакать... Как в детстве. До тех пор пока не придет мама и не решит все проблемы сразу.

Саша обернулся от плиты и заметил ее слезы.

— Мам, ты чего?

— Бабушка заболела, — первой нашлась Катя.

— Не может быть! — по-детски не веря в серьезность происходящего, воскликнул Саша. — Железная леди?!

— Представь себе! Врач сегодня утром приезжал, говорит — сосудистый криз, постельный режим. А какой там постельный режим, когда твой дед, мой папочка, даже чашки толком помыть не может...

Катя могла еще долго говорить про отца, но зазвонил телефон.

— Я подойду! — В последнее время у Саши появились секреты, и он старался первым взять трубку.

Оставшись с Катей вдвоем, Маша поспешила сменить тему разговора:

— Анна Степановна... Это что, из-за Сережки, да? Катя кивнула.

— А кто тебя просил им говорить?! — Маша считала правильным ограждать стариков от негативной информации.

— Да ничего я им не говорила! Ты когда позвонила, мать параллельную трубку взяла. Ну и все слышала. Ты же не можешь намеком, тебе же обязательно нужно всю правду-матку! «Сережу арестовали!» Ну она, естественно, всю ночь не спала, а утром головная боль, тошнота, в общем...

— Но я же не знала, что...

— Ладно, что теперь говорить...

— Пришла беда, отворяй ворота... — обреченно вздохнула Маша.

— Не говори...

— Слушай, я надеюсь, ты Юльке не сказала? — опомнилась Маша.

— Что ты! Зачем?

— Слава Богу! — облегченно вздохнула Маша. — Не хватало еще, чтобы она...

— Я-то ладно. Главное, чтоб папа с мамой не проговорились...

— Папа с мамой?

— Ну конечно. — Катя принялась терпеливо объяснять: — Она же сегодня у них будет. Понимаешь, у меня вечером гости, ну я и попросила ее, чтоб вместо меня стариков навестила. Ну там молока, хлеба, вкусненького чего-нибудь.

— Слушай, ты им из автомата позвонить можешь? А то, я боюсь, Сашка услышит...

— Ну конечно.

— Не хочу я, чтобы дети раньше времени знали.

— Правильно. Может, еще обойдется все.

— И, главное, Юлька... По-моему, с ней что-то происходит. То ли она обиделась на меня... Но за что?

— С чего ты взяла? — Катя решила ничего сегодня не говорить. И без того достаточно Машке проблем.

— Не знаю. Как-то странно она разговаривает, как будто и не хочет говорить со мной. Сама почему-то не звонит, а я позвоню, все у нее дела какие-то... То в магазин надо, то Аленку купать... Днем купать ребенка...

— Ну... Я ее действительно иногда купаю днем... — Кате пришлось соврать, выручая племянницу.

— Ладно, с этим мы потом разберемся. — Маша недоверчиво посмотрела на Катю. — Не все сразу. Кстати, скоро этот карантин кончится?

— Кто его знает. Корь все-таки...

— Да, — что-то вспомнила Маша из своей практики. — Корь — это серьезно...

В квартире Кузнецовых-старших царил непривычный беспорядок.

Анна Степановна лежала в постели, под одеялом, на тумбочке рядом — лекарства. Около постели, на стуле, с выражением сострадания на лице сидел Анатолий Федорович.

Несмотря на свое положение, Анна Степановна решила «открыть мужу глаза».

— Все-таки непутевый у нас с тобой сын, Толя.

— Аня, ну зачем ты... — попытался возразить Анатолий Федорович.

Анна Степановна не дала мужу закончить, взмахнула рукой.

— И вроде не в понедельник я его родила, и не тринадцатого числа, а все-то ему не везет...

— Аня, ну...

— Помнишь, еще в школе, у всех детей грипп как грипп, а у него обязательно с осложнениями, да так, что месяца полтора в больнице. А физкультура? Как выйдет на урок, так обязательно либо сломает себе что-нибудь, либо вывихнет... Про содранные коленки я уже и не говорю...

— По-моему, ты преувеличиваешь...

— Ну конечно. Ты ведь, Толечка, ни разу даже на родительском собрании не был. То у тебя институт, то у тебя кафедра, то диссертация... А я до сих пор каждую его болячку помню... Каждую ссадину...

Анатолий Федорович вздохнул. То ли по ссадинам сына. То ли по диссертации. То ли по молодости...

— Вот мы все говорим, талантливый инженер, талантливый инженер... — продолжала жена. — А ведь он не хотел быть инженером, и ты об этом прекрасно помнишь, Толя...

— Ну да, в актеришки хотел податься, была у него такая блажь.

— А ведь это ты не дал ему поступать на актерский, Толя. Я же помню, как ты стеной встал, кричал: «Только через мой труп!»

— И правильно, правильно кричал! Потому что надо получать профессию, а не скакать стрекозлом по сцене. Не мужское это занятие.

— А что мужское занятие по-твоему, Толя, что? Штудировать переписку Ленина с Арманд?

— Да, представь себе! — Анатолий Федорович почувствовал себя задетым. — Представь себе! Профессия историка, знаешь ли...

Анна Степановна знала все про профессию историка и слушать еще раз не захотела.

— А ведь у него был талант, Толя... Помнишь их школьный драмкружок? Как он играл Корчагина в «Как закалялась сталь». По-моему, замечательно.

Анатолий Федорович только устало взмахнул рукой.

— Ведь он мог быть актером, Толя... И не хуже иных прочих. И Гамлета бы сыграл...

— Да уж... — Муж был настроен скептически.

— Сыграл бы, сыграл бы! А в результате что? Получил, как ты говоришь, профессию. А куда она его, эта инженерная профессия, завела?!

— Ну вот! Ты еще скажи, что это я виноват в том, что его...

— Молчи, Толя, молчи! Тебе вредно нервничать!

— Тебе, можно подумать, полезно! — насупился Анатолий Федорович.

— А помнишь еще в институте? Его хотели оставить на кафедре преподавать? А он сказал что-то на комсомольском собрании. В результате попал в это конструкторское бюро, будь оно неладно!

— Ну знаешь! Когда он работал в КБ, его, по крайней мере, не сажали...

— Толя! Я прошу тебя — перестань!

— Ну хорошо, хорошо!

— И прошу тебя — не проговорись при Юлечке. Маша очень просила...

— Аня, ну сколько можно?

— Да, Маша... Она, конечно, хорошая женщина, но ведь у него могла быть совсем другая жена...

— Аня, Аня... — Анатолий Федорович не любил подобные разговоры о том, чего уже не исправишь.

— Не перебивай меня! Да, у него могла быть совсем другая жена, более ласковая, более заботливая... Помнишь Инночку? Она в параллельном классе с Сережей училась.

— Это которая в Америку уехала?

— Да-да! Ох, как она его любила!

— Что-то я этого не помню!

— А что ты можешь помнить? Ты же из своего кабинета не вылезал. А я мать. Мне одного взгляда достаточно, чтобы увидеть, как женщина относится к моему сыну. Мужчинам этого никогда не понять.

— Ну, не знаю. По-моему, Маша Сережу любит. А внуки? Что, она тебе плохих внуков родила? — Это был самый весомый аргумент, и старик специально припас его напоследок.

— У меня самые лучшие в мире внуки, Толечка, — немедленно согласилась Анна Степановна, — но ведь я сейчас не об этом говорю.

— А о чем тогда? Я не понимаю...

— Ведь у нее есть любовник, Толя... — тяжело вздохнув и еще раз подумав, говорить ли об этом мужу, все-таки произнесла Анна Степановна.

Маша проводила Катю и еще раз подумала о ее совете обратиться к Шведову. Нет. Это невозможно. Но есть Гоша. Это, конечно, не те связи, но Саше ведь он помог... И Маша решительно взялась за телефон. Дозвонилась она почти сразу— Але, добрый день, Георгия, пожалуйста. Спасибо. Але, Гоша? Привет. Слушай, мне нужно с тобой поговорить. Нет, не по телефону. Ты можешь сейчас приехать? Да, очень срочно. Гоша поверил, но дела...

— Понимаешь, я жду здесь человека... Извини... А может быть, ты сможешь сама подъехать?.. Да. Где всегда... Да, улица Вескера. Жду.

— Я выезжаю!

Анатолий Федорович слегка обалдел от подобной новости.