Усы (сборник)
Усы (сборник) читать книгу онлайн
Это необычная книга, как и все творчество Владимира Орлова. Его произведения переведены на многие языки мира и по праву входят в анналы современной мировой литературы. Здесь собраны как новые рассказы «Лучшие довоенные усы», где за строками автора просматриваются реальные события прошедшего века, и «Лоскуты необязательных пояснений, или Хрюшка улыбается» – своеобразная летопись жизни, так и те, что выходили ранее, например «Что-то зазвенело», открывший фантасмагоричный триптих Орлова «Альтист Данилов», «Аптекарь» и «Шеврикука, или Любовь к привидению». Большой раздел сборника составляют эссе о потрясающих художниках современности Наталье Нестеровой и Татьяне Назаренко, и многое другое.Впервые публикуются интервью Владимира Орлова, которые он давал журналистам ведущих отечественных изданий. Интересные факты о жизни и творчестве автора читатель найдет в разделе «Вокруг Орлова» рядом с фундаментальным стилистическим исследованием Льва Скворцова.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Марианна Вертова, Андижан:
Участвуете ли вы в оформлении своих книг. Всегда ли вы довольны тем, как оформлены ваши произведения. Может немного детский вопрос, но нравятся ли вам книги с большим количеством картинок?
Владимир Орлов:Я вообще очень люблю иллюстрированные издания, но просто сейчас это по коммерческим соображениям издательствам не выгодно. Хотя издательство ACT попыталось сделать в сборнике, где были «Альтист Данилов» и «Аптекарь», нецветные иллюстрации, но они оказались на мой взгляд неудачными. Мне нравились иллюстрации Григория Мурышкина к роману «Шеврикука» в «Юности». Каждый писатель мечтает об иллюстрации своих произведений. После «Альтиста Данилова» у меня состоялось множество знакомств с художниками и продолжается дружба с ними. Они часто дарят мне свои работы. Когда в издательстве АСТ вышел у меня шеститомник, решили на обложках поместить репродукции с этих картин. В частности, пять томов вышло с картинами Натальи Нестеровой на обложке, а один том – Татьяны Назаренко. Это мне показалось делом приятным.
Толик:
Что по-вашему воспринимается читателями лучше: правда, похожая на мистику или мистика, похожая на правду?
Владимир Орлов:Все зависит от степени таланта писателя, и тут неважно, в каком он жанре работает. От таланта и ума собеседника. Мне интересен такой метод. Однажды я побоялся, что будут повторы, и после своего Останкинского триптиха – «Альтист», «Аптекарь» и «Шеврикука», я попытался писать другим языком, это был «Бубновый валет». Там был человек, на меня непохожий, и я с трудом входил в его лексику. А потом события пошли такие, что они не были фантасмагорией, но могли показаться невероятными. От читателя зависит, что он любит. Толстого, Достоевского – все писатели разные.
Алина Вышневицкая, Электросталь:
Мистика из Ваших романов в Вашу реальную жизнь переходит?
Владимир Орлов:Случаются совпадения, которые пугают, или радуют. Так было с «Альтистом Даниловым». Героиня воровала куски лавы из вулкана Шивелуч, предполагая, что из них образуются изумруды. Через три года я получил вырезку из газеты «Камчатская правда», где сообщалось, что в лаве вулкана обнаружили черный изумруд. Но это мелочь. На меня потом выходили уфологи, пытались с помощью меня связаться с пришельцами, очень много чего происходило. Я заглянул в энциклопедию, чтоб узнать о природе молнии, спародировал энциклопедию, а потом выступал в научном городке, и меня доктор наук спрашивает – а как вы пришли к природе линейной молнии? Они потратили десять лет, чтобы прийти к тем же выводам. «Не можете ли вы пофантазировать о природе шаровой молнии?» – попросили меня…. Из «Альтиста»: в жизни самого прототипа стали происходить события, о которых я писал. Поэтому я испугался за его судьбу и концовку сделал смягченную.
Николай, Мытищи:
Каким Вы видите Вашего читателя?
Владимир Орлов:Самым разнообразным. После «Альтиста» мне приходилось выступать в самых разных аудиториях. Самые разные люди читают, читали. Какого-то особенного читателя своего я не вижу.
Илья Вячеславович, Москва:
А может, все же настал час, когда нам надо напомнить о том, что мы мелкие грешники?
Владимир Орлов:Это в «Камергерском переулке» кассирша Людмила Васильевна так говорит, и вроде она не просто кассирша, а некое много чего понимающее существо. Каждому человеку каждый день приходится выслушивать и понимать, что он мелкий грешник. Но это ничего не меняет в его натуре.
Алена, Москва:
Откуда Вы черпаете вдохновение?
Владимир Орлов:Ниоткуда. Вдохновение, по моему понятию, – это сосредоточенность. И концентрация мыслей и чувств. Мне интересно писать продолжительные произведения, романы. Интересна импровизация, когда ты начинаешь с первой фразы и не знаешь, как поведет себя герой, которого ты пока слабо представляешь. Если по болезни или другим причинам ты из этого состояния сосредоточенности выходишь, то очень трудно потом опять войти в роман. Так было с «Камергерским переулком», когда почти два года я не мог его писать. А когда есть сосредоточенность и в тебе что-то есть как в личности, и диктуют ли тебе Бог или небеса… Но иногда действительно я удивляюсь, почему это я написал и как. Но некоторые вещи вполне объяснимы, потому что, когда ты находишься внутри произведения, тебе могут прийти неожиданные соображения или строки. Так однажды я заканчивал эпизод, надо было куда-то бежать по делам и следовало записать концевую фразу. И тут мой персонаж Кармадон произносит неожиданно для меня: хочу побыть на Земле гигантским быком. И в «Альтисте» у меня появляется Синий бык, большой синий бык, который находился под хрустальным куполом. Когда рукопись попала в «Новый мир», он был Красным быком. Там посчитали, что это тонкий намек на Ленина в Мавзолее. Пришлось жене заклеивать все слова «красный», хотя для меня цвет быка не имел значения. Вот так из одной фразы возникла история про Быка Кармадона. Иногда случайные словечки, рифмы создают импровизационное удовольствие у своего автора. Поэтому я просто пишу, ниоткуда вдохновение не черпаю.
Наталья, Химки:
Вы писали «Камергерский переулок» как воспоминание о чем-то? Это немного биография?
Владимир Орлов:Есть там, конечно, воспоминания о чем-то. Потому что я в школе был театралом и с шестого класса был в активе Детского театра. Мы не давали стрелять из рогаток во время спектакля и прочее. И очень хорошо узнали ближайшие театры изнутри. И Детский, и Малый, и Большой, а особенно Художественный. Для меня было праздником, мне выдавали на каникулы денег на билеты, и я пересмотрел многие спектакли по множеству раз. Для меня само понятие – Камергерский переулок – было одним из самых главных в Москве. А потом меня поселили в дом Художественного театра под названием Сверчок, в Газетном переулке, напротив Камергерского. Я поэтому туда часто заходил, многие знакомые появились из Художественного театра. В закусочной рядом с театром проходили творческие встречи и интересные беседы – уже в 90-е годы, когда едва хватало на кружку пива, актеры были полунищие, работы не было, кино все прикрывалось. Сергей Прокофьев меня всегда привлекал, но квартиру его я так и не посетил. Я уже говорил про сгусток энергии Камергерского переулка, творческой, трагедийной. Сейчас приходится жалеть, что все уже по-другому. В романе есть описание, как в нем уже собираются персонажи романов Робски… Первые три романа я написал об Останкине. Тоже совершенно особенное место.
Елена, Москва:
Герои «Камергерского переулка» – просто люди, как везде или именно москвичи? У них есть какие-то свои, исключительно московские черты?
Владимир Орлов:Сейчас очень трудно назвать эти исключительные московские черты. Сейчас все, как в котле, перемешалось, перетопилось. Поэтому многие москвичи приобрели черты, не свойственные послевоенной большой деревне, как питерцы называли Москву. На самом деле за Садовым кольцом начинались деревянные дома. И нравы были особенные. Но тогда люди общей нищетой были связаны, друг другу помогали. Не было стычек, интриг. А потом, когда началось расслоение 50–60-х годов, нравы стали меняться в Москве. Грешить на лимитчиков неохота, потому что есть ядро. Как русский язык может все перемолоть и включить в себя все, так, я думаю, в конце концов московские нравы подчинят себе инородную шваль в отношениях. Хотя это упование очень зыбкое. Так в Ленинграде произошло, когда после войны туда съехались многие люди из северных областей, и город на интеллигентский походил мало. Но потом выработались именно питерские привычки, обычаи.
Николай Светляк, Долгопрудный:
Писатель – это судьба или профессия?
Владимир Орлов:Судьба, конечно, и никуда от нее не убежишь. Были годы, когда меня не печатали по восемь лет, а в ход шли произведения с плохим языком, или предисловия к краткому курсу КПСС. Чтобы благополучно жить, надо было подчиняться тем правилам. Это было очень досадно, приходилось жалеть, что другой профессии нет. Но это все во мне перегорело, и что-то сделано такое, чего можно не стыдиться.