Тоомас Нипернаади

- За наше здоровье и за то, что мы так замечательно поладили! А ты, Тоомас, не печалься, что все получилось так, а  не иначе! На то была воля божья, а уж если он что придумал, то не стоит нам взбрыкивать на манер лошадей. Он-то знал, кому отдать Кати, вот видишь, выбрал меня, хозяина Хансуоя.

- Знаешь, Яак, - дружелюбно сказала Кати, держась за рукав Яака, - когда выпадет снег, съездим к   Нипернаади в гости. Живет он неподалеку, мы сможем часто его навещать.

С улыбкой обернулась к  Нипернаади и добавила:

- Обязательно хочу увидеть твой роскошный дом, и ту замечательную комнату, что ты мне предлагал, помнишь, ту, что покрыта мягкими шкурами и коврами. И лес хочу посмотреть, как он шумит и раскачивается в осенние бури. Но прежде ты сам еще разок приедешь сюда, когда нас с Яаком обвенчают — этого ждать недолго. И привезешь свадебный подарок — эту Лоо, ладно? Яак, ты еще не знаешь, у нег есть замечательная борзая, и я хочу получить ее — это будет свадебный подарок.

- К свадьбе он найдет подарок и получше! - добродушно заметил Яак.

- Что-нибудь получше и Лоо тоже! - поправила его Кати. - Но Лоо обязательно и что-нибудь получше тоже. И запомни — ровно через три недели после воскресенья. Смотри, приезжай непременно, а то и мы к тебе ни ногой.

- Как — уже и день свадьбы назначен? - поразился Нипернаади.

- Мы его назначили, еще когда ездили к доктору, - откровенно признается хозяин Хансуоя.

- Ну, не скажи, - выговаривает ему Кати, - не так это было. Ты в тот раз и правда сказал, что тогда-то и тогда-то, но я считала иначе. Я казала: «Если Тоомас разрешит, я согласна, но ты поговори с Тоомасом».

- Я и поговорил, - поддержал ее хозяин Хансуоя, - как приехал, так и поговорил. Я так и сказал: «Тоомас, отдай девушку мне». А он ответил: «Не отдам».  И я сказал: «Дурак будешь, если отдашь!»

- Да замолчи ты! - вдруг рассерженно восклицает Кати. - И вообще — не слишком-то заносись! Да, да, мы еще у пастора не были, и я пока вольная птичка. Лечу, куда хочу. Что ты скажешь, если утром встану с петухами, увяжу свои вещички в узелок да и уйду с Тоомасом? У него усадьба не чета твоей, дом из свежетесаных бревен и даже с высоченной башней. Ну, что скажешь, если уйду к нему в усадьбу?

- Никуда ты не уйдешь! - угрюмо отвечает хозяин и сжимает кулак, вот-вот трахнет им по столу.

Кати вдруг прыскает со смеху, смотрит на Яака сияющими глазами и треплет ему волосы.

- Ну и медведь! - веселится она. - Яак, знаешь, Тоомас называет тебя горе-матадором и разбойничьим атаманом. Он сказал: «Попал я в разбойничье гнездо, здесь меня наверняка разденут, сапоги, рубашку и те отберут». И верно, смотрю я на тебя, ты как великан, дикарь, выбежавший из чащи, такой огромный, неповоротливый, из одной твоей рукавицы мне целый костюм выйдет. И все же я тебя не брошу, верно ты сказал — никуда я не уйду. Останусь с тобой, горе-матадор и атаман разбойничьей шайки, останусь с тобой, пускай Тоомас моложе, красивей и у него роскошный дом.

Нипернаади поднялся, поблагодарил за кофе и водку и взял шляпу.

- Уже уходишь? - спросила Кати. - Не хочешь больше попить с нами кофе и поболтать?

- Уже вечер, - ответил Тоомас. - Мне еще хочется побродить тут, да и лечь надо пораньше. Завтра вставать с петухами, к обеду хочу быть дома.

Встал из-за стола и хозяин Хансуоя, добродушно потрепал  Нипернаади по плечу и сказал:

- Чего тебе спешить, поедешь завтра вечером или даже послезавтра. И помни, что я тебе сказал про лошадь. Сейчас еще светло, поэтому сходи-ка ты на конюшню и выбери себе подходящую. И скажи этому Моормаа, чтобы пошел с тобой. И завтра, пока не позавтракаешь, я тебя в дорогу не пущу, на лошади ты за два часа доберешься. А Кати завтра испечет тебе пирогов в дорогу, сварит кофе, яйца пожарит. Верно, Кати, завтра пожаришь яйца, сваришь кофе и дашь  Нипернаади с собой гостинец — пироги — а, Кати?

- Уж я об этом позабочусь, - важно и самоуверенно говорит Кати.

И когда  Нипернаади уже уходит, хозяин Хансуоя кричит ему вслед:

- Тоомас, не забудь выбрать себе лошадь, самую лучшую в моей конюшне!

Нипернаади не пошел на конюшню. Уже вечер, на небе появились холодные свинцово-серые тучи. Порывистый ветер гуляет над голыми полями, холодны, пронизывающий. Лийз появляется из амбара, проходя мимо  Нипернаади, останавливается, будто хочет что-то сказать, но нет, презрительно улыбается и исчезает в доме.  Нипернаади вздыхает и лезет на сеновал. Здесь уже лежит батрак Моормаа, попыхивает зажатой в кулак трубкой. И когда  Нипернаади укладывается рядом Моормаа говорит:

- Слышал я, ты завтра уходишь с нашего хутора? Последний раз покурю еще твою трубку из розового корня, потом верну. Хороша трубочка, дорогая и сладкая трубка, на ярмарке такую поди не купишь?

- Нет, Моормаа, - отвечает  Нипернаади, - такую и в городе не купишь. Она сделана далеко, за границей, и стоит добрую корову. И все-таки я дарю ее тебе. Кури себе на радость и вспоминай друга Тоомаса. Почему бы мне не отдать тебе трубку из розового корня, если уж я оставляю на этом хуторе кое-что подороже?

Он вздохнул, потер лоб и грустно произнес:

- Знаешь, Моормаа, моя невеста остается у вас здесь хозяйкой. И станет женой Яака. Помнишь, как мы пришли сюда, заливались себе счастливо, как две щебетушки-пташки. И вот Яак женится на моей невесте, а я завтра ухожу отсюда один. Ах, дьявол, в жизни не видел такого дикаря! Отбирает самое дорогое и вышвыривает. Когда я вернусь в свою усадьбу, велю запрячь в сани шестерку горячих коней и по первому снегу прилечу сюда обратно. Надену меховой полушубок, шикарную шапку и лаковые сапоги. И в таком виде — прямо как с картинки, въеду в ворота Хансуоя, Кати от испуга упадет в обморок. Верно, подумает про себя — глупая же была, дурочка была, упустила такого замечательного парня и вышла за медведя, он же пень неотесанный! А я с форсом пройдусь по двору и на Кати даже не взгляну.

Побеседую по-приятельски с Яаком, угощу его водкой, великодушно похлопаю по плечу. А когда хозяин Хансуоя пригласит меня в дом, посмотрю с сомнением на дверь его хутора и скажу: «Нет, ты меня, конечно, извини, Яак, но в эту дверь я никак не пролезу, неужели и вправду ваши считают эту дыру дверью и ходят через нее в дом?» И когда Кати услышит мои насмешки, она покраснеет от стыда и своей бедности  и сильно раскается, что в своем время отпустила меня с пустыми руками. До счастья-то было рукой подать, но слепота и глупость затмили ей разум, - и она выпустила счастье, как дым в окошко. Нет, Моормаа, ты только не думай, что я беден и убог. У меня поместье и большая господская усадьба, совсем недалеко отсюда.

- Да-а, Яак говорил, что ты богатый хозяин, - сказал Моормаа. - А я давно уже хочу уйти отсюда, не возьмешь ли меня в батраки? Как я работаю, ты сам видел.

- Ты хочешь ко мне в батраки? - обрадовался  Нипернаади. - Хочешь бросить этого матадора? Приходи, когда вздумаешь, я тебя тут же возьму. И работу твою и усердие я видел, и платить стану больше, чем бедный Яак.

- Где же стоит твой хутор? - спросил Моормаа, пряча в карман потухшую трубку.

- Поместье мое недалеко отсюда, - живо ответил  Нипернаади, - как выйдешь к Хярмасте, сворачивай по большаку налево, и топай по нему пока не увидишь старую корчму, от нее повернешь направо. Дойдешь до мельницы в Валлику, тут дорога пойдет круто в гору, а как поднимешься, так и увидишь красные трубы моего белого дома. А там только назови мое имя, тебя любой доведет до самых моих дверей. Но ты смотри, не обманывай, приходи непременно!

- Не обману, - ответил батрак, - будешь платить больше, так непременно приду!

- Платить буду больше, - торжественно произнес  Нипернаади. - Я хочу зимой валить лес, и рабочие мне позарез будут нужны. Ну, дьявол, я им покажу, кто я такой и на что способен! Вон в щель видишь: в дальней комнате огонек горит — это старый Яак воркует с моей Кати, что же мне теперь — с ума сходить? Этот старый шут шестидесяти лет, этот трухлявый пень, это чучело гороховое будет развлекаться с моей невестой, а я должен спокойненько на это смотреть?