Бьющееся стекло

На фоне общего ослабления позиций либералов победа Джорджа выглядела особенно впечатляющей. Он не только сохранил мандат, но и существенно упрочил свое положение, набрав значительно больше голосов, чем на прошлых выборах. Теперь, когда его партия находилась в оппозиции и составляла в парламенте меньшинство, внутрипартийный политический вес каждого депутата заметно возрос, что позволило Джорджу добиться давно желаемого: привлечь к себе внимание партийной верхушки. Когда Джордж явился домой на первые выходные после того как новоизбранный парламент начал работу, Диди сразу приметила, что он не в силах скрыть радостное возбуждение. Муж торопливо увлек ее в спальню, с заговорщическим видом прикрыл дверь и выпалил:

— Меня заметили! — Он выдержал паузу, а потом продолжил, сопровождая слова энергичными жестами правой руки, как делал всегда, когда выступал без бумажки. — Диди, меня пригласил на ланч весьма высокопоставленный сенатор. Из тех, которые делают погоду… Так вот, он меня сам пригласил. Мы сидели за угловым столиком в «Четырех Временах Года». Представляешь, этот столик в ресторане зарезервирован для него постоянно… — Рассказывая, Джордж возбужденно мерил шагами спальню. — Он сказал, что они давно ко мне приглядывались, следили за тем, как я выстраивал свою кампанию, как собирал голоса. И представляешь — так напрямик и заявил! — что хочет видеть меня среди тех, с кем будет реорганизовывать партию. Этот сенатор знает обо мне гораздо больше, чем я думал. На него и вправду произвело впечатление то, как я обработал свой округ. Он говорил, что выбрал бы ту же тактику, окажись на моем месте и будь у него надобность заручиться голосами иммигрантов. По его мнению, проведение правильной политики в отношении национальных меньшинств может принести партии от тридцати до пятидесяти дополнительных мест. И, — самого-то главного я и не сказал: меня определенно назначат в теневой кабинет! — Он сел на обитую ситцем двухместную софу, усадил ее рядом и взял за руки: — Ну, что ты об этом думаешь? — Диди ощущала охватившее Джорджа воодушевление: оно слышалось в его голосе, сквозило во всем его облике. Ей было приятно оттого, что он счел необходимым поделиться с ней своей удачей, но поздравить его, сказать, что она за него рада, не успела. — Это наш шанс, Диди, — продолжил Джордж. — Правительство Кларка не продержится полный срок. Новые демократы сковырнут его, как только пожелают. А Трюдо сейчас нуждается в каждом, кто сумел собрать голоса. Его люди будут присматриваться к парламентариям: сейчас удобный случай проверить, кто по-настоящему верен партии и готов на все ради ее возвращения к власти. Сенатор мне столько всего понарассказал… Когда Кларк уйдет, Трюдо вознаградит тех, чья преданность прошла испытание междуцарствием. Диди, я намерен стать одним из этих людей. — Он отпустил ее руки, встал, подошел к выходившему на лощину окну и, не оборачиваясь к ней, завершил свою мысль: — Диди, сенатор упирал на то, что я человек из хорошей семьи и у меня замечательная жена… Судя по всему, он наслышан о тебе и обо всем том, что ты делала во время обеих избирательных кампаний.

— Ну, а что ты хочешь, чтобы я сделала сейчас? — спросила Диди, поняв наконец, что весь этот доверительный тон был вызван единственно тем, что он нуждался в ее содействии. Ей следовало бы лучше знать собственного мужа.

— Я хочу, чтобы ты почаще приезжала в Оттаву.

— Зачем, Джордж?

— Чтобы быть рядом со мной. Мы станем бывать вместе на всех партийных мероприятиях, как во времена Джо Брэдли. Будем вместе работать в офисе. Тебе не помешает познакомиться поближе с женами других депутатов. И с прессой. А еще включиться в работу над социальной программой, которую собирается инициировать штаб-квартира. Расширять социальную базу, побуждать женщин приобщаться к партийной работе… Ну, что скажешь?

Диди лишилась дара речи.

— Я понимаю, что тебе не хочется расставаться с мальчиками, но не беспокойся. Мы обязательно что-нибудь придумаем, — Джордж вернулся к софе, на которой она продолжала сидеть, обнял ее за плечи и с нажимом добавил — Диди, мне необходимо, чтобы Трюдо обратил на меня внимание. И он, и те ребята, которые сейчас его окружают. Сейчас они следят за тем, как справляется с делами каждый из депутатов, и мне необходимо быть на виду. — Рука его непроизвольно двинулась, чтобы отбросить волосы со лба, хотя в этом давно не было надобности. Укладка не позволяла челке падать на лицо. Выборы закончились, но их уроки Джордж усвоил хорошо. И свою речь закончил словами, которые могли обезоружить жену как никакие другие: — Диди, только ты одна можешь мне помочь.

Услышанное польстило ей, даже восхитило ее. Уже довольно давно она чувствовала себя выброшенной из жизни Джорджа, одинокой и ненужной. Ей остро недоставало его внимания, недоставало ощущения собственной значимости. Сейчас она снова почувствовала себя нужной: пусть ради карьеры, но он действительно нуждался в ней. Плохо представляя себе, как ей удастся со всем справиться, Диди все же решила, что будет летать в Оттаву так часто, как ему потребуется. Они снова составят одну команду и будут работать в столице с той же отдачей, как и в избирательном округе Спадина. Она не подводила его раньше, не подведет и теперь. Он может положиться на нее, как всегда.

Когда палата возобновила свою работу после летних каникул, Джордж установил для Диди такой график, который требовал, чтобы она присутствовала в столице как минимум три дня в неделю. Адам в то время перешел во второй класс, Майкл посещал младшую группу детского сада, и Диди посчитала неразумным нарушать их сложившийся распорядок. Преодолев свое неприятие самой этой идеи, она все-таки решила нанять женщину, которая могла стать домработницей и няней. Джордж усмотрел в этом дополнительную возможность продемонстрировать свою приверженность интересам национальных меньшинств, и настоял на том, чтобы она наняла недавно прибывшую иммигрантку. Языковый барьер он считал препятствием несущественным: многие сотрудники его избирательного штаба, как и он сам, владели языками наиболее многочисленных этнических групп иммигрантов. Уступив его настояниям, Диди наняла Марию, покладистую и улыбчивую молодую итальянку. Девушка отличалась добродушием и прекрасно умела вести домашнее хозяйство, однако практически не говорила по-английски. Это не могло не беспокоить Диди, попросту не знавшую, что делать с постоянной неудовлетворенностью говорливого семилет-иего Адама и, в несколько меньшей степени, его младшего братишки. Адам порывался говорить с Марией, но его бесчисленные «почему» оставались без ответа, а потребность в разговоре была столь сильна, что успокоить его не могли и самые ласковые объятия. Мальчик пускался в крик, бросал свои игрушки, а потом, уразумев, что гнев бесполезен, уходил в себя, делаясь унылым и вялым.

Мария проработала у нее уже почти месяц, прежде чем Диди по-настоящему осознала, насколько тяжело воспринимает сложившуюся ситуацию ее старший сын. В конце октября она прилетела из Оттавы более ранним рейсом и оказалась дома на час раньше, чем возвращалась обычно из таких поездок. Майкл и Мария находились на кухне: девушка чистила овощи, мальчонка с довольным видом мурлыкал что-то себе под нос. Когда она спросила Марию: — Где Адам? — та проводила ее на верхний этаж. Диди позвала сына, но ответа не последовало. Хотя времени было всего полпятого, в помещении царил осенний сумрак. Диди принялась обыскивать многочисленные закутки мансарды и в конце концов нашла Адама, уткнувшегося лицом в стенку за сложенными стопкой старыми корзинами. Увидев мать, он выскочил из своего укрытия, прижался к ней и ни в какую не хотел ее отпускать. В результате ей пришлось спуститься вниз, держа его в объятиях. Она связалась по телефону с избирательным участком Джорджа, попросила помочь ей с переводом, поговорила с Марией и с сыном и лишь после этого увидела проблему во всей ее полноте. Однако был уже конец октября, в Оттаве вовсю бурлила общественная жизнь, и Диди никак не могла позволить себе роскошь оставаться в Роуздэйл и заниматься решением домашних проблем. Тем паче, что у нее никак не могло быть уверенности в том, что любая другая экономка не создаст еще большие затруднения. Предпочтя иметь дело с уже знакомыми сложностями, а не создавать новые, она оставила все, как есть, и попыталась втолковать Адаму, что неразговорчивость Марии проистекает от незнания языка, а вовсе не от нежелания общаться с ним. Правда, ее увещевания сына не убедили, тем паче, что в присутствии отца Мария вдруг обретала способность все понимать.