Жизнь насекомых

ся – держать глаза открытыми стало невозможно.

– Никита! – крикнул он.

Никита не отвечал.

«Так, – стал соображать Максим, – я в самом конце, а косяк – это затяжек восемь. Две уже было. Значит…»

На Максима обрушилась новая волна жара, и он почувствовал, что задыхается. По его рукам и лицу потек горячий деготь.

– Никита! – опять позвал он и попытался приоткрыть глаза. Сквозь дым сверкнуло багровое сияние, уже близкое, и там, где раньше звучал Никитин голос, раздался оглушительный треск. Максим с трудом отвернул голову от дыры, в которую стягивался весь дым, и попытался вдохнуть немного воздуха. Это удалось.

«А если короткий косяк, – с ужасом подумал он, – то ведь и за пять тяг можно… Господи! Если ты меня слышишь!»

Максим попытался перекреститься, но руки были намертво зажаты наваленными вокруг ящиками.

– Господи! Да за что это мне? – прошептал он.

– Неужели ты думаешь, – послышался громовой и одновременно задушевный голос из отверстия, в которое стягивался дым, – что я хочу тебе зла?

– Нет, – закричал Максим, вжимаясь в бетон от подступившего жара, – не считаю! Господи, прости!

– За тобой нет никакой вины, – прогремел голос. – Думай о другом.


10. Полет над гнездом врага

По крыше автобусной остановки барабанил дождь. Наташа сидела на узкой железной лавке, забившись в холодный стеклянный угол, и плакала. Рядом сидел Сэм и ежился от долетающих брызг.

– Наташа, – позвал он, пытаясь отвести ее руки от лица.

– Сэм, – сказала Наташа, – не смотри на меня. У меня глаза потекли.

– Тебе надо успокоиться, – сказал Сэм. – Выпить чего-нибудь или…

Он сунул два пальца в нагрудный карман рубашки, вынул оттуда длинную папиросу со скрученным концом, похожим на наконечник стрелы, и, с некоторым сомнением осмотрев ее, сунул в рот. Прикурив, он пару раз затянулся и похлопал Наташу по плечу.

– На вот, попробуй.

Наташа осторожно выглянула из-под ладоней.

– Что это? – спросила она.

– Марихуана, – ответил Сэм.

– Откуда у тебя?

– Не поверишь, – сказал Сэм. – Иду сегодня утром по набережной, она еще пустая была, и слышу – копыта стучат. Оборачиваюсь, смотрю – скачет всадник, весь в черном, в длинной такой бурке. Подъезжает ко мне, коня – на дыбы и протягивает папиросу. Я и взял. И тут конь как заржет…

– А дальше? – спросила Наташа.

– Ускакал.

– Очень странно.

– Да нет, – сказал Сэм, – это, по-моему, древний татарский обычай. Я что-то похожее читал у Геродота, еще в колледже.

– А мне плохо не будет? – спросила Наташа.

– Будет хорошо, – сказал Сэм и затянулся еще раз.

Как бы подтверждая эти слова, папироса в его пальцах щелкнула и выпустила длинную узкую струю дыма. Наташа с опаской, словно это был голый электрический провод, взяла папиросу и недоверчиво поглядела на Сэма.

– Я боюсь, – прошептала она, – я не пробовала никогда.

– Неужели ты думаешь, – нежно спросил Сэм, – что я хочу тебе зла?

Наташино лицо искривилось, и Сэм понял, что вот-вот она опять заплачет.

– За тобой нет