Вера, Надежда, Виктория

На завтрак предлагались аж целых три каши: вчерашняя рисовая с изюмом и сегодняшние пшенная и геркулесовая.

У Лены на столе всегда было красиво – и в ее прежней квартирке, и тем более в нынешней. Варенье в стеклянной банке на таком столе было бы просто непредставимо: обязательно в красивых розеточках, по числу присутствующих. Молоко – упаси бог, не в пакетах, а в молочнике. Скатерть не обязательно дорогая, но обязательно белая и каждый день чистая. И все в том же духе.

Николай раньше на такие мелочи внимания не обращал. А сейчас, когда обратил, по-другому уже не хотел. Оказалось, есть смысл в лишнем вроде бы мытье молочников и розеточек. Ровно такой же, как в посадке на участке перед домом несъедобных цветов или неплодоносящих березок.

Круглов в кайф поел все три вида каш. Не ради набивания живота, а просто – каждая вкусна на свой лад. Глядя на него, хорошо поела и Маргаритка. Она вообще стала лучше есть, когда переселилась в этот дом, построенный совсем рядом с простирающимся на десятки километров сосновым бором. А может, организм начал оправляться от всех прошедших ужасов? В любом случае, смотреть на то, как она расправляется с пшенной кашей – предварительно нарисовав на ее поверхности вишневым вареньем улыбающуюся рожицу, – было приятно.

– Гулять пойдем? – спросила Лена.

– Обязательно, – ответил Николай.

После еды минут двадцать посидели в гостиной. Просто так, даже без разговоров. Зато почти физически ощущая радость от присутствия друг друга.

Потом оделись и направились к лесу.

Маргаритка, правда, просилась в другую сторону, в парк.

Лена, по старой памяти, не решилась: там всегда много детей, лишняя инфекция не нужна. Впрочем, девочка не особо настаивала – на прогулке с дядей Колей скучать точно не придется.

Марго каталась на санках: сначала с невысокой пологой горы – зато одна, как большая. И как здоровая. Потом ее катали по лесным дорожкам, пугая тем, что сейчас вывалят на крутом повороте. Маргаритка вопила от страха и счастья, крепко держалась за борта и не вылетала – такая она была сильная и ловкая. Ну и, возможно, повороты не были особо крутыми.

Потом, когда все слегка замерзли (Лена уже собиралась вести девочку домой), Круглов развел аккуратный, хоть и не маленький костерок: оказывается, он заранее его сложил. Осталось только спичкой чиркнуть.

В итоге Маргаритка согрелась не от газового отопления, а от настоящего, с таким классным запахом, лесного костра. Она поворачивалась к нему то лицом, то спиной, то боками. И казалось, что ее красные щеки – румянец все-таки проявился у недавно бледнолицего человечка – не только от морозца и свежего воздуха, а еще и от очищающих язычков пламени.

Когда вернулись домой, выяснили, что гуляли больше двух часов.

Круглов проверил – девчонка была вся тепленькая. Такая, как надо: и не замерзшая, и не вспотевшая.

Уговаривать ее на дневной сон не пришлось – заснула на полпути к дому и проснется в лучшем случае только к двум, к обеду. В принципе лучше укладывать после обеда. Но еще лучше, если ребенок спит тогда, когда ему очень хочется.

Девочку уложили здесь же, в гостиной, накрыв тонким пледом.

А сами поставили самовар. Настоящий, не электрический. Запас шишек на растопку имелся всегда.

Этому Круглова научили еще в прошлой жизни, на Урале. Оказывается – если одновременно попробовать, – вскипевшая вода имеет совсем разный вкус, в зависимости от того, на чем ее кипятили. На газовой плите – один. На электрической – другой. И однозначно лучший, неповторимый – с костра или из самовара.

Не торопясь, выпили по большой, с расписными красными цветами, чашке цейлонского.

Эх, хороша жизнь простого обывателя! Может, и недостаточно романтична, но хороша.

– Лена, не пора нам оформить отношения? – Круглов начинает этот разговор не впервые. Всякий раз наталкиваясь на вежливый, но твердый отказ.

Вот и сейчас она промолчала.

– Ты хоть можешь объяснить, чего ты боишься? – не выдержал Николай. – Всегда мужчин в этом обвиняют. А здесь – с ног на голову. Может, тебе свободы жалко?

– Нет, – покачала головой Лена.

– Ну так в чем дело? Я же от тебя ничего не требую. Просто хочу, чтобы ты была моей женой официально.

– Я пока не готова, – опустила голову она.

Сложно объяснить нормальному человеку, что влезли в душу какие-то совсем дурные мысли. Вот стукнут штамп в паспорт – и чудесный сон, в котором она живет последние недели, вдруг с хрустальным звуком рассыплется.

Объяснишь – и Круглов тебя к какому-нибудь психоаналитику, если не к психиатру, на прием запишет.

И будет прав.

Кстати, они и развод с первым мужем официально не оформили. Лене с больным ребенком было не до того. А бывший муж, похоже, боялся лишний раз с ними встречаться.

Рассказать про эту проблему оказалось гораздо проще, чем про рассыпающийся хрустальный сон. Круглов оценил ее как несерьезную. К бывшему мужу он относился без нелюбви. Скорее с неиссякаемым удивлением: как это можно, имея такую жену и дочку, вдруг от них отказаться?

Лене предложил на выбор: либо она с ним переговорит об официальном разводе, либо он. Лена решила – сама, без Николая. Только попросила, чтобы к бабушке, маме бывшего мужа, отношение было максимально внимательным – пожилая женщина это точно заслужила.

Круглов не просто не возражал. Он был двумя руками за всех, кто помогал Лене и Марго в их самые тяжелые времена.

И еще один вопрос последние две недели мучил Лену.

Даже не то чтобы мучил. Скорее она сама пока не знала правильный ответ.

Та их первая ночь – когда все случилось прямо в коридоре, – похоже, не прошла бесследно. И первая проба, и вторая, и третья – все говорили одно и то же: если ничего не предпринимать, то у Марго может появиться братик или сестренка.

Предпринимать не хотелось. Оставлять, имея на руках тяжелобольного первого ребенка, страшно. Вдруг и второго атакует та же напасть?

– Коля, – наконец решилась она.

– Да, Леночка. – Он сидел в глубоком кресле у окна, нагулявшийся, наигравшийся с Маргариткой, напившийся горячего вкусного чаю. Довольный и немножко усталый. А еще совсем миниатюрный на фоне дорогой и тяжеловесной мебели.

Зато уже почти родной.

Даже к первому мужу она ничего подобного не испытывала.

Тем страшнее было бы оказаться на осколках счастливого сна.

– Что ты молчишь? – переспросил он.

– Похоже, я беременна, – сказала она.

– Что? – переспросил Николай.

Она поняла его удивленный вопрос по-своему.

– Это только моя проблема, – тихо сказала Лена. – Ты ни при чем.

Он, как подпружиненный, выскочил из своего кресла.

– Как это ни при чем? Ребенок – мой. Ну, я хотел сказать – наш, – сам себя остановил Круглов.

– Наш, конечно, – улыбнулась она. – Я просто не знала, как ты к этому отнесешься. У тебя же своих забот полон…

Договорить он не дал.

Подхватил на руки, закружил по комнате, благо размеры гостиной позволяли.

Лену всегда поражало это несоответствие миниатюрных кругловских «габаритов» и какой-то чуть ли не медвежьей мощи.

– Оставь, упадем же! – засмеялась она.

И они упали. На большой пушистый ковер в библиотеке – не заниматься же этим при ребенке, пусть даже и крепко спящем.

Вдруг Николай испуганно спросил:

– А можно? Мы ему не навредим?

– Нет, – покачала головой Лена. – Этим мы ему точно не навредим.

Она никогда еще не видела Круглова таким счастливым. А он никак не мог взять в толк, чего она продолжает кукситься.

Наконец не выдержала. Сказала:

– Я тоже очень хочу ребенка. Но я боюсь.

– Чего конкретно?

– Того же, что было с Маргариткой.