Во имя жизни

— Только такая шпора и подобает Королю, — объявил Кико.

Дон Висенте охотно дал ее нам взаймы. От него мы с Кико направились к арене. Не прошло и минуты, как к нам подошел человек, державший холоанского³⁵ петуха, и вызвал нашего на бой. Даже если бы мы очень постарались, едва ли нам с Кико удалось бы подыскать для Короля такого невзрачного противника. На шее у него торчало всего несколько перьев, он был какой-то общипанный, полудохлый. Мы с Кико тут же приняли вызов.

После обычных приготовлений обоих петухов выпустили на арену. Холоанский петух не проявил никакого уважения к особе королевской крови. Стоило ему коснуться земли, как он пулей бросился на Короля. Король так наподдал ему снизу, что холоанец перекувырнулся и задрыгал лапами. После этого они снова стали друг против друга.

Король попытался было цапнуть холоанца за гребень, но у того голова была как обчищенная — ни одной мясистой складочки, за которую можно было бы уцепиться. А вот корона нашего Короля, наоборот, служила противнику идеальной мишенью. Холоанскому петуху удалось раз-другой основательно ухватить Короля за гребень, и тот очутился в самом плачевном положении. Всякий раз, вцепляясь клювом в корону нашего Короля, холоанец мог свободно наносить ему удар, куда заблагорассудится. Потом оба петуха перешли к отвлекающим маневрам: стали наскакивать друг на друга. Каждый старался захватить противника врасплох.

Вот холоанец прыгнул, Король инстинктивно присел. На какую-то долю секунды наш петух очутился в выгодной позиции. У холоанца оказалось открытым сердце и другие уязвимые места, а у Короля — только спина и голова. Но Король не сумел использовать это преимущество. А холоанец ринулся на него и нанес ему удар в темя. Вообще-то голову легко отвести от удара, но на сей раз дал себя знать двойной вес королевской короны: наш петух уже не в силах был вертеть головой так быстро, как вначале. Словом, Король не сумел вовремя увернуться. Стальная шпора пронзила корону и впилась в череп его королевского величества. Что и говорить, тяжела голова, увенчанная короной!

Я был так ошеломлен, что сперва не мог вымолвить ни слова. Затем нам подали нашего петуха. Он был мёртв. Голова его повисла свинцовым грузилом. Взяв петуха за хвост, я повернулся к Кико.

— Если не ошибаюсь, ты утверждал, что это Король-петух?

— Он и был Король.

— Так почему же он потерпел поражение?

— Господи помилуй! — взорвался Кико. — Не станешь же ты убеждать меня, что до сих пор веришь в божественное право королей! Мы живем в эпоху простого человека. Эра королей миновала. Ты что, ничего не слышал о подъеме народных масс? Надо бы тебе как следует приналечь на историю!

ДУРИАН

Я никогда не хожу в церковь. В самую суровую и горькую пору — в пору войны все, даже те, кто прежде никогда не бывал в церкви, не пропускали ни одной мессы. Но я и тогда не сподобился этой благодати. А держусь я от церкви подальше из-за дуриана — так зовется один наш местный фрукт. На первый взгляд трудно себе представить, какая связь может быть между мессой и плодом. Поэтому начну с самого начала.

В филиппинской деревне, где я жил, все жители были прихожанами римско-католической церкви. И как положено, исправно ходили в церковь все, кроме меня. Поэтому, когда налетали наши знаменитые «буйволиные тайфуны» — багьо, мощные и стремительные, когда они неожиданно обрушивались на деревню и сметали с лица земли пальмовые хижины, всю вину за это бедствие возлагали на меня. Односельчане уверяли, что это из-за меня, закоренелого безбожника, деревню постигла беда. И то, что однажды весь урожай у нас пожрала саранча, они тоже отнесли на мой счет: это, мол, наказание за грехи и пренебрежение мессой. Но, вопреки всему, я по-прежнему не ходил в церковь.

В то лето, когда случилось страшное извержение вулкана, и наши поля сделались совсем непригодными для обработки, отец не выдержал и тоже заявил, что это не иначе как из-за того, что я упорно не посещаю «дом господний». Но я остался глух к его укорам. Потом в сезон дождей река вышла из берегов и смыла наших свиней, и мать, в сердцах схватив хворостину, крепко меня вздула, приговаривая: «Будешь знать, как не ходить в церковь!» Однако я по-прежнему упорствовал. Но вот когда японцы захватили Филиппины и на постой в деревню прислали солдат, терпение родителей иссякло. Это стало той последней соломинкой, которая, как говорится, может переломить хребет и буйволу. Тут моя мать объявила: или я отправлюсь в церковь, или она не пустит меня на порог дома. Я, разумеется, выбрал меньшее из двух зол. Я решил наконец пойти в церковь.

В одну из суббот приходский священник самолично посетил нашу деревню. Это был толстенный испанец. Я в жизни не встречал человека толще. Глыба мяса, да и только. Я ему всегда не нравился, поскольку он, разумеется, прекрасно знал, что мне до примерного католика далеко. Когда он вошел в наш дом, мать сказала, что я должен исповедаться. Вот так я впервые и получил отпущение грехов.

Я честно признался священнику, что много лет не ходил в церковь, и побожился, что отныне не пропущу ни одной воскресной мессы.

— Ты цыплят воровал? — вдруг огорошил он меня вопросом.

— Что вы! Да никогда! — честно ответил я.

— А поросят?

— Нет, тоже не воровал. — В те дни у нас в деревне, действительно, пропадало немало живности.

Толстый священник благословил меня и отпустил мне все прегрешения разом. Я был рад, что он не спросил еще и про овец.

— Ну, посмотрим, будешь ли ты завтра поутру в церкви, — проговорил он на прощание и ушел.

Наутро в воскресенье мать разбудила меня чуть свет. Ей пришло в голову, что неплохо было бы захватить с собой в церковь какой-нибудь подарок для священника. Я от кого-то слыхал, что наш падре обожает дурианы. Поэтому, не долго думая, я вскарабкался на большое дуриановое дерево и нарвал с полдюжины самых лучших плодов. Дуриан — это такой фрукт с толстой кожурой, покрытой колючками, величиной с хороший грейпфрут. Мякоть его, приятная и сладкая на вкус, в жару остается прохладной и слегка напоминает плод драцены, но в то же время у дуриана омерзительный запах, да такой силы, что впору свалить с ног карабао. И несмотря на этот запах, дуриан — один из самых любимых плодов на наших островах.

Приготовив подарок священнику, я побежал на речку искупнуться и помыться. Потом смазал волосы свежим кокосовым маслом, причесался и надел свою белую праздничную рубашку. Ботинки я старательно надраил банановой кожурой. Их мне разрешалось носить лишь по особо торжественным случаям — в рождественские праздники или в день нашего национального героя Хосе Рисаля.

Все в деревне уже, конечно же, прослышали, что я наконец иду к мессе, и пялились на меня во все глаза, когда я проходил по деревенской улице с корзинкой дурианов в руке, а молоденькие девушки поглядывали из-за занавесок. Мой путь лежал мимо арены для петушиных боев. Дружки и приятели из соседних деревень принялись зазывать меня посмотреть, как дерется их петух. У них был великолепный красный петух, которого они готовили уже к третьей схватке. Но мне пришлось сделать вид, будто он меня нисколько не интересует, и гордо пройти мимо. Я был полон решимости отстоять мессу.

К церкви я подошел как раз вовремя. Это было самое большое и самое старое строение в деревне. Ее выстроили в свое время бедные крестьяне, которым нечем было платить налоги испанцам. Она была сложена из больших плоских камней и успешно противостояла тайфунам, землетрясениям, войнам и революциям. Рядом с церковью продавались свечи. Их покупали и ставили, чтобы осветить жертвоприношения.

Когда я протиснулся внутрь церкви, священник уже начал проповедь о Девятой заповеди. Он, видно, заметил, как я пробрался в боковой придел храма. А я отыскал свободное место и уселся, запихнув под скамью свою корзинку. С обеих сторон люди вдруг начали потягивать носом и отодвигаться от меня. Они позабыли даже о злых москитах, беспокоивших их, и отсаживались от меня все дальше и дальше. Немного погодя и священник шумно втянул носом воздух и неожиданно прервал проповедь.