Милый друг Ариэль

— Нет, я не боюсь. Мне уже приходилось подниматься по лестнице Дворца правосудия, и я привыкла к торжественным шествиям. Это похоже на допросы у Мишеля Лекорра: кино по сценарию, написанному другими.

Все каналы передали эту мою реплику, которую я произнесла с простодушным видом юродивой. Ничего похожего на коварную заговорщицу, которая вознамерилась свергнуть Республику. Тем более что по какой-то счастливой случайности за три часа до этого те же каналы показали злобный взгляд Бернара Тапи, пересекавшего холл «Мартинеса» в окружении целого десятка телохранителей. Мои улыбочки и невинный взгляд стали приятным контрастом — в мою пользу. Если бы меня судили нынче вечером, то наверняка оправдали бы. Вместо этого после показа я отправилась на торжественный ужин. И оказалась за столом рядом с одним из руководителей ВКТ [106]. Послушать его, так выходило, что быть коммунистом все труднее и труднее, но он держался из последних сил и даже добился, чтобы его мобильник проигрывал первые такты «Интернационала». Несмотря на этот дерзкий акт, ни у него, ни у кого другого не нашлось доброго слова для полунищих техников киногрупп, которых без конца превозносят на приемах, посвященных вручению «Сезаров». Зато когда Коринна стала нахваливать волшебные свойства детской плаценты для омолаживания кожи лица, революционер так и застыл, прикусив ложку и зачарованно внимая ее рассказу.

Я говорю вполне серьезно: Канны сводят людей с ума. Боже, как я тосковала по острову Монахов! А еще больше по Фабрису. Вернувшись в «Eden Roc», я тут же позвонила ему. Он уже давно спал, и я поговорила с ним тихо-тихо. Ибо единственное, что можно было делать в этом отеле, похожем на дворец Гэтсби, — это шептать нежные слова при свете луны.

Глава VII

За час до моей встречи с Пиво мать позвонила мне, наверное, в тридцатый раз за неделю. Она все еще не могла успокоиться: мои каннские высказывания совершенно не удовлетворили ее.

— Подняться по ступенькам Дворца и бросить пару остроумных словечек — разве такова была наша цель? Ты поехала туда, чтобы уничтожить человека, виновного в смерти твоего отца. И если ты сейчас собираешься на телевидение, чтобы покрасоваться на экране, это ничего не даст, а главное, не поможет восстановить нашу репутацию. Твоя задача — сокрушить Александра. И смотри не забудь фразу, которая убьет его. Произнеси ее четко и ясно.

Оспаривать указания матери было бесполезно. Я обещала все выполнить и попросила ее дать мне время для подготовки, что на моем языке означало «причесаться». В отношении беседы я всецело полагалась на Пиво и не собиралась гадать, о чем он будет меня расспрашивать. Зато я уже целую неделю терзалась сомнениями по поводу своего обличия. Что надеть — черное или белое, кожу или кружева, платье или костюм, в полоску или в горошек, нарумяниться или напудриться, обнажить плечи или ноги?.. Я замучилась вконец, решая эту проблему. И никак не могла выбрать подходящий имидж: предстать перед зрителями в роли весталки или роковой женщины, ангелицы или дьяволицы, красавицы или бунтовщицы, в духе «черной серии» или эдакой Коломбиной? Наконец я нашла самый простой выход — позвонила Джанфранко. Заполучить его по телефону было не просто: он, как и другие, бегал от меня. Но когда я все же пробилась к нему, он сразу стал прежним Джанфранко — очаровательным и ласковым. Собственно, я многого у него и не просила — только невозможного.

— Это совсем легко: мне нужно выглядеть надменной, как Шэрон Стоун, и скромной, как герцогиня, для которой все случившееся в порядке вещей. Тебе ясно, что я хочу сказать?

— Все ясно, милочка: надо, чтобы ти иметь круглий вид, но чтоби все тебя видеть квадратний. Это називаться кубически силуэт. Элементарно! Один маленький подвеска типа крестик между грудьями, и ти иметь вид Жанна д'Арк — на костре, натурально.

Я его знала сто лет. Он обожал играть словами и вообще молоть языком, но при этом умел одеть миллионершу как светскую даму. Именно это мне и требовалось: я решила с первой же минуты доказать зрителям, что из нас двоих настоящим парвеню был Александр. И что это не я захомутала министра, а он удостоился благосклонности девицы из знатной семьи. В результате я пришла на передачу «Бульон культуры» в сером костюмчике — и всё. Настоящая святая, вылитая Мария Магдалина. Мой наряд сидел на мне как влитой: ни грамма жира под кожей, ни миллиметра лишнего между кожей и тканью. Интеллектуальным зрителям трудно было бы смотреть мне в глаза: на моей груди, как на светлом бархате, сверкало, притягивая свет, маленькое бриллиантовое распятие. Джанфранко пороха, конечно, не выдумал, но по части скромненьких разорительных костюмчиков ему не было равных. Я выглядела безупречно. И в качестве последнего знака внимания с его стороны он потребовал, чтобы я взяла с собой лучшего гримера фирмы Dior.

— Это необходимо, милочка. Иначе эти девьицы с телевидения наложат на тебья штукатурки, как крема на пирожное. Они же настоящие мальяры!

Я уступила, он прислал мне своего любимчика Лоренцо, и, когда я вошла в студию с эскортом из Фабриса, Симона и этого мальчика, воцарилась мертвая тишина: на сцену явилась звезда. Моя гипотетическая виновность больше никого не волновала. Отныне зрителю предстояло судить лишь мою игру. И вот доказательство: Пиво усадил меня справа от себя, это было почетное место. На вторые роли он пригласил ветерана Индокитая, замешанного в путче алжирских генералов, преподавателя фотогеничной философии — участника процесса по делу Барби — и английского журналиста, корреспондента «Guardian», который, как истинный продукт Кембриджа, ухитрялся выглядеть одновременно и непринужденным, и высокомерным. Мое появление в гримуборной он встретил улыбкой, приветливой, как тюремная решетка, — сплошные зубья и ледяной холод.

Нам предстояло беседовать о цивилизации, а именно: «Остается ли Франция Францией?» Меня несколько тревожил преподаватель-философ. В моей книге не говорилось о бедняках, о маргиналах и о сексуальном рабстве, а он кичился тем, что защищает слабых (дабы искупить свою любовь к жизни среди богачей). А вдруг ему вздумается выместить на мне свое ренегатство? Но Симон отмел мои страхи:

— Не обращайте на него внимания. Можете даже не отвечать ему. Он импозантен, он прекрасно говорит, то и дело мелькает на экранах, поэтому телезрители будут относиться к нему с подозрением. В глазах публики добродетельная личность — это отнюдь не рупор истины. Стоит Бюиссону открыть рот, как все тут же насторожатся. Каждый почует, что такой персонаж проводит свою жизнь в обществе Дармона и компании. В любом случае знайте: он не любит дискуссий, где ему не дают разглагольствовать в одиночку. И не станет «цеплять» вас, чтобы не делиться лаврами звезды. Тем более что вам предстоит выступить первой. И он будет осторожен: вдруг вы потом захотите ему отомстить.

Несмотря на внешнее спокойствие, я чувствовала себя кошмарно. За весь день я только и съела что пару яблок. Будь в моих силах перехватить камень, запущенный Симоном, я бы давно сбежала на свой остров Монахов. Когда меня усадили перед камерами, мне стало совсем скверно, во рту дико пересохло, в голове стоял гул. И уже казалось невозможным гордо выдавать свои пороки за добродетели. Все мои старательно заготовленные аргументы улетучились, как дым. К счастью, Пиво это сразу углядел. Точно добрый придворный аббат, чье назначение — ласково отпускать грехи, он побоялся, что моя исповедь будет плохо слышна, и велел принести графин с водой. Затем с милой улыбкой, скользя взглядом по своим записям, своим гостям и моим голым коленкам, начал расспрашивать меня о работе в агентстве. Три любезные фразы, естественный приветливый тон — и я уже вздохнула свободно, как будто в комнату впустили свежий воздух. Сейчас должен был начаться обычный театр — пьеса с парижским словоблудием, где не хватало разве только звона бокалов с шампанским, и я воспрянула духом. К началу передачи страх мой окончательно улетучился. Я даже посмела одернуть Пиво, когда он сообщил аудитории, что на заре карьеры я была моделью: