Твари, подобные Богу (СИ)

Она провела странный год в неотвязной, почти наркотической зависимости от магии, когтями цепляясь за статус женщины, состоящей в счастливом браке, но узнала себя лучше, чем за двадцать пять лет самого брака. И вот что поняла: настоящая магия, истинное волшебство — в свободе человеческой воли.

Кстати, о волшебной свободе — перед отлетом надо не забыть кое-что сделать…

Тата посмотрела в окно машины. Нет ничего противнее майских черемуховых холодов. Шубу не наденешь, хотя очень хочется, а пробирает до костей. Удачно, что она уезжает — в Нью-Йорке, если верить Интернету, намного теплее.

Тата непроизвольно поежилась и вернулась к своим мыслям.

Из общих соображений ясно, что оставаться свободным и независимым можно и не теряя открытости. Наверняка большинству это удается, а ей не повезло: в силу уродливых обстоятельств сформировался неправильный рефлекс. Увы. Изменить пока ничего нельзя. Она будет охранять независимость как умеет.

Хотя со скрытностью у нее, пожалуй, перебор. Ни словом не обмолвилась Ивану про Лео, когда узнала от Сашки. Поразительно! При всем урагане чувств. Да и любопытство жгло: он в курсе? В курсе? Неужели? Если да, как давно? И что испытывает? Нет, не может быть, чтобы знал — разве мог бы оставаться таким спокойным?

Впрочем, по ней тоже не догадаешься, что творится внутри.

Лео — и Протопопов. И ребенок… в голове не укладывается! В первую минуту Тата удивилась своему брезгливому безразличию — но это был только шок. Скоро в висках заломило от ненависти, ревности, злобы, мстительного, жестокого торжества; что-то жгучее, нестерпимое разрывало грудь, не давало дышать.

Но из-под всего этого босховского безобразия уже сквозило сочувствие: вот дурочка, вляпалась. Беременна от старого пня, который не захотел с ней жить; муж, хоть и готов принять обратно, до конца вряд ли простит и вряд ли полюбит ребенка как своего. Не потому что чужой. Нет — от человека, с которым любимая жена сошлась за деньги. Ведь сколько ни прикрывайся чувствами (хотя они, наверное, не пытались), суть их отношений — в материальном. О Лео говорить нечего, а Протопопов… невозможно представить, чтобы он по-настоящему влюбился в такую… После всего, что он о ней знал?

Тате было невероятно досадно лишиться статуса великой протопоповской любви. До последнего времени она, раздуваясь от собственной значимости, верила, что он без нее страдает, не спит по ночам, грызет, к примеру сказать, подушку…

А он, оказывается, вон что.

От обиды солнечное сплетение непрерывно переплеталось заново, по голове капля за каплей долбило: все мужики — мои как минимум — одинаковые, все — предатели, все — изменники, никому — нельзя — верить, — а всяким — потаскушкам — любая — подлость — сходит — с рук…

Китайская пытка.

Глупо, пошло, скучно. Но никчемные мысли как мухи, гони — не гони. Тата утешалась тем, что Лео уже поплатилась за свои деяния — и поплатится еще, непременно. Так, по крайней мере, уверяла Сашка, прибавляя:

— Нет, я, конечно, зла никому не желаю, но с магией шутки плохи.

Ох, до чего верно. Тата невольно холодела от страха.

Саня продолжала кипятиться:

— Думать надо, прежде чем соваться куда не просят! Чего она теперь хочет? Счастья? За какие заслуги? Сначала мы чужих мужей из дома уводим, амулеты заказываем, а потом нам чужих уберите, своего вынь да положь…

«Чужие мужья, заметим, тоже хороши», — думала, но не высказывала вслух Тата. Боялась Сани. Из-за романа с «учеником дьявола», — такое прозвище получил ее молодой человек, — Александра, вместо того чтобы разнежиться и размякнуть, сделалась ужасно воинственна. Причем конфликты, по сути, возникали внутри нее же самой из-за несовпадения постулатов человеческой и колдовской морали. Так или иначе, проще стало выслушать Александру и сделать вид, будто согласился, чем отстоять свою точку зрения.

Да и кому интересна моя расплывчатая точка зрения, считала Тата. Вот у Сашки — твердые убеждения, и это замечательно. Каждому свое.

Однако, наслушавшись про амулетные возмездия, она почему-то очень жалела бедную Лео. Сама бы ее с наслаждением с кашей съела — а готова оправдывать, защищать. Потому что ей ли, Тате, не знать: ведьмами мы становимся от горя и бедствий. Those to whom evil is done, do evil in return [16]— спрашивается, откуда это? Чертов склероз.

Тата вспомнила самую любимую свою цитату и тихо засмеялась.

— Ты чего? — встрепенулся Иван.

— Так, ерунда.

— А все-таки?

— Говорю, ерунда, дольше объяснять.

Фраза из Аксенова, специально заученная в юности, звучала так: «Откуда цитата? Мозг забит цитатами. Больше ничего не буду читать, надо учиться мыслить самостоятельно».

И правда, пора.

Тата на личном опыте убедилась, как легко начать «делать зло в ответ», зло неосознанное, бездумное, инстинктивное — и оттого еще более разрушительное. И совсем просто, когда тебе плохо, поверить в спасительную силу магии. От сильной боли нужно лекарство. Его и искала Лео… Что же до чужих мужей… Разве адюльтер настолько неслыханная вещь в наше время и в нашем обществе? Тата сама согласилась на роман с женатым Протопоповым. Она тонула, искала соломинку, вот и разрешила себе поверить в его любовь, в желание ее спасти.

Моралисты несомненно скажут: не поверила, а пыталась наладить жизнь любой ценой. В чем-то верно: ей не было дела до чужой жены, и она не слишком благородно, точнее, вовсе неблагородно закрыла глаза на ее существование. Но для Протопопова жена была очень даже своя — а он тоже преспокойно забыл о ней! Словно сунул на чердак, к ненужным вещам. И извлек лишь когда потребовались подпорки для его разрушающегося мирка.

С Лео он наверняка поступил так же — или жестче. По всему, что рассказывала Сашка — нарушая, к слову, законы колдовской этики, — ясно, что он видел в Лео только игрушку. Доигрался. И, по чудному своему обыкновению, залепил «некрасивое» купюрами. Да, неуемная и жадная девчонка сама напросилась на неприятности, но… при близких отношениях все же рассчитываешь на человеческое. А тут — ребенок.

«Можно подумать, со мной было лучше!» — неожиданно возмутилась Тата. — «До того возвышенно, что моими материальными обстоятельствами он вовсе не интересовался. Возил за собой как пуделя. О Лео хоть позаботился. Она умнее меня: если уж продаваться, то на выгодных условиях».

Тата покраснела, заерзала в кресле, поправила ремень. Как себя ни оправдывай, все стыдно.

А Лео, не случись ребенка, Протопопов бросил бы без раздумий, когда надоела бы… и из квартиры прогнал. Нет, не прогнал — попросил, намеренно сухо растолковав логику своих действий. На такие поступки всегда сотня весьма веских причин.

Кстати, любопытно. Вот Иван — в общем и целом,хороший, чуткий, заботливый человек. Он хоть раз задумался, как живет его недавняя «любовь до гроба»? Поинтересовался, все ли у нее благополучно, не нужна ли ей помощь? Едва ли. А это считается нормально. Почему?

Тата поморщилась и встряхнула головой — надоевшая жвачка! Нисколько не кстати, не любопытно и ее больше не касается! Все муторная дорога виновата; жуткие пробки, не зря Иван опасался. От нечего делать она и взялась вызывать духов прошлого — пожалуй, впервые после того, как узнала про Лео с Протопоповым. А случилось это…. когда? Довольно давно. Митчелл тогда уже связал ее со Стэном; тот прислал по Интернету свои воспоминания и отсканированные семейные фотографии. Затем они раз десять, не меньше, подолгу разговаривали по телефону. Тата физически врастала в ткань чужого существования — в какой-то момент оно практически вытеснило ее собственное. Какие тут мужчины, какие соперницы! Все мысли занял альбом. За день она успевала сделать сотни набросков, то и дело меняя сюжеты, композиции, диалоги.

И главное, она знала, зачем ложится спать вечером и для чего встает утром; каждой клеточкой тела ощущала, что — счастлива! Причем не благодаря кому-то, а сама по себе, изнутри. Радость так переполняла ее, что казалось: еще немножко, и она улетит.