Голубой бриллиант (Сборник)

Владимир Михайлович и дал Маше пригласительный билет на

два лица.

Это был сказочный фейерверк танца, пляски, песни,

чарующие звуки родных мелодий, знакомых и сердцу милых с

пионерского детства, но однажды кем-то похищенных и

цинично оплеванных, осмеянных и выброшенных на свалку

истории, чтобы их место заполнить зловонными нечистотами,

завезенными из заокеанских помоек. На большой сцене одна

композиция сменялась другой искрометным фейерверком:

"Русская тройка", "Гжель", "Зима", "Хохлома", "Павлов Посад",

"Палех" - одним словом, Русь великая, вечно молодая,

задорная, искристая, сверкала многоцветьем своей

немеркнущей красы. И подступал к горлу комок радости и

боли, воскрешал в памяти сердца счастливые дни расцвета

отечественной культуры, искусства, литературы. Радость и

боль. И все тело сжималось в пружину. Душа переполнялась

чувствами, готовыми выплеснуться наружу фонтаном восторга.

Алексей Петрович крепко сжал руку Маши своей горячей рукой

каменотеса и, повернувшись лицом почти вплотную к ее щеке,

хотел что-то сказать, но она упредила его взволнованным

шепотом:

"Молчи..." Не нужно слов - она чувствовала то же, что и

он.

Утром Алексей Петрович проснулся раньше Маши и с

умилением обратил на нее взгляд. Молодое чистое лицо ее,

утопающее в красивой волне игриво разбросанных на

подушках волос, сияло счастьем, а трепетные сочные губы

блаженно улыбались. "Ей снится хороший сон", - решил

Иванов, не сводя с ее лица влюбленных глаз. Почему-то

приятно мелькнуло в сознании: "Спящая красавица". Его

взгляд потревожил ее, она сделала легкое движение рукой и

приоткрыла веки. Глаза их встретились - восторженные

Алексея Петровича и смущенные Маши.

- Тебе снился приятный сон, - сказал Иванов.

- Откуда ты знаешь?

- Я читал об этом на твоем лице.

- Правда. А сон и в самом деле был какой-то

необыкновенный. - Маша приподнялась, облокотилась на

подушку и продолжала: - Меня часто посещают сны детства -

мой Алжир. Ты уже знаешь, что детство мое прошло в Алжире,

199

где отец работал. Белый город на берегу Средиземного моря

террасами поднимается в гору, а за горами бескрайняя пустыня

Сахара. Город-амфитеатр. Улицы-ярусы - параллельно морю,

а переулки - это ступенчатые лесенки, соединяющие улицы.

Теплое море с песчаными пляжами, синее знойное небо и

белые здания с балконами; кружева решеток балконов

неповторимы. В каждом доме свой рисунок. Есть там улица -

забыла ее название - пешеходная, вроде нашего Арбата, то ли

на четвертом, то ли на пятом ярусе... Первые этажи -

сплошные магазины. В центре улицы - небольшая площадь, а

на ней памятник национальному герою Кадиру - вождю

восставших против оккупантов. Мне нравился этот монумент.

Представь себе - бронзовый витязь на вздыбленном горячем

коне, с поднятой вверх обнаженной саблей вот-вот сорвется с

пьедестала и пойдет крушить врагов-пришельцев. Так мне

рисовала детская фантазия. Там столько экспрессии,

благородства и мужества, такая гармония между всадником и

лошадью, что глаз нельзя отвести. Когда мы с мамой

проходили по этой площади, я всегда просила ее не спешить,

давай, мол, посидим на скамеечке напротив памятника. Мое

детское воображение рисовало мне картину жестокой битвы за

свободу родины, а Кадир олицетворял героизм и благородство.

Для меня он был не бронзовый, а настоящий, живой, которого

могли ранить и даже убить. И вот сегодня я снова побывала в

Алжире. И разговаривала с Кадиром. Не с бронзовым, с

живым.

Она смотрела на Иванова большими возбужденными

глазами, словно хотела воскресить в памяти только что

прерванное сновидение.

- Представляешь, Алеша, будто я стою у памятника а он,

Кадир, легко соскочил с коня и обращается ко мне: "Ты

русская? Мы были вашими друзьями. А вы нас предали. Сами

продались сионистам и нас предали. Вы жалкие рабы, подлые

рабы. Вы недостойны свободы!" Мне было стыдно и больно от

его слов, которыми он беспощадно хлестал меня, я

попыталась возразить, что не русские предали арабов, а

американские лакеи - Горбачев, Яковлев, Шеварднадзе,

Ельцин. А он мне: "У вас у власти хасиды. Вами правят

сионисты и ваши русские ослы, женатые на еврейках. Ваш

Козырев хасид. "Так что же делать, храбрый и мудрый Кадир?

Где наше спасение?" - спросила я в отчаянии. "Там!" -

воскликнул он и резким взмахом сабли указал на небо.

"Аллах?" - спросила я. "Аллах пришлет своих ангелов, которых

200

мы называем инопланетянами, и они спасут человечество от

сынов дьявола. Я лечу за ними в космические дали, я приведу

на землю небесных спасителей!" Он пришпорил

разгоряченного коня, сверкнул огненной саблей и улетел в

небо.Алексей Петрович слушал ее с напряженным

вниманием, как слушают подлинную быль, а не сон. Лицо его

было серьезным.

- Ты что, Алеша?

- Что-то невероятное, Машенька, - таинственно произнес

Иванов. - Фантастика. Нечто подобное снилось и мне.

Представляешь. Мне снилась Куба, где я никогда не был. На

фотографии видел памятник кубинскому национальному герою

Хосе Марти. Высоченная ребристая стела, а у ее подножия

сидит белокаменный Марти. Я оказался рядом с ним. И

каменный Марти спрашивает меня: "Ну что, ветеран, больно

России?" Я говорю: "Очень больно, товарищ Марти". И вижу,

что передо мной уже не Марти, а Фидель Кастро. И представь

себе, уже не Хосе, а Фидель говорит мне: "Предали вы и

советскую власть, и революционную Кубу. Социализм

предали". Я хочу что-то сказать, объяснить, что нас самих

предали и продали американцам, а слов нет, голоса нет. А

Фидель продолжает с присущей ему страстью: "Но Куба не

сдается! Россия стала американской колонией. Куба не станет

на колени перед янки. К нам придут на помощь небесные

ангелы, и мы победим! Они уже летят в сторону Земли, я

слышу их позывные. Они торопятся: до рокового года, когда

сатана намерен овладеть миром, осталось восемь лет, всего

восемь! Смотрите, вон они летят, наши спасители-

инопланетяне. Видите их корабли-тарелки?!"

Я смотрю в небо и вижу действительно летящую стаю

серебристых дисков. Они приближаются к стеле. На ее

вершину садится первый диск. Из него выходят какие-то

человеки в скафандрах и быстро-быстро, как муравьи,

спускаются вниз по ребристой стеле. Один диск, высадив

десант, отчаливает, и его место занимает другой, потом третий,

четвертый. И уже вся площадь перед монументом заполнена

инопланетянами. Над ними реют алые флаги. И откуда-то из

мощного репродуктора раздается женский голос, твой, родной

голос: "Вива, Куба! Нет сионизму! Нет империализму!" Я

мечусь в толпе, пытаюсь найти тебя, иду на твой голос и

просыпаюсь. А ты рядом. Родная, несказанная,

очаровательная, улыбающаяся во сне.

201

- Невероятно, - воскликнула Маша. - По сути, нам снился

один и тот же сон: памятники национальным героям Кадиру и

Марти, превратившиеся в живых героев, тревога за будущее

человечества, над которым занесен сионистский топор, и

инопланетяне. К чему бы это? Какая связь?

- А скажи, признайся, родная, к тебе никогда не

приходила мысль, что Земля подошла к последней черте, что

обезумевшее племя дьявола в своем эгоизме, в стремлении

владеть миром погубит планету. И об этом знают

инопланетяне, цивилизация которых на десять порядков выше