Голубой бриллиант (Сборник)

сейчас, за твою нежность, ласку, красоту, за гармонию, которой

Господь наградил тебя, а гармония есть совершенство хоть в

природе, хоть в человеке. А ты воплощаешь в себе

совершенство. И еще за то, что ты сказала слово, которое мне

никогда не говорила ни одна женщина. Слово, которое

окрыляет и делает человека счастливым.

- Какое? Что за слово? Скажи, и я повторю его сотню

раз! - возбужденно настаивала она, перейдя, как и он, на "ты".

- Догадайся!

- Нет, ты скажи, я прошу тебя? Ну не томи же меня,

родной...

- Вот ты и повторила. Спасибо, родная. - Он галантно

поцеловал ее тонкие трепетные пальцы.

- Ах, да, именно родной, - торопливо заговорила она. - И

мне тоже никто, кроме родителей, никто не говорил "родная",

ты первый. И представь себе, я тоже никому, кроме Настеньки,

не говорила этого свято-нежного слова. Никому. А для тебя у

меня припасено много-много самых лучших в мире слов. Их

хватит нам с тобой на всю жизнь.

Когда сели за стол, она спросила:

- А почему две бутылки? Не много?

- У нас два сюрприза. За каждый по бутылке, - шутливо

улыбнулся он тающими глазами. А всерьез сказал: - Они

разные - сухое и десертное. Кто что любит.

К концу ужина обе бутылки были пусты. Не привычная к

спиртному Маша изрядно захмелела. Не свода умиленного

взгляда с возлюбленного, она доверчиво распахнула свою

душу и откровенничала:

- Я не могу объяснить, что со мной произошло Какая-то

вспышка, какой-то космический взрыв сверхновой звезды. И

это случилось не сегодня и не вчера. Это произошло еще в

192

Манеже в нашу первую встречу. Уже тогда я поняла тебя,

узнала, проникла в тебя. Говорят, автора как человека, его

характер и душу можно познать через его творчество. И я

познала тебя и полюбила. Да, да, я полюбила тебя, когда

позировала, сидя перед тобой на "троне"! Я ревновала тебя к

тем, с которых ты лепил фигуры "Девичьих грез" и других

обнаженных.

Она умолкла и уставилась на него большими,

блеснувшими влагой, честными глазами человека, чуждого

лжи. Она ждала от него каких-то ответных слов, он это

понимал. Сказал неторопливо и глухо:

- Я всю жизнь, точнее, с первого послевоенного года и до

сегодняшнего дня шел к тебе в мучительных мыслях и

радужных грезах, через сомнения, потерянные надежды,

иллюзии. И знаешь - верил. И вот вера привела к тебе...

Судьба наградила меня за мою веру.

Наступила какая-то благостная, все охватившая пауза.

Наконец он предложил чай или кофе. Она отрицательно

закачала головой и встала:

- Хочу позвонить маме, скажу, чтоб не волновалась. Уже

поздно, а я хмельна. Заберут меня в вытрезвитель, и желтая

пресса получит лакомый материал.

- Ты никуда не уйдешь, я не отпущу тебя, - сказал он

твердо, подойдя к ней вплотную. Она обняла его, и снова губы

их встретились.

Маша позвонила матери и сказала, чтоб та не

волновалась: сегодня дочь заночует в редакции.

...Они лежали в постели и говорили о негасимой любви, о

голубых бриллиантах, о бессмертии души и опять о любви и

верности. Теребя его бороду, Маша задумчиво прошептала:

- А потом все это обожание, любовь, счастье куда-то

пропадают без следа. Сначала клянутся, божатся в вечной

любви, сулят златые горы и реки, полные вина, или как

Стенька Разин: все отдам, не пожалею, буйну голову отдам... И

тут же за борт ее бросает в набежавшую волну. Как это? Чем

объяснить? Несовершенством человеческой натуры, низкой

нравственностью? - Она ждала ответа. А он затруднялся, он не

думал над этой проблемой. Сказал нетвердо:

- Возможно, среди людей мало голубых бриллиантов,

больше стекляшек. Как ни странно, цивилизация привела к

духовной деградации отдельного индивидуума и общества в

целом.

193

- Цивилизация ли? - усомнилась Маша. - Я думаю,

причина в другом. Виновника надо искать в самом человеке. В

монстре, возомнившем себя сверхчеловеком, поправшем

мораль, нравственность и все нормы общежития. Его мораль -

он сам, царь и Бог. Все, что вокруг, - его собственность:

животные, вещи, движимое и недвижимое и сама природа. Все

подчинено его прихоти. Их, этих монстров, легион. Они спаяны

между собой, хотя и разбросаны по всему свету. Это

всемирная организация.

- Антихристов?

- Дело не в названии: бесы, масоны, космополиты,

сионисты. Цель у них одна - мировое господство. А чтоб

подчинить себе все остальные народы, заставить их работать

на себя, они изобрели целую систему духовного растления,

придумали различные теории, партии, демократии. Для них

главное - лишить народы их здоровых национальных корней.

Веру заменить неверием, цинизмом и нигилизмом. Они

внедрили вирус разложения в духовные сферы всех наций - в

культуру, искусство; вирус, который возбуждает все животные

инстинкты: жестокость, секс, предательство. Они оболванили

людей, создали послушных рабов, безмозглых роботов.

- Удивительно! - искренне воскликнул он. - Ты высказала

мои мысли. Ты их читаешь?

- Мы же единомышленники, - сказала Маша и

поднялась, чтоб потушить ночник. И тут Алексей Петрович

обратил внимание на темное пятно, размером с березовый

лист, на ее бедре. Это пятно он заметил еще в ванне, но

деликатно промолчал. Теперь решил полюбопытствовать:

- Это у тебя ожог?

- Нет, родимое пятно, особая мета, - улыбаясь, шутливо

прибавила: - Как у Горбачева.

Выключив ночник, она обняла его, и, нащупав у него на

плече родинку величиной с лесной орех, сказала:

- А у тебя тоже...

- Знакомый хирург предлагал удалить, да я отказался.

Зачем резать? Она мне не мешает.

Мелкая и совсем необязательная деталь, скажет

читатель и будет несправедлив, потому что через несколько

месяцев в жизни Алексея Петровича и Маши и темное пятно, и

родинка величиной с лесной орех одновременно исчезнут при

обстоятельствах не столько загадочных, сколько

чрезвычайных.

194

Глава девятая

ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ

1

Теперь они встречались часто, иногда по нескольку раз в

неделю. Один выходной - суббота или воскресенье - был

целиком их день. В будни она выкраивала время, чтоб

забежать к нему хоть на часок. Это был их "час любви", миг

блаженства и счастья. Однажды в такой час Иванов завел

разговор о том, как трудно Маше жить на ее более чем

скромную зарплату и нищенскую пенсию Ларисы Матвеевны, и

деликатно предложил свою помощь хотя бы для Настеньки.

Маша хмуро взглянула на него и, отведя глаза в сторону, как

бы походя обронила:

- Сначала надо решить статус наших отношений. Кто

мы? - Это решать тебе, - покорно ответил Алексей Петрович.

- Ты сделала первый шаг, зная, что я приму его, как дар

судьбы. В этом ты не сомневалась. Тебе делать и решающий

шаг - сказать, кто мы. Я во всем полагаюсь на тебя и свою

судьбу вверяю тебе.

- А если мое решение тебя не устроит, не оправдает

твоих ожиданий?

- Я смиренно приму его. Если же случится обратное и ты

решишь статус наших отношений в духе великой и святой

любви нашей, то я буду безмерно счастлив.

- Ну так слушай мой ответ. Я хочу быть всегда с тобой, на

веки вечные связать свою жизнь с твоей. Мне совершенно не

важно, будет ли наш союз скреплен брачным свидетельством.

А теперь решай ты. У меня ребенок... - напомнила она как бы

между прочим, но для нее это был главный вопрос. Он понял и

твердо, без колебаний ответил:

- Я за то, чтобы официально оформить наш брак и