Прекрасное разнообразие

— Как ты рано вернулся! Ну, как все прошло? — спросила мама.

— Меня полностью вылечили. Спасибо, что интересуешься.

Она только вздохнула в ответ. Уит включил мотор и дал задний ход.

41

Дорогой папа,

сегодня я ходил на прием к Клайду Каплански. Он сказал, что, скорее всего, со мной случился нервный припадок после твоей смерти. Эмерсон считал, что недовольство жизнью — признак недостаточно сильной воли. Интересно, куда бы пошла эволюция, если бы не было этого недовольства? Изменилось бы что-нибудь, если бы мы все время чувствовали себя довольными? Дариус, тот юный гений, решил не поступать в университет. Не знаю почему, но, узнав про это, я испытал редкостное облегчение.

С любовью,

P. S. Арлен говорит, что ты перед смертью написал письмо Господу Богу. Если это правда, то извини, но я его прочту.

42

Дариуса я отыскал в телефонной книге. Оказалось, что он живет на заброшенной ферме неподалеку от нашего городка. Там было что-то вроде коммуны мэдисонских маргиналов: девчонок-хиппи, веганов, [88]фрукторианцев [89]и тех, кто делал одежду из конопли. Я отправился туда в воскресенье утром. Возле фермы ребятишки искали ягоды в придорожных кустах. Старый фермерский дом сильно покосился набок. Вокруг него шла полусгнившая деревянная веранда. Когда я поднимался по ступенькам, в нос мне ударил запах плесени, густой, как аромат морских водорослей. На мой стук вышла девушка примерно моего возраста, одетая в саронг, с платком на голове.

— Здравствуй, незнакомец! — приветствовала она меня.

— Скажите, Дариус дома?

— Кто?

— Дариус Каплански.

— Вы, наверное, имеете в виду Таро?

— Может быть.

— Входите! — Она распахнула дверь.

Я вошел в кухню, где, по-видимому, недавно происходило какое-то пиршество. Повсюду были разбросаны керамические вазы, глиняные чашки и разрисованные подносы.

— Вчера мы отмечали полнолуние, — сказала девушка.

— А что, вчера было полнолуние? То-то я смотрю, день был совершенно безумный.

Она вежливо улыбнулась:

— Садитесь. Я пойду позову Таро.

Я присел на плетеный стул, стоявший рядом с пузатой старой печкой, топившейся, видимо, дровами. Честно говоря, я сам не очень понимал, зачем сюда приехал. Одной из причин был, конечно, шок от известия, что Дариус сделался членом какой-то секты, но были и другие, которые я пока не осознавал. Просто меня сюда потянуло.

— Здравствуйте, вы ко мне?

Я обернулся. Дариус был одет в рабочий комбинезон. Он отрастил небольшую бородку и волосы до плеч. Я не видел его почти что с той самой викторины: вскоре после нее он уехал учиться в подготовительную школу [90]на Восточном побережье. Теперь он совершенно не напоминал того зануду с длинной шеей, с которым я когда-то учился. Глаза его казались необыкновенно ясными, тем более что очков он больше не носил.

— Господи Исусе, неужели это ты, Дариус?

— Меня зовут Таро. А с кем имею честь?

— Да это же я! Натан Нельсон.

Дариус вскинул брови и сделал шаг вперед:

— А, привет! Как тебя сюда занесло?

— Сам не знаю. Просто захотелось на тебя взглянуть. Выглядишь ты… ну, не так, как раньше. Я вчера встречался с твоим стариком.

Дариус подошел к столу:

— Замечательно. И как он там? А ты с ним встречался… как сказать… по делу?

— Это долгая история, — ответил я.

— Я слышал про твоего отца… Прими мои соболезнования.

Он стоял прямо, вытянув руки по швам.

— Спасибо.

— Пойдем ко мне в комнату, чаю выпьем, — предложил Дариус.

Я поймал себя на том, что сравниваю его со своей мамой. Она бы обязательно предложила гостю так называемого чаю: какой-нибудь дряни вроде дарджилинга с померанцевой травой.

Мы прошли через гостиную, где с потолка свисал шелковый парашют, а на полу валялись турецкие диванные подушки. Потом поднялись по расшатанной лестнице и вошли в комнату в конце коридора. Тут на полу лежал хлопчатобумажный матрас, а рядом стояло нечто похожее на большой пластиковый гроб.

— Что это за штука? — спросил я.

При более тщательном рассмотрении эта вещь оказалась похожа скорее не на гроб, а на гигантское сплющенное яйцо.

— Камера сенсорной депривации. Я провожу в ней по часу каждый день, — ответил Дариус, нежно погладив камеру по пластиковому боку.

— И что ты там делаешь?

— Плаваю.

— А зачем?

— Ну, представь, что ты плаваешь в воде, нагретой до температуры тела и насыщенной солями. Там абсолютно темно. Ты остаешься один на один со своими мыслями. Это то же самое, что плавать в своем собственном сознании.

— Звучит пугающе.

Дариус подошел к стоявшему в углу столику и спросил:

— Ты как чай пьешь?

— А у тебя какой?

— Солодковый или из корней лопуха.

— Я, пожалуй, не буду пить чай.

— Это очень полезно для печени.

— Не меньше чем джин, — сострил я.

— Насчет этого не знаю, — невозмутимо ответил Дариус, — никогда не пробовал.

Он показал на свой узенький матрас, и мы сели. Возникло продолжительное неловкое молчание: мы оба задумались о цели моего визита. Я поглядел на книги, стоявшие на полках: «Уолден, или Жизнь в лесу», «Книга перемен», Бхагават-гита.

Камера сенсорной депривации вдруг открылась, и на джутовый коврик, отряхиваясь, вышла девушка лет девятнадцати-двадцати. Она была совершенно голая, на бледном лице резко выделялись веснушки.

— Сегодня не получилось, — сказала она и взяла полотенце, чтобы вытереться.

— А что не так? — спросил Дариус, по-видимому слегка расстроенный ее словами.

— Слишком много «меня», — ответила та.

Потом улыбнулась мне, совершенно не стесняясь своего вида. Я пялился на ее голый живот и груди.

— Это мой старый друг, — представил меня Дариус. — Вместе в школе учились.

Я поднялся, чтобы пожать ей руку, но она не обратила на представление никакого внимания. Похоже, в этом доме правила приличия не играли никакой роли. Если не считать порнографии, то я видел полностью обнаженную женщину в первый раз. До нее моим самым большим сексуальным впечатлением была голая по пояс Тереза на фоне модели собора. Девушка выскользнула из комнаты. Совершенно ошеломленный, я проводил ее взглядом.

— Ну а чем ты занимаешься? — спросил я Дариуса, когда пришел в себя. — Твой отец говорит, что ты обучаешь людей йоге и медитации.

— Ну, примерно так.

— А почему ты не стал поступать? Ты же был такой головастый.

— У меня действительно был высокий ай-кью. Такой, который обозначается словом «умный». И отец думал, что из меня получится врач. Но мне все это показалось слишком банальным.

— А что бы ты хотел в идеале?

— Жить. Просто жить.

— Я тоже отказался в этом году поступать. Теперь расставляю книги по полкам в городской библиотеке, — сказал я. — Могу дорасти до библиотекаря, который ставит штампы на книги. Тогда я буду носить на поясе такой кожаный мешочек с маленькой резиновой печатью.

Дариус рассмеялся.

— То, что ты делаешь, — это не то же самое, чем ты являешься, — сказал он.

Я еще раз оглядел его комнату. На стене висел портрет какого-то индийского гуру в венке, с выражением безмятежного спокойствия на лице.

— Это мой учитель, — сказал Дариус.

— Мне кажется, твой отец не самый лучший психиатр.

— Он обычно делает правильные предположения, но слишком привязан к человеческим страданиям.

— Что ты имеешь в виду?

— Люди приходят к нему, чтобы рассказать о своих страданиях. Страдания эти нереальны. Мы рождены для блаженства, а страдания — это наше незнание. Что касается психотерапии, то заниматься ею — все равно что переставлять мебель в горящем доме. Вместо этого надо обратиться к корню всех проблем.