Фотография

Когда все произошло между ними?

Глин принимается размышлять об этих временах.

Все по порядку. Сразу после свадьбы, перед тем как он получил должность, они жили в Лондоне. Дом в Илинге. Ежедневное путешествие на метро до Лондона все время занятий; преподавание, ну, иногда удавалось выкраивать несколько часов в библиотеке. И на каникулах его часто не было дома — раскопки, конференции, больше времени в библиотеке. А чем в это время занималась Кэт? Он припоминает краткий период, когда она помогала в какой-то галерее и дни подряд пропадала там, мимолетное увлечение ювелирным делом — ученицей в чьей-то студии. А все остальное время? Долгие дни, недели, годы? Он вспоминает, как бывало, когда он возвращался из колледжа, после вечерней отлучки или из какой-нибудь поездки. Кэт ждала его с бокалом в руке у плиты, на которой дымился ароматный ужин? Нет, но Кэт всегда была не из таких. Если она и была дома, то чаще всего не одна — у нее всегда была куча приятелей и приятельниц, которые теперь сливаются в одно большое людское море. А если ее дома не оказывалось, он не имел понятия, где она могла быть. Иногда на кухонном столе лежала записка: «Скоро буду. Целую. Кэт». Переезд в Мелчестер, в этот дом. Где у него сразу же прибавилось работы. Теперь Кэт еще чаще ускользает от его взгляда. У нее обнаруживается талант к украшению интерьера: она то наносит узор по трафарету, то рисует пунктиром, то красит валиком. Стены этого дома украшала Кэт. Глин видит ее стоящей на стремянке, в джинсах и мешковатой рубахе, волосы убраны под хлопчатобумажную косынку. «Смотри! — восклицает она. — Как тебе такое дизайнерское решение?»

Она заполняет собой дом. Входит в парадную дверь: «А вот и я! Ты дома — здорово!»; лежит в ванной, ароматная, в пузырьках пены, что-то напевает себе под нос, — и он едва не сбивается с мыслей, охваченный желанием; уютно устроилась рядом с ним в кровати, спит — что-то бормочет в знак протеста, когда он будит ее, увлекая в объятия. Годами он жил среди этих призраков — укрощал их, держал под контролем, — но теперь все изменилось: он сам призвал их в гневе и замешательстве. Она снова здесь, как была всегда, — теперь недостижимая.

Он видит ее на каком-то университетском мероприятии, среди жен своих коллег, совершенно не в том обществе, в каком она привыкла вращаться. Подмечает то, как смотрят на нее присутствующие, и с умиротворенным удовольствием смотрит, как она вышагивает по залу: она такая, какая есть, сама по себе, — но теперь она еще и его: его жена, вызывающая всеобщее восхищение. Кэт заставила померкнуть всех остальных женщин.

Совершенно этого не заметив. После мероприятия она говорит: «Прости, я, наверное, тебя опозорила. Все в вечерних платьях, одна я в джинсовой юбке. Наверное, ты вправе подать на развод».

Он долго вспоминает эти годы. И везде — везде встречает пустоты. Дыры, через которые просачиваются, утекают воспоминания о Кэт. Тот год, когда он на месяц уезжал в США. Чем все это время занималась Кэт? Он понятия не имел. Сидела дома и совершенствовалась в ведении домашнего хозяйства? Маловероятно. А если нет, то с кем она проводила время?

И постепенно в душу его проникает подозрение. Кто еще мог с ней быть?

Когда он познакомился с Кэт, возле нее вертелись два каких-то типа — прощупывали почву, и от них надо было избавляться. Он не помнит, чтобы ревновал — просто деловито и расчетливо позаботился, чтобы они отвалили. Увидев ее в первый раз, он понял, что должен заполучить эту женщину — не на пару недель или месяцев, а насовсем. На этот раз он твердо решил жениться. Абсолютная уверенность в этом удивила его самого — он не ожидал, что потребность окажется столь сильной. Так что с теми двоими надо было что-то решать. Лучше всего было объявить ее своей — быстро и бесповоротно. И ему это удалось.

Тот короткий период теперь видится ему расплывчатым пятном — что они говорили, что делали. Он разговаривает с ней по телефону, час за часом, говорит, но теперь он не слышит ни одного своего слова — только ее. Она смеется своим необычным смехом. «Глин, честно…» — говорит она. «А… это ты…» — говорит она. Запыхавшись, настойчиво. «Я слушаю, — говорит она. — Слушаю во все уши». Вот они в его машине, он то и дело возит ее туда-сюда, потому что не хочет упускать из виду; он видит ее краешком глаза, ее профиль, пряди темных волос на белой коже. Он берет ее с собой — пытаясь совместить осаду Кэт с работой. Кэт карабкается по холму, на котором стоит крепость железного века, ездит по промышленным районам, посещает лекции. «Куда-куда мы едем?» — недоверчиво, с насмешкой. Но это когда сговорчивая. Иногда она исчезала; телефон не отвечал — ей очень жаль, просто так получилось. Но такие исчезновения лишь придают Глину решимости. «Я делаю то, чего не делала ни разу в жизни, — говорит Кэт. — Не знаю, что это со мной». Но она знала, должна была знать: Глин победил ее. Его вела какая-то неиссякаемая сила — ее это удивляло, да и его самого тоже. Кто бы мог подумать, что он потеряет голову из-за женщины?

Элейн стоит у каминной полки. Они одни. Кэт вышла из комнаты. Ник бог знает где.

— Значит, ты и моя сестра? — вопрошает она.

Он разводит руками, успокаивая, унимая ее. Ему сказать нечего.

Больше они к этому не возвращались. Кэт объявляет, что выходит замуж. Элейн тут же начинает строить планы — прием будет в нашем доме, все хлопоты беру на себя — хотите банкет или а-ля фуршет? И тут же весело принимается за дело: возится со списками гостей, договаривается насчет продуктов и машин.

— Ну куда нам столько всего, — протестует Кэт. — Соберемся в нашем пабе у реки, самые близкие.

— Ты выходишь замуж один раз — и на всю жизнь, — парирует Элейн. — Во всяком случае, очень на это надеюсь.

Когда они выходят из загса, Элейн уже стоит на тротуаре с фотоаппаратом наготове.

— Стойте, где стоите! — кричит она. — Вот так. Улыбочку, пожалуйста. Кэт, поправь юбку — перекрутилась.

К этому моменту Глин управился с хлебом, сыром, пикулями и яблоком, запив все двумя бокалами красного, и даже не заметил. В саду начинало смеркаться; стихал и шум пригорода — газонокосилки спрятали в сарай, детей позвали в дом. Глин никогда не стремился познакомиться с соседями: человек, изучавший жизнь общества, не стремился с ним слиться. Так что ему не было дела до того, что происходило или не происходило в соседнем доме, — как бы то ни было, он снова принялся обдумывать и пережевывать случившееся.

Он уже рассмотрел прожитые с Кэт годы — толку от этого оказалось мало. Теперь пора браться за Элейн.

Он покажет Элейн фотографию. И записку тоже.

Она не должна ничего знать. Ей не нужно этого знать. Но он знает, и мысль о том, что он — единственный, кому обо всем известно, невыносима.

Мне нужен еще кто-нибудь, с кем я мог бы разделить гнев, свое горе, запоздалую ревность, да и вообще все, что я испытываю. Так что я ей покажу.

Больше всего мне хочется узнать одно: знала ли она тогда? Или, может быть, узнала впоследствии?

Он не видел Элейн целую вечность. Два года, а то и больше. Лучшего повода позвонить и не придумаешь. Предложить встретиться, пригласить на обед, угостить стаканчиком вина. Состояние его было таково, что он едва не сел в машину и не помчался к ней домой — в конце концов, какая-то сотня километров. Нет, так не пойдет. Там наверняка будет Ник.

Надо потерпеть. Позвонить. И все устроить.

Элейн

Кэт.

Кэт всегда появляется прямо у здания уэлборнского муниципалитета, прямо напротив Хай-стрит, когда Элейн ждет на светофоре. Кэт спускается по ступенькам — снова, снова и снова, положив ладонь на руку Глина. Кэт — замужняя женщина, кто бы мог подумать! И сегодня Элейн видит ее так же отчетливо, как тогда, в объектив фотокамеры, подавшись вперед, чтобы иметь возможность запечатлеть новобрачных: расторопная старшая сестра, которая заправляла церемонией. Кэт смеется. Молодую пару осыпали конфетти — кружочки конфетти в ее волосах; она, смеясь, спускается по ступенькам — отныне и навсегда.