Свет во тьме (СИ)

– Хорошо, нужно будет мне съездить к Вам на приход, посмотреть все на месте.

От этих слов архиерея секретарю стало немного не по себе. Он ожидал, что новый управляющий епархией может пожелать заменить секретаря, являющегося его непосредственным помощником в управлении епархией, но не думал, что такой намек прозвучит уже в первые часы общения. «Однако архиерей сложный, – подумал отец Иов. – Нужно бы сегодня посоветоваться, как себя вести». Они побеседовали еще около часа, архиепископ задавал конкретные вопросы о положении дел в епархии, а секретарь уклончиво на них отвечал.

Из разговора владыка вынес убеждение, что секретарь, а, возможно, и епископ Петр были в Петровской епархии оторваны от реального участия в приходской жизни. Каждое посещение управляющим епархией любой церкви, кроме кафедрального собора в Петрово, зачастую требовало согласования с местными властями. Ни о каком реальном контроле за деятельностью приходов со стороны епархиального управления и говорить не приходилось. «Видимо, мне будет здесь непросто»,– подумал архиепископ Феодор. И он не ошибся.

Глава 4.

Как только архиерей сел в машину, священнослужители в алтаре собора начали обсуждать, каким он им показался. Сошлись на том, что совсем не такой, как владыка Петр, – тот добрый, человечный, для каждого ласковое слово найдет. А этот ходит тяжело, взгляд хмурый, говорит мало и строго.

– Вот поверьте мне, что мы еще натерпимся с этим архиереем, – оживленно жестикулируя, говорил отцу Анатолию священник Георгий Грицук.

Настоятель посмотрел на него с еле сдерживаемой усмешкой. Отец Георгий иногда смешил его своими выходками, но чаще раздражал. После Одесской семинарии Георгий всего две недели проучился в Московской духовной академии (как еще туда его только взяли, – говорили в соборе), но это не мешало ему гордо именовать себя «академиком». Епископа Петра он замучил просьбами возвести его в сан протоиерея. Тому бы и не жалко, он даже ходатайство написал Патриарху. Но жалобы на чудачества и проделки отца Георгия, которые тот совершал ежедневно в большом количестве, шли и в Патриархию. Поэтому просьба осталась без удовлетворения. Но пока вопрос рассматривался, отец Георгий именовал себя «протоиереем». Он даже на обороте обложки напрестольного Евангелия написал: «Сие Евангелие читал Академик протоиерей Георгий Грицук». Зачем это было сделано, он и сам не мог толком объяснить. Архимандрит Анатолий сначала сильно рассердился, но, увидев, что епископ Петр и Александр Береникин смеялись до слез, и сам развеселился. Однако перед приездом нового архиерея отдал Евангелие в ремонт, чем глубоко уязвил самолюбие отца Георгия, видимо, считавшего, что своей надписью он и в самом деле сделал себя академиком и протоиереем.

– Ладно, отец Георгий, поживем – увидим, – сказал ему отец Анатолий. Он также односложно ответил на все соображения, высказанные другими священнослужителями, и пошел в соборную канцелярию, куда его просил зайти староста, когда он освободится.

В канцелярии был накрыт стол, на котором стояли несколько бутылок водки, тарелки с нарезанными овощами, фруктами, колбасой, сыром и хлебом. За столом сидели староста, бухгалтер, председатель ревизионной комиссии, кладовщица и проснувшийся Лев Александрович.

– Заходите, отец Анатолий, – радушно пригласил его Александр Николаевич. – А мы по русскому обычаю решили отметить назначение нового архиерея.

– Святое дело, – веско кивнул головой Лев Александрович и залпом опрокинул почти полный стакан водки, зажевав свой любимый напиток яблочком «китайкой».

Архимандрита Анатолия вначале шокировало поведение членов «двадцатки» собора. Он вырос в деревне, четыре года очно учился в семинарии в Троице-Сергиевой лавре. Много лет служил простым сельским священником. Конечно, увидеть довелось много, ханжой он никогда не был. Но здесь, в Петрово, все было каким-то слишком уж заостренным, даже гротескным. Почему-то отец Анатолий, когда его перевели в собор, сразу понравился членам «двадцатки», с гордостью говорившим, что «попов они не любят». Может быть, их подкупили неподдельно доброе отношение к каждому человеку, искренняя вера без ханжества, отсутствие особых материальных запросов.

Архимандрит, а тогда еще игумен Анатолий умел отделить то хорошее, что есть в человеке, от его зачастую неблаговидных поступков. Он понимал, что, например, Иван Фомич не сводится к угрюмому отрицанию религии. Этот старый человек очень озабочен духовной сферой, внутри его идет невидимая постоянная борьба, поиск ответа на вопрос о смысле жизни. Но прожитая в грехах и горделивых мыслях о высоком достоинстве советского человека жизнь мешает ему в простоте сердца обратиться к Богу. И тем не менее почему-то для него важно находиться при храме; тем, что он сознательно ведет себя здесь не так, как нужно (а ведь чувствует, как нужно!), он как бы бросает Богу вызов, а оттого страдает еще больше… Лев Александрович, который, казалось бы, весь состоит из пьянства, на самом деле добрый, отзывчивый и веселый человек, просто ужасно распустившийся от вседозволенности. Александр Николаевич с Зоей любовники, хотя у обоих есть семьи и дети, но ведь они даже не понимают, что делают что-то плохое. Елена Филипповна без зазрения совести участвует в расхищении церковных денег, потому что у нее дочь с зятем погибли, а на ней забота о двух несовершеннолетних внучках. За вызывающим поведением всех этих людей скрывалась большая душевная боль и опустошенность, стремление к чему-то светлому, что они сами не смогли бы выразить словами, которое вместе с тем казалось им страшным, потому что могло перевернуть их бестолковую, но устоявшуюся жизнь…

Иван Фомич в порыве пьяного откровения как-то сказал отцу Анатолию: «Да, все мы здесь подонки. Но мы хорошие подонки. Потому что степень хорошести для святых и для подонков разная».

Архимандрит Анатолий не сторонился этих людей. Но он не одобрял многих их поступков, где мог, отговаривал от совершения злых дел. Даже став настоятелем, держался с ними обособленно, ненавязчиво давая им почувствовать, как дороги для него его вера и священный сан, что простительное для них непростительно для него. А они уважали его за это. Но и святошу из себя не строил. Вот и сейчас он с улыбкой взял от помощника старосты стакан, в который тот налил ему немного водки, и сказал:

– Ну, конечно же, Лев Александрович. Как с вами не выпить?

Он отпил водку, съел дольку помидора и сел на стул.

– Отец Анатолий, ну как ваше впечатление от нового архиерея? – спросил его Александр Николаевич.

– Да ведь какое впечатление? Надо посмотреть, какой будет через некоторое время.

– А мне он не понравился, – угрюмо заявил Иван Фомич и залпом выпил полстакана водки.

– Священникам что-то тоже не приглянулся, – засмеялся настоятель.

– Ну, им вообще никто не нравится, – сказал староста. – Но и мне он показался проблемным человеком, совсем не то, что владыка Петр.

– Да нам-то он что может сделать? – спросила Зоя. – Ведь архиерей не может вмешиваться в дела двадцатки.

– Напрямую не может, – сказал вдруг неожиданно серьезным голосом Лев Александрович. – Но он может настраивать прихожан, через них произвести смену старосты, а то и всей двадцатки. А у нас ведь кляузников, которые только чужими проблемами и живут, в церковь ходит много.

– Тимофей Иванович нас в обиду не даст, – возразил Иван Фомич.

– Он бы, может, и не дал, – согласился помощник старосты. – Но ведь не все от него зависит. Мы ведь все не без греха. Ну, личные наши грешки – это одно, такие отсталые люди и должны в церкви работать. А как быть, например, с иконописцами, которых ты, Саша, нанял полтора года назад, заплатил им немерено денег, а они не иконописцы, а маляры, только все испортили своей мазней. А сейчас опять хочешь их нанимать, чтобы «подновить» росписи? А ну как всплывет, что они с нами этими деньгами делились? Если деньги лишние есть, то нужно бы их государству передать на какие-то важные для нашего социалистического общества нужды, а не просаживать невесть на что!