Свет во тьме (СИ)

– Да потому, – веско разъяснил Лука Иванович, – что вид у него солидный, голос громкий, борода благообразная и окладистая.

Сраженная столь серьезными доводами, монахиня Нимфодора, однако, нашла, что ответить.

– Не все внешностью определяется. Вот ты, Лука, не пойми на что похож, а ведь председателем колхоза был, да и сейчас человек уважаемый.

Все засмеялись, а Лука Иванович надулся.

– Дура ты, матушка Нимфодора, тебе бы так со свиньями и продолжать работать, как раньше, а не с людьми, – недовольно сказал он.

– А настоятель-то какой напряженный был, – вступила в разговор уборщица Лиза. – Чует, наверное, что это ему не с владыкой Петром, бардака больше не будет.

– Так ведь новый начальник все же. Конечно, любой будет переживать, – попробовала вступиться за отца Анатолия одна из прихожанок, но ее резко оборвали.

– Я вот никогда не переживала, сколько бы начальников у меня разных не было, – гордо заявила монахиня Нимфодора. – Я всегда только за свиней переживала, они мне и сейчас каждую ночь снятся!

Тут она осеклась, потому что увидела, что к ним подходит старшая алтарница монахиня Лидия, которую она боялась, как огня. О монахине Лидии, благодаря стараниям Луки Ивановича, ходило много сплетен. Якобы после войны она работала комендантом в местном управлении НКВД и собственноручно пытала и расстреливала арестованных. А после двадцатого съезда стала монашкой, чтобы грехи свои замаливать. «Так ведь столько невинно убиенных не замолишь!» – театрально говорил Лука Иванович. Суровая внешность монахини Лидии вроде бы говорила в пользу утверждений Луки Ивановича, и все ее боялись, особенно непосредственно подчиненная ей монахиня Нимфодора. «Ведь и орденоносцев тогда расстреливали!» – в ужасе говорила бывшая свинарка. Правда была значительно проще. Монахиня Лидия в мирской своей жизни действительно была комендантом, но не в НКВД, а всего лишь одного из фабричных общежитий. Муж ее погиб на войне, поэтому, выйдя на пенсию, она, будучи и раньше прихожанкой собора, решила стать монахиней. А ненависть Луки она заслужила тем, что в свое время выгнала из общежития одну из его родственниц за аморальное поведение. Лидию очень удивило бы, узнай она, что о ней болтают в соборе, но почти никто с ней не разговаривал.

– Что разгалделись, как сороки? – спросила она прихожан.

– Уже готовится в КГБ очередной донос писать, - шепнул на ухо Нимфодоре Лука. – Так до того обленилась, что даже лень подслушать, а мы сами должны на себя ей доносить!

– Да вот, матушка, про нового владыку говорили, - с дрожью в голосе сказала алтарница.

– А что про него говорить? Владыка как владыка.

– Да вот, каким он будет…

– Каким будет, таким и будет, другого от вашего пустого трепа не поставят. Делать вам всем нечего.

Монахиня Лидия недовольно побрела прочь от начавших сразу же оживленно шушукаться прихожан. Они ее очень раздражали. «Зачем только ходят в церковь? – думала она. – Сидели бы уж лучше у дома на лавочке да перемывали кости соседям. А то ведь идут сюда, как в деревенский клуб. Кто такой, кто сякой… Молились бы, да о своих грехах каялись побольше».

А группа оживленно разговаривающих прихожан все росла. К ним присоединился и псаломщик Боровок.

– Виталий Иванович, а ты что скажешь? – спросили его певцы.

– Скажу, что поживем – увидим.

– Ну, а все-таки?

– Мне-то что, пусть священники переживают… Так ведь ты же псаломщик, тебя тоже архиерей указом назначает на работу.

– Ну, ведь у меня Иван Фомич друг, думаю, он меня в обиду не даст.

Оживленное обсуждение продолжалось несколько часов. Сошлись на том, что нужно помочь новому владыке разобраться с обстановкой и навести порядок в соборе, а то епископ Петр так все запустил, что никакой дисциплины нет. Для начала решили написать ему несколько анонимок на священнослужителей и церковный совет, а также сходить на прием.

Священников приезд нового архиерея взбудоражил больше всех, ведь в соборе фактически только они одни непосредственно от него и зависели.

– А вы смотрите на настоятеля, какого о себе мнения. И поговорить с нами не захотел, а сразу в канцелярию, – возмущался отец Георгий. – Боится, наверное, что новый владыка узнает все о его делишках!

– Да о чем узнавать? – усмехнулся старый протоиерей отец Николай. – Он ведь всего боится как бы чего не вышло. Вот то ли дело, когда я был настоятелем!

Отец Николай был настоятелем еще пять лет назад, до того, как архиепископ Аркадий перевел в собор игумена Анатолия и назначил его настоятелем. Вот он, действительно, не боялся, как бы чего не вышло, поэтому у него сейчас и свой дом большой, и «Волга», и с уполномоченным он общий язык находил, и с горисполкомом, и с церковным советом. Владыке Аркадию много пришлось потрудиться, чтобы перевести его из настоятелей в рядовые священники. А вот отец Анатолий как жил пять лет назад в съемном приделке-развалюхе, так и живет, до сих пор не выкупи – завидовал тому, как любят его верующие, да многие и неверующие. «Может, он и правда думает, что так нужно жить, – казалось ему иногда. – Да нет, наверное, просто боится…».

– Ну, как же о чем! – возмущенно воскликнул отец Георгий. – А то, что он от братии сторонится, все больше с «двадцаткой» общается, это разве дело?

– Да ничего он не сторонится, – перебил его протодиакон отец Александр. – Это он от тебя сторонится, потому что тебя послушать, так все вокруг негодяи, а ты один – просто из чистого золота. Умного ничего не скажешь, а если человек дурака сваляет и тебе что скажет, то так переврешь, что он всю жизнь не рад будет.

– Ну ты меня оскорбил, – взвился отец Георгий. – Если б ты не был старик и фронтовик, я бы тебе сейчас за такие слова…

– Да успокойся ты, – раздраженно ответил отец Александр. – Нужно больно мне тебя оскорблять! Я ведь для тебя же сказал, чтобы следил за собой, и люди будут лучше к тебе относиться.

– Но это нужно было тогда один на один сказать…

– Ладно вам, – засмеялся отец Николай. – Давайте лучше подумаем о том, нельзя ли мне при этом архиерее опять настоятелем стать.

– А чем отец Анатолий плох? – вступил в разговор самый старый соборный священник отец Петр. – Я вот девятый десяток доживаю, а лучше его священника не видел…

– Вы, отец Петр, мыслите мерками царской России, – насмешливо сказал подошедший регент архиерейского хора Петр Борисович. – В то отсталое время, возможно, такие священники, как отец Анатолий, и были неплохи. Они своей жизнью способствовали укреплению веры в людях. Но в наше время, в социалистическом обществе, попы должны своей жизнью показывать, что они заслуживают звание пережитков прошлого. А для этого нужно быть или стяжателем, – он посмотрел на отца Николая, – либо аморальным человеком, – он перевел взгляд на отца Георгия, – либо, на худой конец, просто придурком, – спокойно закончил регент, увидев входящего в алтарь псаломщика Боровка.

– Вы на что намекаете? – взвился отец Георгий.

– Не ожидал я от тебя, Петр, такого, – грозно сказал отец Николай .

– А о чем речь? – спросил Боровок.

– Да вот, говорит, что ты придурок, – сообщил отец Георгий.

– Сам ты, Петька, придурок! – рассвирепел Боровок.

Но Петра Борисовича их гнев только забавлял. Казалось, что он нарочно всех доводил, как будто заряжался новой энергией от чужой злобы. Регент пятнадцать лет назад закончил духовную академию со степенью кандидата богословия, думал стать священником. А потом взял и бросил семью из-за маловерующей певицы церковного хора. Да не просто бросил, а во второй раз женился. Был скандал, рукоположение отменили. Петр Борисович, с одной стороны, бравировал тем, что он не священник, а «человек свободный», как он говорил, а с другой – его ужасно уязвляло, что он – такой «знающий богослов» мирянин, а вокруг служит столько попов, которые «в богословии ничего не понимают».

Ему нравилось противопоставлять себя им, но он не мог и жить без них. Регент был частью этого мира. Священники его не любили за острый язык, только отец Анатолий, которому одному он доверил свои внутренние терзания, жалел. Петр Борисович даже несколько раз ему исповедовался.