Варежки

Была ли это любовь? Как сказать?… Cветка очень рано поняла, что никуда от него не денется. Что никого другого он к ней просто не подпустит. Короче говоря, выбора у нее не было… Ну и, конечно. привычка многолетняя, что там говорить.

Когда он ушел в армию, она просто места себе не находила. Утром выходит из дома — его нет. Вечером возвращается — письмо в почтовом ящике: “Светик мой… Светлячок…” Читает и ревет.

Накануне своего отъезда в армию он вдруг решительно сказал ей:

— Сейчас идем ко мне. Дома никого нет. Нам надо с тобой попрощаться по-человечески.

Она сразу поняла, что это значит. Но не испугалась. Чему быть, того не миновать.

В общем-то давно пора. Подружки еще в школе рассказывали ей во всех подробностях, как это происходит, а они с Ромкой… смешно сказать — даже еще и не целовались ни разу. И отнюдь не потому, что она не позволяла ему этого. Просто… он и не пытался.

Дома он зажег свечи, поставил на стол бутылку вина, конфеты. Заставил ее выпить рюмку, чего прежде не позволял ни разу. Потом усадил к себе на колени и начал целовать, едва касаясь губами кожи. Светка затихла. Ромкины руки скользили по ее телу, что-то расстегивая, от чего-то освобождая. Очень скоро она оказалась совсем раздета, но ей не было стыдно.

Светка и раньше почти не стеснялась его. Она относилась к нему… как к домашнему животному, что ли. Она знала, что хороша для него в любом виде. С раздутой от флюса щекой. С ободранными, раскрашенными зеленкой коленками. Покрытая волдырями, когда болела ветрянкой. В коротеньком выгоревшем платьице. В пальтишке на вате с кургузыми рукавами.

И совсем без одежды.

Он отнес ее в постель, придвинул поближе свечи, долго и ненасытно разглядывал, потом снова гладил, ласкал, целовал от пяток до макушки.

Он хорошо подготовился к этому прощальному вечеру. Должно быть. внимательно изучил не одно руководство по сексу, которые ходили в то время по рукам.

Светка дала ему полную волю. У нее просто не было сил оттолкнуть Ромку, когда он делал что-то на ее взгляд непозволительное. Пусть будет все, как он хочет. Как считает нужным. Она все равно в этих вещах ничего не понимает.

Но когда она, вся вдруг задрожав, обхватила его руками, коленями. прижала к себе, что-то шепча, он резко отстранился, крепко сжал ее ладони и сказал:

— Не надейся, Светка. Я тебя не трону. Целенькая останешься.

— Дурак! — вспыхнула она. — Идиот!

— Не скажи! — хитровато ухмыльнулся он. — Не такой уж я идиот, как ты думаешь. Зато, когда вернусь. сразу узнаю, чем ты тут без меня занималась!

Вот какой он нелепый человек, этот Ромка.

— Ну и что ты сделаешь, когда узнаешь? — с раздражением спросила Светка.

— Тогда увидишь, — туманно пообещал он.

Да ничего он ей не сделает! Трепло несчастное. С собой что-нибудь сделает, в это можно поверить. Полгорода поубивает с горя… А Светку даже пальцем не тронет.

— Дождись меня, Светик, ладно? Дождись, моя маленькая, — с тоской в голосе произнес он.

А потом ушел в ванную. И полчаса там стонал и скрежетал зубами. Дурак.

Светка лежала совсем разбитая, с ноющей болью во всем теле. Не могла даже встать и одеться.

И вдруг появляется Ромкина мамаша.

— Что тут происходит? — завопила она с порога. — Разлеглась! Бесстыжая!

Ромка выскочил из ванной с цементно-серым лицом.

— Уходи! Уходи сейчас же, — весь трясясь, заорал он.

— Рома… Рома… — испуганно забормотала мать, пятясь к дверям. — Рома, успокойся…

— Если ты… кому-нибудь… хоть слово… про Светку, — надвигался на нее Ромка. — Ты меня знаешь, мать! Я что-нибудь с собой сделаю…

— Ну что ты, Рома! Сыночек… — шептала она побелевшими губами. — Да я… Да разве я не понимаю? Дело молодое…

— Смотри! — хрипло сказал он, выставляя ее за дверь.

— Ой, Ромочка, Ромочка… — рыдала Светка, торопливо одеваясь. — Что мы наделали! Мне так стыдно, Ромочка…

— Ничего не бойся! — твердо сказал Ромка, обнимая ее. — Слышишь, Светка? Нечего тебе бояться! Ты моя. Пусть только попробуют… Я любому глотку заткну!

На следующий день его провожали. Собрались все — друзья и просто знакомые. Соседи. Учителя.

Светка, выплакавшаяся до самого донышка, висела на нем и ей было абсолютно безразлично, что о ней подумают. А он без конца целовал ее и все шептал на ухо, чтобы она без него… ни с кем… ни-ни!..

Глупый, глупый Ромка… Неужели он не понимал, что у Светки не было никаких шансов изменить ему? Ни один здравомыслящий мужчина, в возрастном диапазоне от шестнадцати до шестидесяти лет, не осмеливался приблизиться к ней даже на расстояние вытянутой руки.

“Тебе не о чем беспокоиться, Ромка, — грустно думала Светка. — Я непременно дождусь тебя. Куда я денусь?..”

И ушел он в армию.

А через полгода вернулся. В закрытом гробу.

На его похоронах Светка выла, как безутешная вдова. Ползала на коленках по земле, молотила кулаками по металлической крышке гроба. кричала: “Рома! Ромочка! Вернись ко мне!..” Ее оттаскивали, она вырывалась, снова кидалась на гроб, билась об него, скребла глухие, гладкие стенки, ломая ногти…

Народу было много. Все рыдали.

После поминок они остались вдвоем с Ромкиной матерью. И та, плача, говорила Светке:

— Ты мне, как дочь родная. Кроме тебя, никого у меня нет…

И всю ночь рассказывала ей про сына. Какой он упрямый был в детстве. Но добрый. И как трудно было растить его без отца.

А потом снова повторяла, не вытирая ползущих по щекам слез:

— Никого у меня больше не осталось на свете, кроме тебя, девочка. Только ты одна можешь понять и разделить мое горе…

Забегая вперед, надо заметить, что именно стараниями Ромкиной матери жизнь для Светки в этом городе вскоре стала невыносимой. Обнаружив, что Светка не намерена весь остаток дней своих оплакивать Ромку, тетя Галя принялась поливать ее грязью и позорить на каждом углу. Из-за нее Светке и пришлось потом уехать. Навсегда.

Но первое время они души не чаяли друг в друге.

Тетя Галя очень сожалела, что у Светки не осталось ребеночка от Ромки. Тогда ей было бы ради кого жить.

“Ну почему ты не родила от него?” — упрекала она Светку. А та и не знала, что ответить. Как она могла родить?

Но время шло, и Светка стала забегать к тете Гале все реже и реже. У нее началась другая жизнь.

Нет, не сразу, конечно. Почти полгода она никуда не ходила и ни с кем не встречалась, хотя все знакомые наперебой убеждали ее, что так нельзя. что нужно встряхнуться, развеяться, забыться. Что какая она дура, что молодость проходит и что никому не будет легче, если она заживо похоронит себя в восемнадцать лет. И соседки и подружки так говорили. А от желающих познакомиться с ней просто отбою не было.

Правда, на улицах к ней приставать не осмеливались. Незримая Ромкина тень все еще витала где-то неподалеку. Но любовные записки в своем почтовом ящике Светка обнаруживала регулярно.

Она стала самой знаменитой девчонкой в этом городе, Своего рода — достопримечательностью, живой легендой. Трогательную и возвышенную историю ее любви знал здесь каждый.

Однажды Светка все же поддалась на уговоры подруг.

Был Новый год. Приехал Дима Зиновьев из Москвы — он там в институте учился, в МГИМО, — и решил собрать у себя бывших одноклассников. Тем более, что его родители на всю ночь уехали за город с какими-то знакомыми.

Набралось человек двенадцать. Остальные разъехались кто куда, поступив в техникумы и институты.

К слову сказать, Светка тоже училась в институте. В химико-технологическом. Единственном высшем учебном заведении в этом городе. На вечернем отделении. А днем работала на заводе.

Кроме одноклассников было там также несколько незнакомых парней — Димкины друзья.