Птички в клетках (сборник рассказов)

Это было их право, возмещение за детство, которое их так наказало.

— Слушай! — продолжала Элси запальчиво. — Ты меня не видела. Спросят: «Как там Элси?», ответишь: «Не знаю. Даже где она, не знаю». У меня своя жизнь. У вас — своя. Был бы жив отец, тогда другое дело.

— Я не из болтливых, — мрачно сказала Грейс. — Нос в чужие дела не сую. Чего ради мне распускать язык?

Элси вдруг понизила голос.

— Мэри, — она кивнула в сторону комнаты, где была горничная с мальчиком, — мои тряпки покоя не дают. Никому не верю. Знаю я этих девиц. За ними нужен глаз да глаз. «Где мое красное платье?» — «В чистке, мэм». Будто я только вчера родилась! Но тебе-то они сгодятся, Грейс. Пошли, посмотрим.

Веселая и откровенная, она снова потащила Грейс в спальню и, осмотрев разложенные по кровати платья, подняла синее.

— Глупо, но в детстве я завидовала твоим нарядам. Когда ходили в церковь, — сказала она. — Помнишь свое синее платье, темное, с воротничком? Готова была тебя убить, а тут еще управляющий банком говорит: «А вот и синяя птица счастья!» Дети глупые, правда? Потом ты выросла, оно перешло ко мне, только я его видеть не могла. Не хотела надевать. Да и длинновато оно было. Ты тогда была повыше меня. Это теперь мы сравнялись. Помнишь? А вот черное. Смотри. — Она подняла другое платье. — У каждой вещи своя история. Мистер Уильямс… мы тогда были в Ницце… вышвырнул его в окно. Тот еще характерец! Правда, я и сама кое-что себе позволила. А это — итальянское. Тебе пойдет. Хотя ты ведь не носишь цветастые.

Элси хватала с кровати платья и кидала их назад.

— Редж был щедрый. И тратить умел. А потом у него умер отец, свалились огромные деньги, и сразу стал скупердяем. Чудные они, мужчины. Что он человек женатый, это я знала. И перед семьей у него обязанности. Грейс, сколько лет ты замужем?

— Десять, — ответила Грейс.

Элси выбрала золотистое платье с легким металлическим отливом — глубокий вырез, рукав чуть ниже локтя. Она подняла его.

— Вот что тебе пойдет. Как раз к твоим волосам. В самый раз для вечеринок. И к глазам пойдет. Мистер Уильямс не разрешает, чтобы я его носила, терпеть не может, на мне оно коробом, как кольчугу напялила… а на тебе…

Она приложила платье к груди Грейс.

— Глянь в зеркало. Только придержи.

Грейс нехотя прижала платье к плечам поверх своего синего шерстяного и повернулась к зеркалу. Она увидела, как все ее тело преобразилось, засияло лучистым светом.

— Грейс, — выдохнула Элси сдавленно. — Тебя же не узнать! И совсем не велико.

Она обошла сестру и сзади притянула платье в талии. Грейс от презрения поначалу сжала зубы, напряглась, но тут же оттаяла.

— И ничего не надо переделывать. Чудо!

— Я не хожу на вечеринки, — сказала Грейс.

— Нет, ты надень, сама увидишь.

— Не хочу, — сказала Грейс и отпустила одно плечо. Элси водворила его на место.

— Только туфли нужны другие. Ты надень. Ну давай! В жизни такой красоты не видала. На тебе всегда все лучше смотрелось. Помнишь?

Она забрала платье у Грейс и приложила к себе.

— Кошмар! — И, возвратив платье, подошла к двери в гостиную, затворила ее и зашептала: — Я его в Париже купила, за двести сорок фунтов. Не будешь носить сама, отдам Мэри. Она давно на него зарится.

Грейс окинула Элси злобным взглядом. Жизнь сестры ее возмущала. С детства была подлиза. Вытянула у тетки деньги, захороводилась с парнями, но вскоре весь город заговорил, что она приваживает мужчин посолиднее, особенно женатых. Вдруг стала называть себя Августой. И как это мужчины не могут ее раскусить? Странно. Красоты почти никакой. Холодные, как эмаль, голубые глазки, говорит только о деньгах, тряпках и драгоценностях. С тех самых пор ее жизнь — охота за вещами, ездит себе по разным краям, которые для нее тоже не больше, чем вещи; от машин — к яхтам, от гостиничных люксов — к виллам. Средиземное море — в самый раз к вечернему туалету, город — оправа для кольца, ресторан — зеркало, ночной бар — цена. Загорать на пляже значило найти нового поклонника, который купит ей еще больше солнца.

Хихикнув, она как-то призналась Грейс: «Когда со мной мужчина… ну, ты понимаешь… вот тогда я и обдумываю свои дела. Не пропадать же времени попусту».

И сейчас, пока Элси верещала холодным детским голоском: «Не будешь носить — отдам Мэри», Грейс, стоя с золотистым платьем в руках, осознала, как много их связывает. Они обе выросли в бедности. Обе боялись просчитаться. Со странным удовольствием она вдруг перенеслась в прошлое: вот они идут улицей и по неоспоримому праву старшей сестры она подшучивает над малявкой Элси, которая только и делает, что забавляет всех своей расчетливостью. Кроме отца, вся их семья была расчетливой. Расчет заменял им любовь. Ну, надену я сейчас это платье, решила Грейс, все равно никто не заставит меня его носить. Продам заодно с остальными.

— Ладно. Давай надену, — сказала она.

— Я расстегну тебе молнию, — предложила Элси, но дешевая синяя шерсть была ей противна, и стягивать платье через голову Грейс пришлось уже без помощи. Оставшись в нижней юбке, она стыдливо потупилась. «Слава богу, что вчера погладила! — пронеслось в голове. — Оказаться в неопрятном белье в такой дорогой квартире — со стыда сгоришь».

Она шагнула в золотистое платье, натянула его и, повернувшись к большому зеркалу, с удивлением почувствовала, как золото обдало теплом ноги, согрело живот, словно пламя, от которого не уйти и которое намертво охватило ее всю, когда Элси застегнула молнию. Зеркало, казалось, тоже заполыхало.

— Длинновато.

— Мы же одного роста. Поднимись-ка на носки. Теперь видишь?

Грейс пощупала шелк.

— Сними косынку.

Грейс послушалась.

Ее блеклые волосы стали теперь словно бы темнее, и на них тоже заиграл золотистый отблеск пламени.

— Широковато, — сказала она. Грудь у нее была меньше, чем у Элси.

— А мне было мало. А если вот так? — Элси кое-где обдернула материю. — Я же говорю. Лучше не бывает.

Губы Грейс тронула улыбка. Лицо оживилось, ей было ясно, что она красивее сестры. Она вглядывалась в себя, суетилась, она сетовала, привередничала, поворачивалась то одним боком, то другим. Она вытянула руку — посмотреть длину рукавов. Она была вся в огне. Она представила себя на вилле сестры. Представила одну из вечеринок, на которых никогда не бывала. Вся ее жизнь теперь изменится. Конец тряске в лондонских автобусах. Их дома больше не существует. С запальчиво разгоревшимися глазами и вздымающейся грудью она мысленно крикнула мужу в закрытую дверь спальни: «Гарри, где ты там? Иди сюда. Посмотри».

Дверь спальни распахнулась. Вошел сын, а немного позади него в гостиной она разглядела мужчину.

— Мам! — позвал мальчик, не вынимая рук из карманов. — Тут дядя пришел.

С сиротливым ужасом вглядывался ребенок в эту чужую женщину.

— А где мама? — спросил он, не веря своим глазам.

Рассмеявшись, она подошла к нему и поцеловала.

Он недоверчиво насупился, попятился.

— Тебе не нравится?

Грейс выпрямилась и украдкой кинула взгляд на мужчину — может быть, это и есть мистер Уильямс? Он смотрел на нее с восхищением.

Но Элси не растерялась. Она оставила сестру, быстро прошла в гостиную и, круто остановившись, заговорила тоном, какого Грейс за ней не знала, — тоном светской дамы: надменно, жеманно, тягуче, точно держала во рту сливу.

— Это вы? Я не приглашала вас сегодня.

Мужчина был темноволосый, молодой, высокий и загорелый. Одет щегольски, в белом свитере под модным пиджаком, и улыбается Грейс поверх золотистых кудрей Элси. Она тут же отвернулась. Элси захлопнула дверь. Однако Грейс успела услышать:

— У меня сейчас портниха. Вы очень некстати.

Захлопнуть дверь перед самым ее носом, процедить фальшивым голосом «портниха», про родную-то сестру, да еще в минуты, когда она так беззаботно упивалась своим торжеством… Грейс в сердцах уставилась на разделившую их дверь, затем подошла и прислушалась. Мальчик что-то сказал.