Вымышленные и подлинные истории Алексея Иксенова (СИ)

Несчастный громко охал от невыносимой боли во всех частях тела и мешал спать другим тяжелобольным. Капельница за капельницей, укол за уколом... Множественные переломы рёбер, сильные ушибы, гематомы... Голова и лицо тоже были травмированы, высокая температура, бред, галлюцинации, сменяющиеся резкими болями.

Мать к нему не допускали, не пустили врачи и следователя, который буквально рвался к изувеченному и изнемогавшему от тяжёлых травм Лейкину за показаниями как потерпевшего.

Только два месяца спустя Василия перевели из реанимации на общий режим хирургии и травматологии.

И тут вам - здрасьте! - следователь с дознавателем пожаловали собственной персоной. Через несколько допросов потерпевший Вася Лейкин превратился в обвиняемого по статье «изнасилование несовершеннолетней».

А ещё через месяц ему предъявили официальное обвинение в письменном виде, подписанное прокурором, и, сковав наручниками, повезли прямо из больницы в СИЗО.

Теперь уже в кабинете следователя Лейкину устроили допрос с пристрастием, а затем водворили в общую камеру.

Камера была переполнена чуть ли не наполовину; едкий, густой дым папирос, холод и сырость шли навстречу жалкому новичку, совсем ещё молодому парню.

На нарах располагалась уголовная братва во главе с паханом, здоровущим амбалом, без наколок, но опытным, бывалым рецидивистом.

- Чё встал, паря, надо поздороваться, когда в хату заходишь! – спокойно, как ни в чём не бывало, начал разговор пахан.

- Здрасьте... - выдавил из себя по неопытности Васёк.

Братва расхохоталась. Заржали даже обычные арестанты. Не смешно лишь было одному человеку - новенькому Васе Лейкину.

С одной из нижних нар поднялся коротышка-крепыш, видимо, из шестёрок пахана, весь расписной, в наколках. Малый, сжав кулаки, двинулся на Васю.

- Чё, падла, по-нормальному здороваться не умеешь? - зло выговорил расписной. - Так я счас научу!

- А как по-нормальному? – испугавшись, спросил Лейкин.

Но вместо ответа получил сначала сильный удар под дых, затем в область печени. Вася катался по цементному полу и выл от боли, недавние травмы только усиливали её.

- Вставай, сука! - процедил сквозь зубы коротышка.

- Уймись, Хорёк! - невозмутимо и с тем же спокойствием сказал пахан. - Вставай, пацан. Как звать? Статья?

Лейкин, тяжело привстав, назвал статью и своё имя.

- Хреново твоё дело, у нас таких статей не любят, - всё так же сдержанно произнёс здоровенный мужчина, много повидавший в своей уголовной среде. - За это, как правило, сразу опускают. Ладно, разберёмся.

Ночью Вася громко стонал от побоев: ещё не зажили старые, а уже по-новой калечат... На допросе его не били, но угрожали, ломали морально. Лейкин был слабым пареньком, подписывал всё, лишь бы отстали, не глумились, не пытали.

Не спали и сокамерники. Простым арестантам не верилось в виновность простодушного слабака: хотя девка была ещё несовершеннолетняя, но всё же 17 лет - не 7 и не 10... Могла и сама дать...

Надвое раздумывал и бывший хирург, который в своё время работал в том же отделении городской больницы, где лечили Василия Лейкина. Это был настоящий врач, прекрасный специалист в области медицины, арестованный якобы за крупную взятку и халатность. На самом деле его просто подставили. Доктор был мужчиной обеспеченным, женатым, имел двух малолетних дочерей. Поэтому и надвое думал он, - оказать этому парню медицинскую помощь, или взять скальпель, да садануть по яйцам?..

Однозначной расправы жаждала только братва, отпетые рецидивисты, безжалостные обитатели преступного мира. Но без прямого указания своего пахана на такое дело подписаться они не могли. Поэтому, лишь злобно притаившись, выжидали, неторопливо меж собой беседуя.

- Спать не даёт падла, своими воплями... - злобно шипел коротышка-крепыш.

- Чё ты его долбанил тогда? - усмехнулся бородатый и лысеющий чечен Ахмед, тоже из братвы.

- Может, вообще замочить его? - не унимался крепышок.

- Отстань, Хорёк, западло будет, - ответил чеченец.

- Хорош, братва! Завтра пахан разрулит обстановку, - вмешался третий, длинного роста и худой мужчина лет тридцати пяти, тоже весь в наколках, как и Хорёк.

Пахан, а в миру Геннадий Николаевич Ремизов (погоняло – Ген), тоже лежал, задумавшись, на нижних нарах, прикрытых занавеской. За свои 52 года он повидал много, рецидивист со стажем, пять судимостей. С одной стороны - чёрт его знает, было ли насилие со стороны этого, по его оценке, заморыша? А с другой – девка, соска ещё по годам, почти каждому из арестантов чуть ли не в дочки годится. Что скажут законники?.. С самого могут очень жёстко спросить...

Пахан думал...

Никогда так Зинаиде Львовне не приходилось унижаться перед чужими людьми. Она пришла в дом, где жила Эльвира. Дверь в её однокомнатной квартире пятиэтажной "хрущёвки" открыл пьяный отчим девушки.

- Чё надо? - пробасил небольшого роста и весь лохматый алкаш, лет тридцати пяти. Небритое лицо, чёрные как смоль волосы, тёмно-карие глаза напоминали наглого цыгана. Мужик, пошатываясь, тупо смотрел на грузную женщину, которая выглядела в данный момент невинной овечкой, опустив вниз голову.

- Позовите Эльвиру, пожалуйста, - наконец, собрав все силы, произнесла несчастная Васькина мать.

- Па! Кто там? - раздался девичий голос из кухни.

- Какая-то баба по твою душу, - хмельным голосом произнёс молодой отчим.

- Пусть пройдёт, - ответила Эльвира.

Пьяница, подвинувшись, пропустил женщину в квартиру. В комнате был полный бардак. Ценных вещей почти не было, только старый сервант с грязными стаканами и плохо вымытыми тарелками, да и тех было с десяток. В углу - полуразваленный диван, на котором в одних труселях, безобразно развалившись, дрыхла пьяная мать Эльвиры. В другом углу находилась скрипучая, металлическая кровать довоенных времён, которая принадлежала, скорей всего, рыжей.

Сама она сидела за столом в кухне, закинув ногу на ногу, одетая в короткое платье, из-под которого виднелись маленькие трусики. Эльвира, чиркнув зажигалкой, закурила сигарету и внагляк выдохнула дым прямо перед Зинаидой Львовной.

Отчим рыжей ушёл в комнату и бухнулся на диван рядом со спящей супругой.

- Ну что, поговорим? - спросила девушку Васькина мать.

Женщина, закашлявшись от дыма, попыталась разогнать его рукой.

Рыжей было до фонаря, что Зина Львовна не переносила курящих, и табачный дым вызывал у неё отвращение, одышку или кашель.

- Ну, чё пришла? - нагло спросила девушка, тряхнув своей шевелюрой, в очередной раз затягиваясь и стряхивая пепел прямо на пол. - За сына небось просить? Да?

- Да... - выдохнула женщина. - Именно, просить.

- Я не заберу заявление. Мне его просто не отдадут. Так что назад ходу нет, - спокойно ответила Эльвира.

- Но ты можешь поменять показания в пользу Васи, ведь твои дружки его чуть не убили! - ответила ей Зинаида Львовна. - Прошу тебя, спаси моего сына, и я прощу их, и брата твоего прощу. Их не посадят.

- Не буду я менять показания! - категорично заявила девка, - мой брат уже сидит за вашего Васеньку!

- Но...

- Я не лошадь, не запрягли и не поехали! Всё, базар окончен! Пошла отсюдова! - прикрикнула рыжая.

- Как же ты можешь?.. - задыхаясь от волнения и дыма, держась рукой за левую грудь, выговорила немолодая женщина.

- Пошла на х..!

- Да будь ты проклята, змея ты подколодная! - закричала в сердцах, спускаясь уже по лестнице, Зинаида Львовна. - Гадина! Ты же сама легла под него! Сама! Мой сын - не насильник!

Из дверей повысовывались любопытные соседи.

Вася продолжал стонать от побоев. Наконец, арестант-хирург, переборов сомнения, подошёл к страдающему Лейкину и, осведомившись что с ним, оказал медицинскую помощь. У врача в камере были необходимые медикаменты, которые его жена беспрепятственно передала во время свидания. Конечно, всё это происходило не без участия авторитета Генетика: у пожилого амбала было всё на мази. С его подачи лепила получил уважение не только среди арестантов, но и тюремной охраны. И никакая крыса не смела сунуться в аптечку доктора. За это Генетик сам лично руки бы повыдёргивал.