По дорожкам битого стекла (СИ)

Максу оставалось только кивать и соглашаться. Вечер стекал вниз по сознанию.

— Мы почти пришли, — сказал Герман, указывая на железную дверь, ведущую в полуподвальное помещение. На двери даже не было вывески или каких-либо опознавательных знаков, только пятна ржавчины и коричневые разводы.

— Подожди. Я покурить забыл, — Макс полез за сигаретами.

Только теперь он почувствовал, что начинает волноваться. Под рёбрами начало глухо тянуть. Ему со школьных времён не доводилось выступать на сцене. Раньше его песни слышали только разрисованные стены перехода и равнодушные прохожие. Теперь перед ним зияли скользкие ступени в личное чистилище. Он либо умрёт… со стыда, либо выйдет оттуда живым и обновлённым.

— Я тут выступал иногда, — Герман тоже потянулся за сигаретой. — Когда мне были нужны деньги, я играл тут каверы на «ДДТ» и «Аквариум». Мэ-э-эрзость.

— Угу.

— Подожди, чуть не забыл, — Герман полез в карман за маленькой трубкой.

Вытащив из другого кармана пакетик с травой, он без палева забил трубку и, раскурившись, сделал одну затяжку, затем передал Максу:

— На, так легче будет.

Сладковатый дым превосходного каннабиса ворвался в лёгкие. Мысли воспарили и голова прояснилась. Это было то состояние тончайшей укуренности, когда можно чувствовать себя богом и не терять ясности ума. Трава блаженна и чиста. Она не поможет играть лучше, просто прогонит страх и вдохнёт уверенность.

Внутри было не продохнуть от дыма и пивных испарений. Гнусный запах заспиртованных наглухо тел бил в ноздри. «Куда ты меня привёл?» — хотел спросить Макс, но всё же промолчал. Всё вокруг показалось ему просто испытанием. Ему не нужно играть божественно, главное просто преодолеть себя. Тем временем Герман о чём-то перетирал с хозяином пивной, активно жестикулируя.

— Это даже не андеграунд, это просто дно, — сказал Герман, возвращаясь к Максу.

— Днище.

Они рассмеялись, на миг забыв про окружающую мерзость.

На маленькой сцене помещались лишь два барных табурета, очевидно, самых лучших, что имелись в данном заведении. Подошвы кед прилипали к полу, который не мыли с прошлого года. Надписи на стенах и смрад, стоящий вокруг, напоминали об общественном туалете. Герман попросил, чтобы их не объявляли, у этого новоявленного дуэта не было даже названия. Ничего не говоря, они начали песню. Макс пожалел, что поёт на русском, сейчас ему до одури хотелось, чтобы никто из присутствующих здесь не понял ни слова. Он не даст этим грязным скотам лезть немытыми руками в свою душу. Но надо было петь, и он закрыл глаза, чтобы не видеть этих красных пропитых лиц. Лишь тепло гитары в руках придавало уверенности. Максу казалось, что он стал играть лучше, но всё равно не важно по сравнению с Германом. Макс искоса глянул на него, тот увлечённо был погружён в собственный мир и его атмосферу, не открывая глаза, он сплетал свои нити мелодии.

«Сегодня я играю для себя. Мне наплевать на эти рожи. Я просто закрою глаза и представлю самую лучшую на свете публику. Главное, петь громче, чтобы не слышать возгласы из зала. И не смотреть на них», — думал Макс. В кратких перерывах между песнями он оглядывал зал: серых рож становилось всё меньше, густой смрад табачного дыма рассеивался. Наверное, там за окнами уже совсем стемнело?

По телу разливалась волна кайфа. Макс был переполнен самим собой, и больше ничего на свете ему не было нужно. Только петь. Привычно пропускать через себя воздух и парить на шёлковых крыльях. Внешний мир сдавал позиции перед внутренним. Здесь — грязная пивная, полусонные алкоголики, там — превосходный спектакль за шторами век. Главное, петь и не думать: как ты это делаешь. Слова вспоминаются сами собой, а пальцы зажимают верные аккорды. Макс признавался себе, что в тайне надеялся, что в это ужасное заведение нагрянет какой-нибудь известный продюсер и обязательно заметит их группу, которая сияет как жемчужина посреди грязи. Он предложит им выгодный контракт, и скоро весь мир заговорит о них. Мысль была отчаянной и глупой, но чрезвычайно вдохновляла. Так незаметно для себя они отыграли всю программу.

Заведение было почти пусто, если на считать одного дремавшего в луже разлитого пива алкаша.

— Я даже рад, что они ушли, — сказал Макс, оглядываясь. — Некому будет нас бить.

— У нас остался самый преданный поклонник, — рассмеялся Герман, показывая на пьяницу.

Откуда-то послышался голос официантки:

— Всё, молодые люди, мы закрываемся.

Она взяла тряпку и принялась будить спящего. Его голова откинулась под неестественным углом, закатившиеся глаза уставились в потолок.

— Боже мой! Он мёртвый! — завизжала женщина и тут же скрылась в подсобке, очевидно, в поисках хозяина.

Мертвец так и остался сидеть, растерянно глядя в потолок. В воздухе повисло сладковатое предчувствие беды.

— Валим отсюда, — скомандовал Герман.

Похватав инструменты, они скрылись за дверью.

— Погоди, мы же не взяли расчёт? — спросил Макс.

— И хрен с ним. Пусть оставят себе эти копейки. Мне не хватало только, чтобы они на нас труп повесили.

— Видно же, что он сам умер.

— Я всё равно не хочу этого разбирательства.

Быстрым шагом они удалялись из скверного места, и остановились отдышаться только у самого метро.

— Это феерично, чёрт возьми! — воскликнул Герман. — После нашего первого выступления в зале остался только один человек, и тот оказался мёртвым. Вот она — сила искусства!

Глава 4

Герман обычно смотрел по телевизору только канал с мультиками, он говорил, что это помогает ему не сойти с ума, не засорять мозги. Было забавно смотреть, как он убитый ДХМами почти до состояния Иисуса, смотрит на сверкание разноцветных картинок, живущих в чёрном ящике. Герои этих мультфильмов беспрестанно сквернословили и втаптывали в грязь все остаточные ценности реального мира. На самом деле они глубоко презирали этот трёхмерный мир, где всё подчиняется законам физики и банальной логики… до той поры пока твою жизнь не скрасят наркотики. Макс с Германом сами становились похожи на парочки циничных мультяшных героев, общаясь вместе, замыкаясь друг на друге они вырабатывали свой собственный способ мышления. Дай им волю, они сочинили бы свой язык, чтобы больше ничего не связывало их с это бренностью дурного бытия.

Иногда встречая знакомых по пути в магазин, Воронёнку казалось, что они напрочь утратили связь друг с другом.

— Как дела? — спрашивал кто-то из них.

— Я бы знал, если жил.

Она периодически объясняла общим друзьям, что дело в том, что эти два дурака упарываются ночами напролёт и пишут песни, которые очевидно никто не поймёт. Раз уж парни надеются стать рок-звёздами, то не стоит им мешать в этом начинании. Тем более, что осенью у Германа учёба и он всё же вылезет в реальный мир, так или иначе.

Реальность — это шоу уродов, воплощение гнилья и бессмысленного существования. Воздух отравлен ядом конформизма, тем временем как внутри стены распирает нигилизм и максимализм. Пока Воронёнок мнил себя богом, Макс не прекращал обгладывать себя до костей. Он сам был ненавистен себе больше чем прежде. Внешний мир, населённый людьми казался ему предельно нормальным и обречённым на будущее, тем временем, как он сам ощущал себя вырожденцем, опустившимся ниже плинтуса, которому больше нет дороги назад. Даже Герман, имея поддержку, может выплыть из этой утопии, чтобы вернуться к мирному существованию в благополучии и гармонии с собой и с миром. В этом и было их основное отличие, которое по мнению Макса, мешало им существовать дальше, мешало им творить… Но он не мог остановиться на полпути. Это вечное чувство вины перед миром не давало ему отступать дальше.

— Было бы лучше, если бы мы собрали полноценный состав, — сказал Макс как-то раз.

— Слишком рано. Они слишком ленивы, чтобы писать вместе с нами. Они хотят готовый материал. К тому же, ты не хочешь, чтобы по твоему миру топтались грязными ногами? Тогда доведи всё до конца. Музыканты — лишь бледные тени нас с тобой. Они ремесленники, а мы творцы. Не дай им себя замарать.