Пятая печать

— А почему это они лучше? — спросил хозяин кабачка. — Такие же люди, как я или вы!

— Ну, если с одной стороны посмотреть, вроде и так, а если с другой — то совсем наоборот! Разве вам приходила мысль — вон, дескать, военнообязанный идет? Вот видите… Ничего подобного вам никогда и в голову не приходило! У вас никогда и в мыслях не было, что для людей, которые попадаются вам на улице, вы начальник, или директор, или, как бы это выразиться, повелитель, что ли, в общем, некто, от кого зависит их жизнь! Вам и в голову не придет, что вы можете быть лучше прочих. Так или нет? А у этих наоборот, хотят они того или нет, в голове всегда сидит мысль, что они по сравнению с остальными людьми совсем-совсем другие. Вот и получается, что в большинстве случаев они ведут себя иначе, чем прочие…

— Все истинно так, как вы сказали, господин Кирай! — согласился, потягиваясь и распрямляя спину, столяр. — Взять хотя бы такой случай. Принес я как-то заказанную работу в один господский дом. Потом нас пригласили остаться на полдник. У них там столько всего наготовлено — больше некуда… Сижу я на кухне, кухарка подносы ставит, потом принимается хлеб резать. Я тут ей и говорю: «Что это вы делаете?» А она в ответ: «Как это что делаю?» — «Да для кого же, спрашиваю, вы такими ломтиками нарезаете?» Потому как резала она так тонко, что, ей-ей, каждый кусок не толще папиросной бумаги. Истинно так, верьте слову! Сквозь них хоть на свет смотри, а уж дышать и вовсе не смей — со стола сдуешь. И какой, стало быть, в этом смысл? Один форс и только, как уже заметил господин Кирай…

Фотограф отставил стакан подальше и, покашляв, проговорил:

— Впрочем, дорогой господин Ковач, это, наверное, можно объяснить и тем, что у таких вот высокопоставленных господ питание хорошее, и хлеб им не так уж и нужен. Обычно ведь много хлеба едят в тех семьях, где ничего более сытного нет…

— Я в тот раз тоже о чем-то таком подумал, но все-таки это странно, правда ведь? Не толще папиросной бумаги…

— Так или иначе, — заговорил книготорговец, — суть одна: они во всем хотят вести себя иначе, чем остальные люди! Взять, к примеру, такое дело, когда муж и жена обращаются друг к другу на «вы». Послушать со стороны, так они вроде и незнакомы, вроде и не привязаны друг к другу на всю жизнь. Да это бы бог с ними, их забота! Интересно только, как всем этим господам, что распределяют карточки, генералам и прочим, от кого зависит судьба простого человека, по ночам спится?

— Спокойно спится! — изрек Дюрица, часовщик. — Еще как спокойно!

— А вот мне, господин Дюрица, как-то трудно в это поверить!

Ковач почесал затылок:

— То-то и оно!.. Ежели вдуматься, то и впрямь с трудом верится, чтобы так уж им спокойно спалось; неужели может спокойно спать, к примеру, какой-нибудь начальник из министерства?! Или, положим, прокурор, или судья, достигший высокого положения! Или, представьте себе, король! Военачальник или другой какой высокопоставленный господин?

Дюрица сонными глазами посмотрел на фотографа:

— А вы где потеряли ногу?

— Оставьте, господин Дюрица!.. — с неодобрением вступился было книготорговец.

— Как это оставьте? Успокойтесь, если бы он рассудок потерял, я бы ни о чем не стал его спрашивать. Вас ведь я ни о чем не спрашивал? Так что случилось с вашей ногой, сударь?

Фотограф покраснел и отодвинулся к самой спинке стула:

— Но позвольте, ведь я не один такой, к сожалению… К сожалению, не один я!

— Оторвало миной?

— Если угодно! Все как надо: излучина Дона и прочее!

— Ну, вот видите! — вновь заговорил книготорговец. — А вы говорите, что премьер-министр или военачальник могут спокойно спать! Сами-то вы могли бы спокойно почивать, спокойно жить на свете или, к примеру, спать с женщиной, если бы именно вы послали этого человека на фронт с таким напутствием: «Тебя призывает долг, ступай!»

Коллега Бела кивнул:

— Что правда, то правда… Никто еще не видел на фронте министра или премьера! А кто видел одноногого премьер-министра?

— Такого тоже не бывает, — ответил Ковач. — Потому что если бы таким господам тоже приходилось в окопах сидеть, войн вообще не стало бы, уж будьте покойны! Это так же верно, как то, что я сижу на этом стуле…

— А я утверждаю, — Швунг многозначительно поднял вверх палец, — что лучше всего быть простыми людьми вроде нас! Как бы там ни было, а нам не из-за кого испытывать угрызения совести. С чего бы? А возьмите директора банка или завода или землевладельца? Каково им? Вроде и порядок полный, и есть все, что только душе угодно: отличный дом, вилла или дача на Балатоне и в Бёржени или Матре, куча прислуги — лакеев, кухарок, горничных, автомобили, шоферы и все такое…

— И никаких забот, черт возьми! — подытожил трактирщик.

— Тогда они уж небось и не умирают? — зевнул Дюрица.

— Когда тогда?

— Когда у них столько всего?

— А знаете, на кого вы похожи, господин Дюрица? обратился к часовщику книготорговец. — На попугая из бакалейной лавки, от него тоже только и слышишь: «К вашим услугам, к вашим услугам!»

— И это очень правильно, — ответствовал Дюрица — Умница попугай, умнее многих книготорговцев в Европе. В Эйропе, хотел я сказать!

Кирай вскинул голову:

— Чем я вам опять не потрафил?

— Разве и вам что-нибудь сказал?

— Вы думаете, я не расслышал этой вашей Эйропы? Учтите, так говорят весьма образованные люди, я от них и слышал. От таких культурных людей, каких нам, наверное, и видеть не приходилось. И если на их вкус Эйропа — хорошо, то и для вас сойдет!

— Вот и прекрасно! Отныне и по телефону не забывайте говорить хэлло или алё, раз уж вы эйропейский коммерсант.

Дюрица повеселел от собственных слов и с довольным видом посмотрел книготорговцу в глаза.

— Спокойствие, господин Кирай! — вмешался хозяин кабачка, кладя руку на плечо Швунга. — Вы ведь знаете, он без ехидства минуты прожить не может. Ему больно видеть, что нам друг с другом хорошо, что мы мирно беседуем … Поэтому сохраняйте спокойствие!

— Вот увидите, в один прекрасный день явится за ним сатана! — произнес Швунг и отвернулся к остальным. — Итак, вы считаете, что люди этой породы, которых я уже перечислил, могут спать спокойно? Извините! Тогда откуда у них несметные богатства, комфорт и все прочее? Откуда, позвольте вас спросить! А оттуда, простите, что другим нечем хоть как-нибудь брюхо набить…

— Не забудьте про грудинку в портфеле! — напомнил часовщик.

— Верно! А как быть тому, у кого в портфеле нет грудинки? — возразил книготорговец.

— И вообще, — вмешался Ковач, — часто ли она бывает?

Торговец одобрительно кивнул и, раздавив в пепельнице сигарету, продолжал:

— Вот об этом и речь! Оттого они и богаты, что у остальных забот полон рот! Вы думаете, они про это не знают? Я читал у одного писателя, по имени Золя, в его книгах про нищету все сказано. Так вот, я этих книг уже не в одно правление продал! И представьте, многие говорили, что очень любят этого писателя! Стало быть, они наверняка знают, что в этих книгах написано и откуда берется их богатство. К тому же они ведь не глупые люди. Одним словом, я люблю ясность! Каждому из них про себя доподлинно известно, что он подлец…

— Ну… это бы еще ничего, — сказал трактирщик. — А в самом деле, как насчет министров, военачальников и прочих, которые утверждают, что управляют людьми? Вот, к примеру, у одного из моих посетителей нет ноги… Как это военачальник или кто другой, поставивший свою подпись, мог взять на себя ответственность послать его на войну, решился принять на душу чужое несчастье? Вы уж простите, сударь, за откровенность, во ведь это так! Вам уже никогда не стать снова тем человеком, каким вы были прежде!

Ковач, прищурившись и глядя прямо перед собой, заметил:

— Так-то оно так… Но все-таки, коллега Бела, тут могут быть разные трудности. Если посмотреть на дело с такой стороны, правы будете вы, но, с другой стороны, должен ведь кто-то решать, кому и когда на войну идти; я, собственно, что хочу сказать — нельзя обойтись без начальства, которое бы управляло государством, без правительства, премьера или государя, наконец… А раз так, то может наступить время, когда государство потребуется и защищать. Как ни крути, а это тоже правда! Ведь так?