Америка и американцы

— Передайте, что воздушные силы могут организовать следующий государственный переворот.

— А что обещать адмиралам?

— Пусть зарезервируют себе очередь для переворота следом за воздушными силами. Круговорот — лучший принцип!

— Так точно, мой генерал! Теперь нам следует придумать какой‑нибудь повод для переворота. Ведь Соединенные Штаты поддерживают это правительство.

— Хорошо, что мне об этом напомнили. Мы скажем, что переворот был необходим, поскольку коммунисты, оплаченные Фиделем Кастро, хотели захватить власть.

— Этот повод мы уже использовали в прошлый раз.

— Ну и что ж? Снова повторим его. Скажите им, что, как только мы выкинем коммунистов из учреждений, будут назначены свободные выборы.

— Вы думаете, генерал, что они это проглотят?

— Всегда проглатывали! Вначале они будут «потрясены», а затем придут в себя. А вы, полковник, обязательно проинформируйте обо всем ЦРУ, чтобы они сообщили в Вашингтон. Сделав это до переворота, мы заработаем благодарность ЦРУ за предоставление столь быстрой информации.

— Мой генерал, вы гениальны!

— Полковник, если б вы, как я, съели собаку на этих хунтах, то знали бы, что все это самые обычные вещи…

СВЕРХБОМБЫ И СВЕРХМИШЕНИ

Обращение с ядерным оружием — один из злободневнейших вопросов. Каждый обсуждает, сколько мегатонных бомб и управляемых снарядов может быть произведено в ближайшие десять лет. Люди спорят, надо ли отдавать тактическое ядерное оружие в руки генералов и должны ли мы предоставлять ядериые запасы нашим союзникам.

Нам посчастливилось получить интервью у профессора, который не первый день занят проблемой ядерного оружия. Профессор Макс Убийц сообщил, что он самостоятельно предпринял изучение этого вопроса и пришел к внушающим тревогу результатам.

— Наиболее важная вещь, которую я обнаружил, — сказал он, — что, хотя американские и русские бомбы достаточно велики по размерам, мишени для них слишком малы. Мы должны строить гораздо большие мишени, соответствующие таким бомбам.

— Не понимаю…

— Ну вот, представьте себе, что вы имеете маленькие бомбы в пять или в десять раз большей мощности, чем те, которые были сброшены на Хиросиму и Нагасаки, и вы имеете также огромные бомбы и ракеты в сто раз большей мощности. Но у вас нет городов, подходящих по размерам этим бомбам. Если вы сбросите такую колоссальную бомбу даже на большой город, это будет зряшная потеря радиоактивных осадков, огненного жара и разрушительной мощи. Так вот, чтобы это уравновесить, я и отстаиваю немедленное строительство больших мишеней.

— Вы хотите сделать города больше?

— Конечно, — ответил мистер Убийц. — Мы должны приступить к строительной программе, предусматривающей увеличение наших городов до радиуса действия нашего наиболее мощного ядерного оружия.

— А последуют ли русские нашему примеру?

— Они вынуждены будут так поступить. Они не смогут допустить, чтобы наши мишени были больше, чем их, иначе это будет бить по их престижу.

— Как же сможем мы сделать наши мишени достойными ядерного оружия такого масштаба?

— Мы должны застраивать промежутки между крупнейшими индустриальными центрами и таким образом более или менее связывать их. Города должны стать достаточно большими, чтобы принять удар самого мощного ядерного оружия, которым обладают русские. Они тоже вынуждены будут увеличивать свои города, чтобы приспособиться к нашим бомбам.

— Чего же вы этим достигнете?

— Это разрешит основную проблему ядерного оружия, которой является сверхуничтожение, — вы убьете именно то количество людей, которое бомбы предназначены уничтожить. Между тем в нынешних условиях огромные ядерные бомбы действенны лишь на двадцатую часть своей потенциальной мощи. Это ли не бесполезная трата, вредящая экономике ядерных сил?

— Ну, а что вы скажете относительно тактического ядерного оружия?

— Вот тут нет никакой проблемы. Хорошее тактическое оружие обладает сравнительно убогим минимумом сверхуничтожения. Оно может разрушить всего два с половиной процента среднего города. Большинство мишеней вполне сейчас подходят, если они предназначены для тактического оружия. Вся беда в том, что если вы используете это оружие, то все равно в конце концов сведете вашу войну к применению большой бомбы и ваши мишени будут для нее совершенно неадекватны.

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ, ПАПА?

Очень тяжко, должно быть, приходится конгрессмену — члену палаты представителей или сенатору, когда он приходит вечером домой и пытается объяснить своим детям–подросткам, что происходит во Вьетнаме.

— Папочка, где ты был, когда они бомбили Ханой и Хайфон?

— Шли парламентские каникулы, и ты, черт возьми, знаешь это хорошо.

— Но почему ты не протестуешь теперь?

— Потому, что это может причинить ущерб происходящим в Париже секретным переговорам, которые, следует надеяться, поведут к миру в Индокитае.

— А почему ты не протестовал раньше?

— Потому, что не хотел повредить переговорам, которые велись последние четыре года и обещали закончиться почетным миром.

— Ты что ж, не видел фотоснимки погибших детей и женщин и разрушенных больниц?

— Проклятье, сын! Ты совсем не понимаешь роли конгресса. Мы обязаны поддерживать президента во время войны. Если мы станем противиться войне, то окажем этим помощь и содействие врагу.

— Но я думаю, что объявлять войну был вправе только конгресс.

— Кто тебе это сказал?

— Так в конституции!

— Не верь всему, чему тебя учат в школе. Технически это верно, что войну должен объявлять конгресс, но, видишь ли, мы, по сути дела, не воюем. Это полицейская акция.

— А когда полицейская акция становится войной?

— Когда президент запрашивает официальное объявление ее. Поскольку три президента подряд не просили объявлять войну, нет никакого основания это делать.

— Конгресс как‑то влияет на то, что президент может делать в Индокитае?

— Конечно! Президент должен запрашивать наше мнение и согласие, прежде чем принять любые важные решения, касающиеся жизни американских парней и затраты миллиардов долларов.

— Вот те раз! А почему этого не делает?

— Он, вероятно, забыл.

— Все ребята в школе говорят, что конгресс боится действовать, когда речь заходит о войне.

— Много они знают. Конгресс принял немало решительных установок о войне, э–э-э, то есть о полицейской акции. Мы требовали, чтобы президент решил задачу мирного урегулирования и возвращения домой наших военнопленных. Все это зафиксировано в отчетах конгресса.

— Но ничего же не произошло, дела идут плохо. Если президент не может прекратить войну, почему этим не займется конгресс?

— По очень простой причине, голубчик. Президент, наверное, кое‑что знает, чего не знаем мы.

— Почему же он не расскажет вам то, что знает?

— Потому что, если он расскажет нам, то кто‑нибудь, вероятно, проболтается, и это узнает народ. Ты что ж, хочешь, чтобы каждый Том, Дик и Гарри в нашей стране разведали, что президент знает о войне?

— Не сердись, отец. Ребята в школе говорят, что конгресс бессилен. Они говорят, что все вы — стадо евнухов и президент может проделывать любое, что ему хочется, потому что вы боитесь его.

— Ну что ж, ты можешь сказать ребятам в школе, что они, черт побери, не знают, о чем болтают. Ведь мы говорили о том, как выкарабкаться из этой войны, когда они еще ходили в детский сад. В наши дни весьма модно выражать недовольство тем, что президент не нашел мирного решения вьетнамского конфликта. Но он занимается этим только четыре года, и надо дать ему такую возможность. Если и к концу своего второго срока правления он не придет к решению, тогда конгрессу придется прибегнуть к решительным действиям.

— Великолепно, отец. Я расскажу об этом ребятам в школе!

КАК ПРОСЛЫТЬ НЕНОРМАЛЬНЫМ

Первое, что нужно сделать. Уведомите вашу призывную комиссию, что вы готовы немедленно отправиться во Вьетнам, и сообщите им, что хотели бы выехать со следующей партией новобранцев. Они, вероятно, передадут ваше дело местному психиатру.