Утренняя повесть

Мы же — как раз посередине.

Правда, невоенных моряков, речников, у нас много. Их называли просто водниками. И магазин в центре так же назывался. Говорили к примеру: «У водников халву дают», «Возле водников керосином торгуют».

Керосин, между прочим, выходит из моды. Разве что для примусов берут. Во всех домах электричество. Но я еще помню большую керосиновую лампу над нашим обеденным столом.

Лампу по вечерам зажигала бабушка, — такая у нее была общественная нагрузка. Я любил смотреть на желтый, неколеблющийся язычок пламени. Он спокойный-спокойный. Но стоит поднести бумажку к верхнему срезу стекла — и сразу же язычок вытягивается. На стекле появляется копоть, а бумажка резко вспыхивает.

Сегодня в павильоне народищу — не протолкаться. И водники — их легко узнать по длинным лакированным козырькам фуражек — и всякие другие… Торжество.

У входа — пустые бочки. Борис вскочил на одну и стал отбивать чечетку. Фимка Соколов взобрался на другую. Но он плясать не умел и только гнулся вправо, влево.

Мы с Денисом подставили спины, Фимка и Борька оседлали нас. Тащили их метров десять. Соколов до того сжал мне горло, что я чуть не задохнулся… Потом мы снова ходили по парапету. Потом знакомый парень нас фотографировал. А потом мы опять вернулись к павильону.

Заказали по большой кружке браги. Когда-то мы пиво тоже попробовали, но оно нам не понравилось: горьковатое. А брага ничего.

Мы стояли, опершись восемью локтями на круглый мраморный столик. Мрамор почему-то всегда холодный. Даже сквозь рукава холодит.

В углу кто-то выгнул меха гармони и запел:

Солнце, как золотой пенек, расщепленный на тонкие лучины, стояло в окне. Стекла были чистые, промытые дождями, — ни пыли, ни черных точек от мух… То поднимая, то ставя на стол пузатые кружки, мы разговаривали. О чем? Неважно о чем. В общем, о пустяках.

Нам здесь было хорошо.

Мы стояли долго. Медленно цедили сквозь зубы бурую брагу.

И в это время в павильон ворвались наши мамы. Трое: моя мама, Фимкина и Бориса. Мы оторопели. Денис, кажется, больше других.

Что же произошло?

Кто-то из знакомых увидел нас возле павильона и доложил маме Соколова. Та молниеносно обежала всех. И началось. «Пока мы здесь сидим, ничего не подозревая, наши дети… Дети? Наши?.. Да-да! Спиваются!»

Все завертелось, закружилось. Повезло лишь Денису: его родителей дома не оказалось.

Легко представить, что поднялось в павильоне номер такой-то. Бить пятнадцатилетних подростков — дело рискованное. Но град упреков, слезы, всхлипы — все обрушилось на нас. Мне некстати подумалось: именно таким бывает горный обвал.

Какие-то дяди пытались заступиться за нас: «Ну, праздник же, товарищи! Ради праздничка!..» Они лишь подлили масла в огонь.

Первым, однако, пришел в себя Денис. Ну, брага, как известно, напиток хмельной. Но в нашем городе она была совершенно безобидной, ей-богу. То ли рецепт такой, то ли жулье в торговой сети завелось, но… сладенький напиток. И только.

Денис подошел к буфету, попросил еще кружку и два стакана. Разлил.

— Попробуйте, пожалуйста, — сказал он мамам.

— Не хватало еще! Какая наглость! — Пришла в ужас Фимкина мама.

— Антуанетта Терентьевна, — убеждал ее Денис, — попробуйте. Она же вроде кваса, но сладкая. Газировку вы нам не запрещаете… почему же этого нельзя?

Вопрос законный.

Наши родители слегка отхлебнули. Мама Соколова широко раскрыла глаза и удивленно произнесла:

— Правда!.. Я четыре года работала на безалкогольном заводе. Ячменный солод здесь налицо, сахар, мед. А хмелем и не пахнет.

Наверное, она сказала слишком громко. Потому что буфетчица обиженно обронила;

— Чего везут, тем и торгуем…

Всю дорогу к дому продолжалось воспитание. Напиток напитком, а обстановка! Грязь… пьянчужки… накурено.

Что я мог возразить? По-ихнему так оно и есть.

А на то, что тут водники собираются и ведут интересные разговоры, мамам наплевать.

Скоро начнется навигация, она уже, собственно, началась. Крепкие люди с коричневыми обветренными лицами будут скупо перебрасываться словами. И вся речная житуха, от верховья до моря, отразится в этих словах. Погрузка-разгрузка в портах. И какие нынче фильмы в Николаеве и Херсоне. И что нового возле Хортицы на Днепрогэсе… О том, что кто-то сел на мель, здесь обычно не говорили.

А если ты бредишь дальними странами, Африкой, Сингапуром, то ведь их лучше видно именно отсюда, с этого места. Даже ниточку протянуть можно. Днепр впадает в Черное море, а там — Босфор, Дарданеллы, Средиземное. Взрослые этого не понимают…

На прошлой неделе загорали мы на берегу. Разделись. Борис даже по щиколотку вошел в воду. А мы с Денисом стали лепить из мокрого песка русалку. Я уже хвост заканчивал… Мимо нас прошла пара. В руках у мужчины удочка и на шнурке рыба, как связка серебряных дирижаблей. Он и слова не сказал. А женщина, взглянув на русалку, произнесла:

— Ну и молодежь пошла! Голую бабу лепят.

Я раскрыл рот от удивления. А разве на русалке должен быть свитер?

Все-таки наши мамы отходчивы. Вечером мы снова сошлись у меня: Фимка, Борька Костылин, Денис. Вышли во двор. Солнце медленно пряталось за горизонт.

На улицах было празднично. Под ногами валялись резинки лопнувших разноцветных шаров. Возле Почтового сада мы встретили наших девчат: Асю Лесину, Людку с Ольгой.

И вдруг я заметил, что у Людки под комсомольским значком — белая целлулоидная подкладочка.

Значит, она нашла ее в тетрадке. И, конечно же, догадалась, кто туда положил.

Играть в шахматы, как Ботвинник

После первых грозовых дождей город стал неузнаваемо зеленым. Трава, листья — никакой тебе ритмичности, сплошная штурмовщина. Так и вымахивают, вымахивают!

Мы жили возле стадиона, и с утра я уходил туда. Воздух был прозрачен и свеж. Впервые я понял, что не только дышать — пить его можно. Сам он льется в легкие, глубоко-глубоко.

Денис решил тоже ходить на тренировки.

В седьмом часу он стукнул мне в окошко. Лицо его было сердитым.

— Вот, увязался, — Денис мотнул головой.

Перегнувшись через подоконник, я увидел Ростика, его брата.

Ростик был на пять лет младше, но тогда это нам казалось огромной разницей. Мальчишка забавный. Под темными дужками бровей два кусочка неба. Аккуратный чубчик. Веснушки, как у меня. А лицо круглое, будто циркулем прилежно описали окружность. Так и хочется дорисовать ко всему оттопыренные уши. Но уши у Ростика плотно прижаты к голове, а голова эта — на тонкой вертлявой шее.

Конечно, Денису не хотелось брать Ростика. Он способен на самые неожиданные поступки.

Зимой, помню, вышли мы на горку. У кого старые санки, у кого просто фанера. А Ростик, думаете, на чем скатывался? На деревянной подкове от унитаза…

Пошли мы как-то в кино. Честно стали в очередь за билетами. Ну, стояли, выходили, снова возвращались. Тут какой-то краснолицый дядя и раскричался: куда, мол, лезете без очереди? Дядю поддержала женщина. Другие, наоборот, заступились за нас. Пошла перепалка. А краснолицый — к Денису, с кулаками. Тут неожиданно из-под ног вынырнул Ростик. В руке у него кирпич.

— Отвяжитесь, гражданин, а то я щас кэ-эк врежу!

Все засмеялись. Мы благополучно взяли билеты. Ростик же укоризненно сказал Денису:

— Эх ты, яблоко раздора.

Меня это страшно удивило. Такой пацан, а такие слова произносит. Конечно, он вряд ли знал об их происхождении, о распре богинь Геры, Афины и Афродиты, — это в третьем классе не проходят, — но все-таки!.. Да и сам Денис мне подмигнул: