Кто убил герцогиню Альба, или Волаверунт

Вопрос. – Ваше имя?

Ответ. – Карлос Пиньятелли-и-Алькантара.

В. – Кем вы являетесь покойной?

О. – Это нелегко определить. Прежде всего надо было бы, наверное, сказать о нашей давней и глубокой дружбе. Но нас связывали также и странные узы формального родства, поскольку мой отец, граф де Фуэнтес, во втором браке был женат на матери герцогини, и этот брак сделал нас, если вам угодно, братом и сестрой, но таким необычным образом, что мы могли бы и пожениться. Все это довольно запутано, я понимаю… Чтобы упростить наши отношения, мы называли друг друга кузеном и кузиной. Кузен Карлос, кузина Каэтана.

В. – Вы часто навещали ее?

О. – Сначала довольно часто. Наши отец и мать женились в тот самый день, когда она вышла замуж за герцога де Альба, и мы принадлежали к одному и тому же кругу, были ровесниками – правда, она была чуть старше меня, – мы посещали одни и те же званые вечера, принимали участие в одних и тех же развлечениях. Затем я уехал на несколько лет, жил в Париже. А когда вернулся, мы были совсем взрослыми, к тому же она уже была вдовой. С тех пор я начал постоянно бывать сначала в ее дворце Монклоа, а потом здесь, в Буэнависта, и стал чем-то вроде ее компаньона. У французов есть для этого специальный термин: chevalier servant– кавалер в услужении. Как вы понимаете, он отнюдь не подразумевает интимных отношений.

В. – Когда вы видели ее в последний раз?

О. – Живой? Наверное, вас интересует именно это. Примерно за час до того, как наступила ее смерть, когда я снова отправился искать дона Франсиско Дурана, одного из ее домашних врачей, а «снова» я говорю потому, что мы до этого однажды уже пытались найти его, но безуспешно… Наконец мне удалось-таки разыскать врача, я привел его, и вскоре она умерла. Ужасно. Не могу поверить в это. Моя кузина была такой жизнерадостной, такой живой… Простите, это уже не то, о чем вы меня спрашиваете.

В. – Какие причины, по вашему мнению, вызвали ее смерть?

О. – Врачи смогут лучше, чем я, ответить на этот вопрос. Во всяком случае должны. Дело в том, что я не очень-то верю во врачей, хотя, конечно, прибегаю к их помощи, когда возникает нужда.

В. – Имеются ли у вас какие-нибудь основания считать, что смерть вашей кузины была вызвана чем-то… чем-то посторонним?

О. – Яд? Мне следовало предвидеть ваш вопрос, он неизбежен. Я хочу сказать, полиция всегда ищет в этом направлении… Разумеется нет. У меня нет никаких оснований. Хотя, с другой стороны, не знаю, почему я должен отвергать такую возможность…

В. – Постарайтесь, пожалуйста, отвечать точно на наши вопросы. Иначе нам будет трудно выдерживать порядок допроса. Не пришла ли вам в голову мысль о яде, когда вы увидели, как стремительно протекает болезнь сеньоры герцогини?

О. – Отвечаю точно. Нет. Не пришла. Скорее, мне пришла в голову мысль о том, каким безумием была ее поездка в Андалусию…

В. – Следовательно, вы считаете, что она заразилась в этой поездке…

О. – Я ничего не считаю. Откуда мне знать. Спросите лучше врачей. Однако все отговаривали ее от этой поездки, предупреждали о вспышках эпидемии, приводили разные доводы, а она, как всегда, поступила по-своему.

В. – Стало быть, если бы покойница не совершила поездку, она не заболела бы той болезнью, что за несколько часов свела ее в могилу?

О. – Вы настаиваете! Что вы хотите, чтобы я вам сказал? Только Богу это известно! Конечно, если дело касается столь важного лица, следует уделять внимание таким деталям… Хорошо, я отвечу. Моя кузина чувствовала себя не вполне здоровой в течение долгого времени, ее организм был уже ослаблен… И если она в таком состоянии заразилась чем-нибудь, болезнь, естественно, имела самые благоприятные условия для развития.

В. – Значит, кто-нибудь мог попытаться воспользоваться этой слабостью?

О. – Что вы хотите сказать? Опять убийца? Ну хорошо, допустим. Ведь само по себе это не невозможно. Яркие личности вызывают бешеную злобу у посредственности, сеньор. А кузина Каэтана была яркой личностью. Так что вам остается отыскать какую-нибудь посредственность с задатками убийцы.

В. – Вернемся к конкретным вещам. Герцогиня устроила праздник прямо накануне своей смерти. Не могли бы вы нам сказать…

О. – Вот, пожалуйста. Я составил список, пока ждал разговора. Я был уверен, что вы его попросите. Всего шестнадцать лиц, включая хозяйку дома Интимная встреча, хотя приглашенные были на все вкусы: от наследного принца до комического актера. Прочтите. Здесь полная картина светской жизни моей кузины…

В. – Мы прочитаем его в свое время. А пока соблаговолите сообщить: не ела ли герцогиня что-нибудь такое, чего не пробовали остальные гости?

О. – Сеньор шеф полиции, есть или пить что-нибудь отличное от того, что предлагается гостям, в нашем кругу считается проявлением невоспитанности.

В. – Допрос закончен, сеньор Пиньятелли.

Вопрос. – Ваше имя?

Ответ. – Хайме Бонелльс Суньер.

В. – Кем вы являетесь покойной?

О. – Я имею честь быть домашним врачом знаменитой семьи де Альба в течение уже сорока с лишним лет; я пользовал сеньору герцогиню с момента ее вступления в семью в 1775 году и был около последнего герцога де Альба, ее мужа, до его последнего вздоха.

В. – И около герцогини до ее последнего вздоха 23 числа прошедшего месяца июля?

О. – Не имел чести. В эти минуты меня заменил мой коллега дон Франсиско Дуран. Молодой и заслуженный, хочу особо подчеркнуть это, медик.

В. – Вы хотите сказать, что она была в хороших руках?

О. – С того времени, как она оказалась в его руках, я только и делаю, что повторяю это.

В. – Значит, вы не ухаживали за герцогиней во время ее агонии, завершившейся смертью?

О. – Я плохо разъяснил, прошу простить меня великодушно. Меня вызвали рано утром к постели герцогини, и я был около нее в течение девяти часов, пытаясь улучшить ее состояние. К сожалению, безрезультатно. Не пожелал Господь.

В. – Так вы были ее домашним врачом?

О. – Я вижу, что должен внести уточнение. И был, и не был. Я постоянно пользовал герцогиню, но четыре года назад она приняла решение заменить меня доктором Дураном. Я оставался в ее распоряжении, и не мог по-другому; это было моим моральным долгом – по-прежнему являться во дворец по первому зову и лечить членов ее семьи и слуг. Однако, что касается самой герцогини, ее я уже больше никогда не лечил, за исключением нескольких случаев легкой простуды, а также за исключением случаев, когда в городе не оказывалось моего упомянутого коллеги.

В. – Почему же тогда вас позвали той ночью?

О. – Меня позвали не сразу, я думаю, что сначала послали за доном Франсиско, но не нашли его. А старый Бонелльс всегда на месте и всегда готов поспешить на помощь кому угодно, а тем более самой герцогине, как ему предписывают долг врача и христианская мораль.

В. – Не следует ли понимать ваши слова в том смысле, что другой врач их лишен?

О. – Боже упаси! Я этого не говорил. Наверное, доктор Дуран имел весьма веские причины к тому, чтобы не броситься немедленно на помощь, поскольку он, повторяю, в полной мере заслуживает моего профессионального уважения.

В. – Какое у вас сложилось мнение относительно болезни, мучившей герцогиню?

О. – Вы сыплете мне соль на раны, сеньор шеф полиции. Учитывая, что я четыре года не лечил свою пациентку, это был не самый подходящий случай, чтобы сделать заключения о ее состоянии. Сначала я решил было, что у нее отравление, одно из тех, что вызывается летними миазмами; но потом выяснил, что сеньора герцогиня, противу всех рекомендаций, в том числе и моих, настояла на своем путешествии в Андалусию; узнав от сеньориты Каталины, что сеньора герцогиня позволяла себе вступать в контакт с больными, я склонился к мысли, что она заразилась одной из тех ужасных лихорадок, которые в течение нескольких дней протекают скрытно, а затем вдруг проявляются в острой форме. Что и случилось на самом деле.

В. – Думаете ли вы, как и другие, что организм герцогини был угнетен и ослаблен и, соответственно, предрасположен к тому, чтобы воспринять любую болезнь?

О. – Герцогиня была крепкой женщиной, ей не исполнилось еще и сорока лет. Ну а если она страдала от старых болезней, которые лечили неправильно или небрежно, об этом я ничего не могу сказать. Доктор Дуран, который пользовал ее в течение последних четырех лет, может рассказать об этом лучше, чем я. Я же ограничил себя тем, что было мне доступно, и должен сказать, что по воле Бога потерпел поражение, и, как только узнал, что Франсиско собирается приехать, решил отправиться домой, чтобы не вмешиваться в лечение доктора Дурана и не высказывать сомнений, ибо к таким вещам я питаю самое глубокое отвращение.

В. – Не мелькнула ли у вас в какой-то момент мысль, что герцогиня могла быть отравлена?

О. – О чем вы говорите? Ни в какой момент. Да и кем? Боже правый! В доме де Альба такого не может быть. Мы живем в Испании, сеньор шеф полиции, и хотя нас одолевают демоны, ничто так не чуждо испанской душе, как яд – самое коварное и предательское оружие. Нет, я полностью отвергаю такое подозрение.

В. – Следовательно, вы отрицаете, что кто-либо мог быть заинтересован в том, чтобы физически устранить герцогиню?

О. – А зачем бы ему это делать? Ведь это была герцогиня де Альба! Она имела свои слабости – а кто их не имеет? Была, может быть, немного непостоянной, выдумщицей, и поэтому была иногда склонна к капризам и к фантазиям, я имею в виду некоторые формы знахарства, но ведь за это никого еще не отравляли, сеньор! А кроме того, врач с таким большим опытом, как у меня, сразу обнаружил бы признаки отравления и принял бы необходимые меры, а в случае неудачи потребовал бы вскрытия. Но ничего такого не произошло, и это лучший ответ на ваш вопрос.