Иисус говорит: peace!

Парни из класса завидовали. Голова от успеха шла кругом.

В области провалились. Победил недомерок, который весьма эмоционально выдал стихотворение про бесов. Меня с Настей неудача еще больше сблизила – она поцеловала меня в щеку. Окончательно потерялась голова от детской страсти.

Но колесо фортуны и не думало тормозить.

Мои заслуги перед Отечеством признали наверху, и Галина Ивановна, официально, перед всем классом, поздравила с путевкой на Кремлевскую елку. Езжай, сказала она, наш золотой мальчик, на костюмированный бал! Кроме шуток, так и сказала.

Я решил стать кроликом Роджером и заказал предкам зачетную морковку.

Мечтал, как Настя кинется столичному денди на шею.

– Железо в двухвалентном состоянии крайне неустойчиво, – гнула свою линию химичка. – Оно стремится перейти в трехвалентное…

За неделю до Кремлевской елки, на перемене до этой чертовой химии, меня вызвал лично директор. Точнее, директорша. Долго юлила, но в итоге призналась, что ни на какую елку я не поеду, ибо мал и неопытен. Херак: и с седьмого неба в пропасть, на камни.

– А кто поедет? – спросил дрогнувшим голосом.

– Ну-у-у, – замялась директорша.

– Кто-то ведь должен поехать? Разве нет?

– Должен. Да. Ты уж не расстраивайся.

– И кто?

– Селина. Настя.

Кобздец, подумал я. Клюйте, орлы, мою печень. Печать лох на челе.

– Неустойчивое у нее железо, – ворчал Сельпо. – Гиря, которой бухой в соплю батя вчера махал, была устойчивее и зеркала, и шкафа.

– Сельпо, – тихо позвал я.

– Хули те приспичило, зубрила?

– Научи меня плохому…

В постновогодней четверти я обзавелся первой тройкой. Учебу пустил по бороде и увлекся барабанами. А Настя, благополучно скатавшись в Москву намою елку, скоро перебралась в другой город. Ближе к северу. До той поры я ее общества старательно избегал. Помню, как мечтал обмотать ее серпантином, облить бензином и поднести бенгальский огонь. И как это радостно вспыхнет…

Пока помню: Сельпо после девятого класса поступит на механика, поедет в деревне пьяный кататься на тракторе и утонет в озере.

В следующие три года я только и занимался тем, что пил плохой алкоголь, слушал хорошую музыку и осваивал стандартную рижскую установку. Ребята, с которыми я стал общаться, говорили, что в медалях и званиях смысла мало, а точнее, его там вообще нет! Я им поверил. Был слишком молод, чтобы уточнить: в чем все-таки смысл есть? Кое-как окончив школу под разочарованные вздохи учителей, никуда не подал документы. Родители было рискнули возмутиться, военкомат – предъявить обязанность, но у меня очень кстати обострились проблемы с легкими, и все они обломались.

В то лето меня отправили лечиться, как сказано в классике, на воды. Три недели в маленьком курортном городке. Ингаляции, прогулки по питьевой галерее, валяние в целебной грязи, ловля ионов у фонтана. К концу второго недели уже подыхал от скуки – романтические ожидания не оправдались. В галерее и у фонтана, словно бы сговорившись, торчали одни старые пердуны и пердуньи. Я с опозданием, но замыслил побег.

А теперь угадайте, кого я встретил у своего корпуса назавтра!

Правильно. Спустя три с лишним года, за которые Настя Селина успела из очаровательной школьницы превратиться в зрелую умопомрачительной красоты женщину. От нее за версту пахло сексом. Нюх на такие вещи в восемнадцать лет я имел отменный.

– Ой, привет! – завизжала она с той неподдельной радостью, какую умеют изобразить зрелые женщины. – Тысячу лет тебя не видела! Думала, подохну от скуки, а здесь ты! Безумно рада тебя видеть! Безумно! Рассказывай! Где ты, что ты…

Не дав опомниться, она обняла меня, прижала к своей упругой груди, расцеловала в обе щеки. Меня, такого несуразного и бестолкового. Внешне Настя больной не выглядела. Яркий топик, джинсовая мини-юбка – как положено.

Стоящие у входа в корпус двое мужиков в одинаковых полосатых пижамах и шлепанцах синхронно подмигнули мне и оттопырили большие пальцы.

Думаю, не только пальцы у них тогда оттопырились.

– Привет, – ответил я с выверенной (как мне казалось) ноткой безразличия.

– Слушай? Ты чего? Неужели ты до сих пор обижаешься? Из-за той елки?!

– Да при чем здесь… – начал и понял, что идиот я вообще и придурок.

– Извини! Но столько времени прошло. Я тоже знаешь как переживала! Это заговор какой-то был. Я и отказывалась, и чего только не делала. Ведь если по-честному: ты должен был поехать! Ты и снова ты!…

Короче, сдался я. Поверил. И любой бы несуразный юноша на моем месте поверил, если бы его прижала к своей упругой груди такая женщина, как Настя Селина. Поверил, затоптал бенгальский огонь, размотал серпантин и собственноручно отмыл от бензина.

И было лето, и были пять дней разговоров. Настя рассказывала про студенческую жизнь в востоковедческом институте, про тупых скотов-мужиков, которые ценят сиськи, а не личность, про свободу самовыражения и зависимость общества от предрассудков…

Я кивал и вставлял остроумные замечания (как мне казалось).

На шестой, предпоследний мой день Настя застала меня с палочками в руках.

– Ты играешь на барабанах?

– Немного.

– Офигеть! Супер! Я тащусь на барабанщиков…

В ее поведение не въезжал совершенно, но когда она пригласила к себе в комнату, откуда смылась чопорная необщительная соседка, я согласился прийти. Из всей этой комнаты помню широкую кровать и розовые трусики на углу двери шкафа, проворно сдернутые Настей с криком “ой!” и спрятанные.

Ее стеснительность покорила меня, и пути назад не было.

А дальше было страшное. Нет, не в том смысле. Все получилось.

Но ничего не почувствовал, и Настя это почувствовала. Это было похоже на… соревнование, что ли?! Творческая мастурбация. Фальшивое. Страшное.

Когда я покидал маленький курортный городок, Селина уже терлась рядом с мускулистым парнишкой в сетчатой майке и цветастых бриджах. Нимфа.

Я излечился, вник, что хочу иных отношений. Но не знал, где их взять.

И я двинул к дому. Когда я вошел в квартиру, то услышал, что родители смеются. А ночью они вдруг занялись любовью. Именно в ту ночь мне были невыносимы эти звуки.

Всхлипы, стоны, приглушенный смех. Всхлипы, стоны…

Я выбрался из детской, закрылся в кухне и включил телевизор.

Шла программа о танцах. Среди прочих роликов-образцов был и тот, из того фильма: Траволта и молодая Ума Турман реально отжигали.

8.

Тарантино – шикарный дядька. После разговора с Алисой (имя татуированной соседки в футболке Beatles) я прочитал биографию и несколько сценариев (“Бешеные псы”, “Криминальное чтиво” и “Джеки Браун”), досмотрел до конца два фильма (“Убить Билла-1” и “Убить Билла-2”). Или это считается за один фильм?

У нас с Квентином много общего: ненависть к школам и восьмичасовым должностям, оба любим прибавлять к словосочетанию футбольный матчопределение – идиотский и боимся крыс. Но шикарным дядькой его назвал не поэтому. Фильмы Тарантино – хрень дикая. Жанровое стебалово. И вот именно из-за этого мое восхищение гениальной личностью достигло запределов. Екнуться: жил-был необразованный парень, смотрел кино, убирал какашки за животными, писал себе любительские сценарии и снимал домашнее видео. Да у меня девяносто процентов знакомых – такие! Такие, а не такие. Никто из моих знакомых не продал эти любительские сценарии за несколько десятков тысяч долларов и не снял потом “Бешеных псов”. А какашки за псами убирал почти каждый. Тарантино сумел внушить всем вокруг, что его фильмы – Нечто, срубил бабла, обошел в Каннах в 1994 году нашего Михалкова и породил тьму-тьмущую убогих подражателей-продолжателей…

За размышлениями о киномане Квентине на какое-то время отвлекся от моего глубокого финансового кризиса. На финальную стошку купил пачку чая, пачку рафинада и хлеба: белого и черного. С работой творилось непонятное. Работодатели на собеседования звали, но, едва завидев мое лицо, почему-то ставили на анкете жирный крест. Не брали никуда, куда не то чтобы хотел… где я потенциально мог бы трудиться. Через две недели месяц закончится, а в долг таким, как я, жить не дают. Нервы здорово напрягались.