Эти глаза напротив

Но вот раздался свисток паровоза, зашипел выпущенный пар и перрон окутался белыми клубами. Это подошёл поезд, и толпа хлынула к вагонам. Пробившись со своим баулом, в котором везла деревенские продукты, в вагон, Настя смогла пристроиться на боковом месте, и поезд тронулся. Под свистки паровоза на полустанках, под вагонный шум, разговоры, плач детей она вспоминала слова цыганки: «Ты скоро выйдешь замуж» — и всё удивлялась: «Да за кого же это я замуж-то выйду? В село вернулось после войны всего пять фронтовиков, трое из них семейные. Из моих ровесников — всего двое, да и те поторопились жениться на молоденьких девчонках, успевших подрасти за войну». А Настя и её подруги, которым в начале войны было по шестнадцать-восемнадцать лет, все четыре года надрывались вместо ушедших на фронт мужчин на старых, рассыпающихся на ходу тракторах — колёсных ХТЗ. Одна из них даже попала под свой же трактор. Пахали они и на быках, которых сами же и вырастили из маленьких телят. Отпраздновали 9 мая день Победы, отплясали под Настину старенькую гитару, оставшуюся от погибшего брата, наплакались, что не пришли с фронта, остались где-то в чужой земле, как Настин брат Иван, их женихи. И теперь девушки горько шутили: «Если до войны, когда ребят было больше, они бегали за нами, а мы от них носы воротили, то сейчас всё наоборот — на одного парня заглядывается сразу дюжина девчат». И Настя вскоре забыла предсказание цыганки. Но когда через какое-то время вспомнила о нём, оказалось, что всё, что наговорила гадалка, сбылось.

Поезд прибыл на станцию уже в темноте, но Настю к дому брата проводила попутчица. Брат был уже дома. Он обнял сестру: «Ну, вот, приехала, наконец! Как добралась? Как там мама и Нюрка?».

Настя поздоровалась с женой брата — Тоней, которая была из одного села с ней и Николаем. Та готовила ужин и только кивнула ей: «Здравствуй, золовка!» Настя ещё не видела двоих своих племянников. Присев, она протянула руку мальчику: «Ну, давай знакомиться, меня зовут тётя Настя!» Тот дал ей свою ручонку: «А я — Миша Булычёв!» Настя улыбнулась: «Вот молодец, тебя прямо как дедушку твоего зовут!» Миша разговаривал охотно, а вот годовалая его сестрёнка ещё дичилась незнакомой тёти, да и хотела уже спать. Тоня покормила детей, уложила их в постели, и взрослые тоже сели за стол. Брат расспрашивал о матери, о младшей сестре, о сельских новостях. Мать в последнее время всё болела. Особенно её подкосило извещение о гибели сына Ивана, полученное уже после дня Победы, в июне 1945 года. Она со слезами выговаривала самому Богу перед иконой: «Я тебе четыре года молилась, чтобы ты спас нашего Ивана, а ты что же? Всю войну сынок мой провоевал да перед самой Победой и сложил голову где-то в Чехословакии. И даже на могиле его мне не побывать. Как же мне теперь в тебя верить?»

«А что ты, Настя, сама-то намерена делать дальше?» — перевёл на неё разговор брат. «А что делать?» — невесело ответила сестра: «То же самое, что и сейчас — работать. Уехать-то никак нельзя — сам знаешь. Кто мне паспорт выдаст? А куда же без него поедешь? Так и придётся, видно, в этом колхозе пропадать!» — безнадёжно махнула она рукой. «Тебе-то повезло, тебя Николай сумел увезти!» — обратилась она к невестке. А брат начал её успокаивать: «Ладно, ладно, жизнь ещё не кончилась, не пускай слёзы, там видно будет!»

Утром брат рано, ещё в темноте, ушёл на работу, а Настя, не привыкшая сидеть без дела, стала помогать Тоне по дому. Когда рассвело, она наносила воды из колодца для стирки, после развесила чистое бельё на верёвках во дворе, вывела Мишу на улицу погулять. Так и прошёл день. Вечером, когда брат был уже дома, и семья собиралась ужинать, в дверь кто-то постучал. Николай, как-то странно взглянув на сестру, ответил: «Входите, не закрыто!» Дверь открылась, вошёл какой-то военный, поздоровался и, увидев Настю, смутился: «О, да у вас уже есть гости!» «А это не гости, это свои люди!» — засмеялся хозяин и предложил военному снять шинель и пройти к столу. «Знакомься, Настя, это мой друг — капитан Симбирцев! А это моя сестра младшая — Настя!» — представил он их друг другу. Настя протянула гостю руку. Его рукопожатие было крепким, а взгляд больших серых глаз — дружелюбным. Он улыбнулся: «Николай совсем уж официально. Меня зовут Александр!» И спросил: «Ну, как Вам у нас понравилось?» Настя тоже смутилась: «Да я только вчера вечером приехала, ещё ничего не видела, не успела!»

Ужин затянулся. По поводу приезда сестры Николай выставил припасённую бутылку водки. Раскрасневшиеся мужчины говорили о каких-то своих делах, спорили о чём-то. Александр время от времени поглядывал в сторону Насти. Ей, не привыкшей к вниманию мужчин, которых в селе можно было перечесть по пальцам, было немного не по себе. Но и сама Настя тоже украдкой бросала на него любопытные взгляды. Ей понравился этот широкоплечий, чуть выше среднего роста молодой мужчина с военной выправкой. Ему очень шла военная форма. Но вот Александр, глянув на настенные часы-ходики, засобирался уходить: «Хорошо тут у вас, да засиделся я, пора бы уже и домой, ведь тебе, Николай, завтра рано на работу надо, да и мне тоже!» Одевшись, он подал на прощание руку Насте: «Приятно было познакомиться! Надеюсь, ещё увидимся?» Николай засмеялся: «А вот приходи завтра к нам снова, и увидитесь!» Попрощавшись с Тоней и Николаем, капитан ушёл.

А назавтра вечером он пришёл снова. Тоня возилась с детьми, Николай тоже что-то делал по дому, и Александр пригласил Настю: «Погода сегодня очень хорошая, ни мороза, ни ветра нет, пойдёмте на улицу, подышим свежим воздухом!» Николай поддержал друга: «Идите, идите, что дома-то сидеть! На улице и вправду тепло сегодня!» Настя и Александр вышли на улицу, постояли у калитки, привыкая к темноте. Свет шёл только из окон домов, да горели фонари на столбах вдоль ограждения лагеря, где содержались японские военнопленные. Александр махнул рукой в ту сторону: «Вот там я и работаю — в медсанчасти!» «Так Вы же военный?» — спросила Настя. «Я военный врач» — ответил он. Они пошли рядом по деревянному тротуару. Настя в темноте оступилась, и Александр поддержал её за руку, да так и не отпустил. Он рассказывал ей о себе, о фронтовых годах, о службе здесь, расспрашивал о её жизни. Оказалось, у них много общего: они земляки — и он, и она родились на Волге, даже «окали» одинаково. Оба перед войной потеряли отцов, а ещё раньше у Александра умерла мать. Из родных осталась у него одна только младшая сестра, потому и привязался он душой к семье своего друга. Проводив Настю до дома, он сказал: «Хотя мы с Вами лично знакомы только со вчерашнего дня, я о вас много знаю. Николай мне о вашей семье рассказывал, и о Вас тоже. Так что давайте мы с Вами на «ты» перейдём, согласны?».

Капитан приходил теперь каждый вечер, и они с Настей отправлялись бродить по улицам посёлка. Однажды, когда погода стояла ветреная и холодная, он пригласил Настю к себе в гости. В квартире было чисто, как в казарме, но и по — казарменному же неуютно. Пришла морозная пора, и теперь Настя и Александр вечера проводили чаще всего здесь. И Настя из подаренного ей братом на платье весёленького ситца сшила занавески на окна. На полку для книг и в шкафчик для посуды постелила белую бумагу, вырезав её края зубчиками и узорами. И комната преобразилась! Но время бежало удивительно быстро, Насте пора было возвращаться домой, в деревню. Продукты, которые Настя брала с собой из дома, что-то быстро закончились, и получалось, что она как бы сидит на шее у брата. Мать прислала письмо, в котором сообщала, что её уже ждут на работе. Да и жена брата то молчала, то вдруг начинала разговаривать сквозь зубы. А потом прямо сказала, что у неё здесь не гостиница, ну, погостила, пора и честь знать! И что к ней должна приехать её сестра, а квартира не резиновая. И что если она надеется выйти за Симбирцева замуж, то зря надеется, он найдёт жену и лучше неё! Разговор этот она затеяла днём, когда Николай был на работе. Настя сама ещё неделю назад говорила брату, что ей пора собираться домой, но он не пустил: «Погоди, не торопись, когда ещё ты выберешься из деревни?» Она осталась, но баул теперь опустел, можно было хоть сию минуту отправляться в дорогу. Настя дождалась прихода брата с работы и, не глядя на невестку, сообщила, что завтра уезжает: «Мама пишет, что председатель колхоза уже спрашивал у неё про меня». И тут старший брат спросил: «А Саша знает об этом?» Его жена при этих словах вдруг почему-то вздёрнула голову и ответила вместо Насти: «А ему какая разница? Он-то здесь причём?» Ни муж, ни золовка ничего ей не ответили. Вскоре пришёл Симбирцев, увидел расстроенное лицо Насти, но ничего не стал говорить. Они вышли на улицу и только тогда, взяв её за руки, он спросил: «Что случилось?» Она повторила и ему, что завтра уезжает. «Это невестка не хочет, чтобы ты осталась ещё?» Настя промолчала. «Ну, да это и не имеет никакого значения, хочет она или нет. Главное, чтобы мы с тобой так решили, правда?» Александр притянул её к себе: «Я тебя люблю и предлагаю выйти за меня замуж! И никого мы не будем спрашивать, оставаться тебе здесь или нет! Ты согласна?» И Настя прижалась щекой к сукну его жёсткой шинели: «Да, согласна! Я никуда не хочу уезжать от тебя!» И потому, что всё решилось, как в сказке, вот так быстро, так хорошо, что Саша рядом, а ей никуда не надо уезжать от него, она расплакалась. Он обнял её за плечи и повёл домой. Теперь это был и её дом, а она стала в нём хозяйкой. Шумной свадьбы у них не было, они устроили просто вечер, позвали на него Николая с Тоней да троих сослуживцев Александра. У Симбирцева был патефон и целая стопка пластинок, лейтенант-сослуживец играл на гитаре, пели знаменитые в годы войны и на фронте, и в тылу «Синий платочек» и «Землянку», любимую Настей «Самара-городок», потанцевали, а потом гости разошлись по домам. Так началась Настина семейная жизнь. Раз-другой Симбирцевы приходили в гости к Булычёвым, но Тоня встречала Настю неприветливо, хотя при муже старалась этого и не показывать. Настя сделала всё, чтобы в их с Сашей квартире стало уютно, получала полагавшийся мужу офицерский паёк, готовила обеды и ужины. Обедать он стал теперь приходить домой. К приходу Александра стол всегда уже был накрыт. А вечером их навещали его сослуживцы или сами Симбирцевы ходили к ним в гости. Но чаще всего молодожёны оставались вдвоём. Им было интересно узнавать что-то новое о жизни друг друга. У Александра было два толстых альбома с фотографиями — и довоенными, и фронтовыми. Несколько раз Настя вечерами вместе с мужем рассматривала их. Один из снимков очень заинтересовал и смутил Настю. На нём стояли двое — сам Симбирцев и какая-то женщина. На вопрос Насти он, слегка покраснев, сказал: «Это я снимался в августе сорок пятого, в Берлине. Там стояла тогда наша часть. А женщину эту зовут Шарлотта, она была у нас переводчицей.