Дайте руку королю

– Там-то лечат!

– А нас? – спросит Скрип.

– Вас?! Ха-ха-ха! Вы здесь для отчетности и чтобы на вас учиться, чтобы диссертации писать. То-то я зову – «братцы-кролики». По-до-пыт-ны-е!

12

Роксана Владимировна назначила Скрипу вытяжение. Его голову от подбородка до темени охватывает жесткая парусина. Этот наголовник называется – петля Глиссона. Петля крепится к спинке кровати, изголовье приподнято, к ногам привешены гири.

Его вытягивают, чтобы распрямить позвоночник, пораженный полиомиелитом. Может, Скрип и стал бы прямым – лежи он на вытяжении всю жизнь. Но ведь надо же и вставать, и передвигаться… Ему сделают корсет, чтобы держал торс, не давал позвоночнику согнуться. Но металлический каркас корсета не выдерживает, горб выпирает снова. Через каких-то два месяца корсет примет форму изуродованного торса. Вот и таскай бесполезную тяжесть, которая к тому же не дает расти грудной клетке.

Пораженным мышцам нужны массажи, лечебная гимнастика, укрепляющие ванны. Кого-то так и лечат. Ну, а его участь – недвижно лежать с раннего утра до ночи. Затрат – никаких! Мышцы продолжают атрофироваться, но кто за это спросит?

Петлей стиснуты челюсти – ноют все сильнее. А как больно щиколоткам! В них врезаются твердые ремни, к которым подвешены гири.

Перед глазами – белый потолок. Днем он высокий, а когда становится ниже и все больше темнеет по краям, значит – наступает вечер. Скрип лежит через две койки от окна. Но если напрячься и сместить голову вправо, то можно увидеть немножко неба. Иногда там виден кусочек облака. Представляешь, что это – часть холма. За ним притаились разбойники. Поджидают путников. Те приближаются по голой унылой равнине… Вот бы путником оказалась сестра Надя! Или Бах-Бах! Или Сашка-король! А у разбойников – огромные острые ножи, здоровенные дубины. Косматые-прекосматые бороды. Как выскочат из-за холма! «Ха-ха-ха! Стра-а-шно?» И по башке дубиной. Или ножом чик – и покатилась голова как мячик. «Ну-ка, теперь поори!»

На кровати слева лежит Киря в своей гипсовой люльке. Если собраться с силами, то удается сквозь стиснутые зубы немного поговорить. Иногда Киря что-нибудь тихо рассказывает. Например, откуда Сашка узнал, что он назвал его полным гадом? От Глобуса. Тот – главный сыщик его величества. Родители присылают Глобусу конфеты, а он подкупает ими мальчишек: а ну, кто плохое сказал о короле?

Кирю выдал Коклета – его койка слева через одну. Сейчас его нет. Наверно, он с другими ходячими в уборной: писают – кто дальше? Или щелчками запускают в оконное стекло катышки пластилина.

Вот мальчишки вернулись. Коклета, опираясь на костыль, скачет на правой ноге. Левая висит как плеть.

– Га-а! Ка-ак я с-ссыканул! Дальше Валадика! – с выражением счастья вытирает ладонью слюнявый рот, высмаркивается на пол.

– Владика! Дубина… – поправил Владик.

Коклета не обиделся. Падает спиной на кровать. Больную ногу – тоненькую, босую – подвернул к лицу, будто тряпочную, стал грызть отросшие старчески-сморщенные желтые ногти.

Когда он в первый раз съел больничную котлету – гадкую котлету из хлебного мякиша, лука и доли дрянного фарша – то восхищенно воскликнул:

– Вкуснота-а-а!

Узнав, как называется кушанье, сказал:

– Ага! Я не видал, однако слыхал: коклета!

Его фамилия Французов. Он из Можайского района, из деревни. Она сгорела осенью сорок первого. Но и через тринадцать лет после войны полдеревни все еще живет в землянках. И это – в шестидесяти километрах от Москвы! Коклета Французов рассказал: его родители оплетают изнутри стены, потолок землянки прутьями ивы и мажут речным илом.

В девять лет он не знал, что такое известка. Глядя на потолок палаты, говорил с интересом:

– Эк-ка, ил-то белый, а?!

В институт попал благодаря какой-то случайности. Здесь все ему нравится невыразимо.

13

А Киря приехал из Орла.

– Поэтому, – сказал Скрип, – у тебя брови… орлиные.

– Чего? – удивился Киря. – Даешь! Ты видал у орлов брови?

Нет, ответил Скрип, он видел орлов только издали, в зоопарке. Бровей не заметил. Но он слышал слова «орлиный взгляд» – как здорово! Значит, и брови бывают – орлиные!

В Орле Киря живет в большой квартире. Она отдельная, а не коммунальная. Отец у него – дирижер военного оркестра. У Кири есть сестры Анюта и Танечка, близнецы. Им пять лет.

– Мама говорит, – шепчет он, – что они лицом еще красивей меня. И ведь обе здоровые! Они так быстро бегают!

Киря вернется домой – отец для него закажет специальную коляску на велосипедных колесах. Анюте и Танечке купит велосипеды. И то одна, то другая будут возить его на прицепе, куда он только ни попросит. Он их очень любит. А как они любят его!

А сейчас, когда ему разрешают ненадолго вылезти из гипсовой кроватки, он ездит на низенькой тележке. Это скрепленные перекладинами две дощечки на шарикоподшипниках. Он опускается на тележку, садится на подогнутые парализованные ноги. Берет деревянные утюжки, отталкивается ими от пола – поехал! Шарикоподшипники по полу – др-р-р, др-р-р…

14

С таким же жестким звуком ездит «гусь». Он из металлических трубок, винтов, шарниров. Его шея загибается вниз под самым потолком.

Как-то дома мать дала Скрипу мясо с подливкой:

– Попробуй! Это гусь.

Разве он мог тогда подумать, что настоящий-то гусь – вон какой?

Справа от Скрипа положили Прошу. Между их койками стоит «гусь». Роксана Владимировна решила: обычного вытяжения Скрипу мало. Его опоясали парусиной, протянули шнур к «клюву гуся». Гири тянут за ноги, «гусь» – вверх и вправо – за середину туловища.

Он же тянет вверх ноги Проши, на его живот положили бандаж. Так думают выправить искривленную поясницу.

Приехал Проша из города Гусь Хрустальный: бывает же! Он там с мамой жил в общежитии, в одной комнате с тетей Ирой и ее маленькой дочерью Юлей. Мама и тетя Ира работают на фабрике. К тете Ире приходят или дядя Юра, или дядя Леня. Тогда мама берет Прошу, Юльку и идет с ними гулять.

А то к маме придут: или смешливый дядя Валя с громким голосом, или высокий-превысокий дядя Витя, который почти не разговаривает. Или Иван Поликарпович. Его мама зовет на «вы». Улыбаясь, качает головой:

– Опять вы выпимши, Иван Поликарпович. Ай-яй-яй!

А он:

– Насчет квартиры я улаживаю. Будет тебе квартира, будет! Но надо подождать.

И теперь тетя Ира забирает гулять Прошу и Юльку.

Он рассказывал об этом Скрипу – мальчишки подслушали. Смеются. Сашка называет Прошину мать матерными словами. Койка короля – под самым окном, справа от Проши.

– Кому мать больше дает? – спрашивает Сашка. – При ком вы дольше гуляете?

– Погуляем! – услышал Скрип от Бах-Бах. Она повезла его из палаты на коляске для лежачих. Так бывает, когда срочно понадобишься врачу – станут тебе врачи ждать, пока сам доплетешься? Скрип слышит сиплое дыхание Бах-Бах и запах чеснока. Почему-то кажется: она вот-вот зверски рявкнет! – он тут же обкакается от ужаса. Он это знает.

Коляска вкатилась в кабинет Роксаны Владимировны. На кушетке лежит раздетая девочка. Он видит – у нее такой же горб и такие же искалеченные ноги, как у него. Но девочке уже лет тринадцать.

– Одевайся! – сказала ей Роксана Владимировна, она окончила осмотр. – Через месяц станешь стройная, как тополь.

Девочка плачет. Она и не верит, и так хочется верить!

– Вы… успокаиваете… – не отрывает глаз от лица докторши: красивого, молодого, строгого.

Та занята своими мыслями, еще раз ощупывает перекошенные плечи девочки… Вот кушетка освободилась. Бах-Бах укладывает Скрипа, нижние веки у нее распухшие, морщинистые, с красной каемкой.

Нахлынул запах духов – Роксана Владимировна наклонилась, поворачивает Скрипа так и эдак… до чего у нее жесткие пальцы! Он боится ее взгляда – отвернул голову вбок. У противоположной стены – отопительная батарея, на ней лежит кот Махмуд, серый с черным боком, толстый. Скрип слышал, что Махмуд очень старый. Шерстка вокруг кончика носа и на ушках серебристо-седая.