Ребенок, который был вещью. Изувеченное детство

Мама на полной скорости прошла к семейному фургону мимо места аварии. Я не сказал ни слова, но Карлос и так все понял. Я едва держался на ногах, поэтому ему пришлось чуть ли не волоком тащить меня вверх по холму, с которого много лет назад я весело бежал навстречу маме. Теперь я спешил в противоположном направлении.

С вершины холма нам с Карлосом было отлично видно, как дети и взрослые машут руками в нашем направлении. Но, к счастью, за нами никто не пошел. Вскоре машины стали покидать стоянку. Я внимательно следил за тем, как пустеет парковка. Мне нужно было понять, что собирается делать мама, поскольку я не знал, в какую сторону бежать. Через некоторое время я покачал головой: «Она уехала! Я не вижу ее фургона!»

Но Карлос схватил меня за руку (она все еще болела после столкновения с машиной) и ткнул пальцем вниз. На дороге, огибающей холм, я заметил мамину машину. С выражением бешеной ярости на лице она без конца сигналила водителям, из-за которых не могла свернуть налево. Мы с Карлосом кивнули друг и другу и, не сговариваясь, помчались на другую сторону улицы и вверх по дороге к его дому. Не знаю, откуда у меня взялись силы на подобный марш-бросок. Скорее всего, нас подгонял знакомый рев старого глушителя — этот звук я бы ни с чем не перепутал.

Пулей взлетев на крыльцо своего дома, Карлос вытащил из кармана связку ключей и попытался вставить их в замочную скважину. «Скорее!» — взмолился я. Но у Карлоса от страха так дрожали руки, что вместо этого он выронил ключи, и они со звоном отлетели к нижней ступеньке. Старый фургон, натужно ревя, взбирался на холм, а я стоял и как зачарованный смотрел на упавшую связку. «Ключи! — внезапно осенило меня. — Мама из сумочки не нож вытащила, а ключи!»

— Дэвид, очнись! — воскликнул Карлос.

Я вздрогнул, быстро сбегал за ключами и кинул их другу. Он наконец смог открыть замок, после чего я, буквально на четвереньках, перевалился через порог и захлопнул дверь. Родителей Карлоса не было дома. Едва отодвинув занавеску, мы осторожно выглянули в окно, и как раз в тот момент, когда мамин фургон пронесся мимо нас по улице. Мы уже были готовы рассмеяться от облегчения, и вдруг я снова услышал знакомый звук: мама возвращалась, только теперь она сбросила скорость и притормаживала каждые несколько метров, внимательно вглядываясь в окна домов.

— Она нас ищет! — прошептал я.

— Да, — отозвался Карлос. — Твоя мама точно loca.

Просидев у окна в гостиной почти час, мы решили, что опасность миновала. Карлос вышел проводить меня, и где-то на полпути к дому Джоди он весело улыбнулся, сверкнул карими глазами и сказал:

— Совсем как Джеймс Бондо!

— Да! — с готовностью рассмеялся я. — Джеймс Бондо! Ну ладно, до завтра!

Мы пожали друг другу руки и разошлись, уверенные, что увидимся в школе. На секунду я повернулся и увидел, как мой друг скрылся за углом. В тот момент я еще не знал, что больше мы никогда не встретимся.

Остаток пути я бежал без оглядки, надеясь добраться до дома Джонсов без происшествий. Но едва переступив порог, понял, что самое страшное впереди. На кухне Вера и Джоди кричали друг на друга так, что было слышно по всему дому. Значит, мама уже успела позвонить…

Я прошмыгнул мимо кухни в свою комнату, понимая, что скоро Джоди будет кричать уже на меня. Сидя на матрасе, я думал о том, как мало времени мне потребовалось, чтобы нарушить одно из главных правил мистера Хатченсона: держись подальше от своей матери. «Скоро Гордон повезет меня обратно в тюрьму для несовершеннолетних», — тоскливо вздохнул я.

Прошло несколько минут, скандал продолжался, но Джоди все не приходил. Я прислонился ухом к двери, чтобы разобраться, по поводу чего мои опекуны так долго спорят. И вдруг обнаружил, что они ругаются совсем не из-за меня. Оказывается, виновата какая-то девчонка. Я тихо выбрался из спальни и проскользнул в комнату, где жили ребята постарше. Стоило мне войти, как все тут же повернулись и недовольно посмотрели в мою сторону: очевидно, я им помешал. Действительно, я застал их в самый разгар сборов: парни наспех укладывали в пакеты и наволочки одежду и другие нехитрые пожитки. У меня появилось очень нехорошее предчувствие, но я решил не пугаться раньше времени.

— Что случилось? Куда вы все собрались?

— Дом закрывают. Ты тоже лучше иди паковать вещи, потому что завтра нас всех отсюда прогонят, — коротко объяснил Бобби, самый старший из подопечных Веры и Джуди.

— Почему? — ахнул я. — Что не так с домом?

Никто не ответил. Тогда я пробрался мимо беспорядочно сваленных матрасов и схватил Бобби за рубашку. Он посмотрел на меня сверху вниз, и я заметил, что глаза у него мокрые и покрасневшие. А я и не знал, что старшие ребята тоже плачут. Бобби печально покачал головой:

— Джоди обвиняют в изнасиловании несовершеннолетней.

— Что? — Я не верил своим ушам.

— Несколько месяцев назад Джонсы оформили опеку над одной девчонкой, а теперь она заявляет, что ее изнасиловали, хотя Джоди и наедине-то с ней никогда не оставался. Если спросишь меня, то я уверен, что она лжет. Эта девчонка вообще ненормальная, — нахмурился он. — А теперь отправляйся собирать вещи. И не забудь посмотреть в корзине для белья. Проваливай отсюда, короче.

Мне потребовалась ровно минута на то, чтобы снова набить коричневую сумку своими вещами. Аккуратно складывая одежду, я запретил себе переживать по поводу случившегося с Джонсами. Она были очень хорошими опекунами, и я искренне жалел, что Джоди обвиняют в таком ужасном преступлении, но в первую очередь я должен собрать свои пожитки. Для меня это вопрос выживания.

На следующее утро к дому подъехала вереница машин, и подопечных Джонсов стали увозить одного за другим. Вскоре пришла и моя очередь прощаться. Я поцеловал Веру в щеку и прижался к санта-клаусовскому животу Джоди. Пока машина социального работника уезжала все дальше от их дома, я достал из кармана листок с адресами и вычеркнул оттуда Джонсов. В их доме я пробыл всего лишь два месяца. Получается, что за три года я меняю уже третьих опекунов.

Социальный работник сказал, что некоторым из ребят, живших со мной, придется какое-то время побыть в тюрьме для несовершеннолетних, потому что свободных место у опекунов сейчас нет. Он также объяснил, почему Гордон не смог за мной приехать. Оказалось, что мистер Хатченсон сейчас болеет.

— Но, — водитель ободряюще улыбнулся, — Гордон дал мне адрес опекунов, которые могут приютить тебя на несколько дней.

Я неловко заерзал на сиденье и кивнул. «Конечно! — подумал я. — Сколько раз уже это слышал!»

Пару часов спустя я выскочил из машины социального работника и помчался к дому мистера и миссис Тёрнбоу. Ворвавшись в гостиную, я первым делом крепко обнял Элис. Через некоторое время в дверь вежливо постучался социальный работник.

— Вы двое знаете друг друга? — удивленно спросил он, проходя в дом.

Я кивнул, не отпуская Элис. Сердце скакало в груди, как бестолковый щенок.

— Миссис Тёрнбоу, — помявшись, начал социальный работник. — Я знаю, о таких вещах нужно предупреждать заранее, но мы находимся в очень сложной ситуации… Мы можем оставить у вас Дэвида… на некоторое время? — с надеждой спросил он.

— У меня, правда, нет свободных комнат, и я не могу поселить его с кем-нибудь из девочек. Действительно нет других вариантов?

Сердце заныло. Я очень хотел остаться у Элис. Глаза наполнились слезами, и я обернулся на социального работника, который не знал, что сказать. Потом я посмотрел на Элис: она тоже явно была в затруднении.

— Я не думаю, что это хорошо, в смысле, хорошо для Дэвида, — покачала головой миссис Тёрнбоу.

Последовало долгое молчание. Я отпустил Элис и стал разглядывать ковер.

— Ладно, — обреченно вздохнула она. — Но вы хотя бы можете точно сказать, как долго он тут пробудет? Думаю, я могу снова положить его на диване в гостиной. Конечно, если ты не против, Дэвид.

Я закрыл глаза. Тоска отступила. В голове кружились тысячи мыслей. Мне было все равно, где спать: на диване, на матрасе, да хоть на кровати из гвоздей. Главное, чтобы у меня было место, которое я мог назвать домом.