Царь-дерево

— Будь спокойна, — с довольным видом ответил он. — Вернемся, приклею шишечку к крышке, так что комар носа не подточит. А будет настроение, я еще подретуширую это место краской яшмового цвета — увидишь, никто не заметит шва.

Циньцинь облегченно вздохнула.

— Чэнь Юй, а правда, что там была трещина? Я много раз рассматривала кружку и что-то ничего не увидела.

— Да брось, стоит ли так дотошно разбираться в этом? Ложь и правда поменялись местами, а бездействие иногда мстит за себя, не так ли? — загадочно произнес он.

Циньцинь непонимающе захлопала длинными ресницами.

Они не спеша, как на прогулке, прошли по главной улице из конца в конец. Чэнь Юй давно придумал, как они проведут время: выполнив задание, побродят по городу, зайдут куда-нибудь закусить, потом в кино, словом, такой случай выпадает не часто, и им надо воспользоваться. Давно живший как в неволе, Чэнь Юй мечтал посмотреть, как теперь выглядит внешний мир, насладиться яркими цветами, шумом и гомоном торговых рядов.

По улице сплошным потоком двигались телеги, запряженные ослами и лошадьми, у которых сзади болтались увесистые навозные плетенки, что не делало, правда, улицу чище — тут и там на ней лежали навозные кучи. Чэнь Юй с удивлением обнаружил, что с этих навозников иногда разбрасывали агитлистовки. «Великая культурная революция» определенно имела тут свой, местный колорит. Главной достопримечательностью улицы были стоящие с двух сторон щиты с дацзыбао. В этом местечке, где все знали друг друга, каждая новая листовка с критикой вызывает озабоченное внимание. Поэтому стоило лишь отойти человеку с ведерком клея и метлой, как дацзыбао окружали плотной стеной и начинался обмен мнениями. На пятачке в центре, где одного громкоговорителя вполне хватало, чтобы привести в неистовство всех здешних собак и кур, сейчас орало сразу два. Циньцинь стало не по себе. Огромные красные и черные иероглифы дацзыбао с перечеркнутыми крест-накрест именами, пронзительные выкрики, несущиеся из микрофонов, привели ее в содрогание. Циньцинь вышла из семьи «правых» и болезненно реагировала на все это. Невольно прибавив шаг, она старалась держаться ближе к Чэнь Юю, чувствуя себя рядом с ним в большей безопасности. Чэнь Юй рассеянно озирался по сторонам и вскоре стал замечать, что все вокруг глазеют на них. Вначале такое внимание даже польстило ему, но зевак становилось все больше, а обернувшись, он увидел, что за ними увязалась стайка сопливых малышей. Они вызывали какой-то нездоровый интерес к себе: Чэнь Юй с его свободной, изящной манерой держаться и красавица Лю Циньцинь в военных формах, невесть откуда взявшиеся на улицах города, не могли пройти незамеченными мимо любопытных взоров и не вызвать всяческих толков. Какие-то женщины обогнали их сбоку, оглянулись и, не переставая судачить, пялились на них.

— Откуда они взялись? Никогда раньше не видела.

— Говорят, в горах Луншань есть важный военный объект. Туда никого не пускают. Солдаты там не из простых, а из семей крупных руководящих работников…

— А-а, так, значит, эта парочка…

— Хорошо-таки быть солдатом! Ишь какие довольные!

Циньцинь покраснела, не зная, куда деваться от стыда, досадуя, что поехала в город. Пока ее товарищи работают в поте лица, она тут шатается по улицам и на нее смотрят так, словно она…

— Хватит, Чэнь Юй, поехали скорей обратно.

Его радостное настроение тоже улетучилось. В пересудах прохожих было не только непонимание того, Кто они, но и что-то постыдное для них. «Ишь какие довольные!» Довольные? Эх!.. У него мелькнула странная мысль: послать бы в Луншань на проходку тоннелей кого-нибудь из этих, что надрываются здесь в громкоговорители и расклеивают дацзыбао!

Они повернули обратно, аппетит пропал. Придя на станцию задолго до отхода автобуса, они молча закусили купленными лепешками. В четыре часа автобус подвез Чэнь Юя и Циньцинь к северным предгорьям Луншаня. Отсюда до первой штольни было семь-восемь ли по горной дороге. По новому шоссе курсировали военные машины со стройматериалами. Молодые люди переглянулись, ни у одного из них не было желания трястись в кузове, хотелось после испытанной в городе неловкости расслабиться, прогуляться.

— Тьфу ты, сегодняшние планы лопнули как мыльный пузырь! — подтрунивал над собой Чэнь Юй.

— Сам виноват! Вздумал шататься по городу…

— Виноват? — засмеялся Чэнь Юй. — Вот уж с больной головы на здоровую! Это все твоя красота наделала…

Циньцинь вспыхнула, ему вдруг тоже стало неловко. Раньше Циньцинь, смеясь, отбивалась от его шутливых любезностей, и они чувствовали себя непринужденнее в обращении. В студенческие годы в гастрольных поездках, на марше, когда девушка отставала от агитотряда, он брал ее рюкзак, помогал ей. Циньцинь в ответ не рассыпалась в благодарностях, ее «спасибо» звучало спокойно и насмешливо. Они, бывало, не спешили догнать колонну, и пока беседа легко перескакивала с одной темы на другую, все незаметнее бежала под ногами дорога…

Вот и теперь, остановившись у развилки, Чэнь Юй показал на маленькую тропинку в лесу, Циньцинь согласно кивнула головой. Они медленно свернули на нее. После грозы и дождя горный воздух был особенно свеж. Благоухали распустившиеся полевые цветы, густые заросли трав источали дурманящий, пьянящий запах. С гор стекал ручей и, разбиваясь о камни, рассыпался в жемчужины брызг, наполняя серебристыми переливами тихое безлюдье ущелья. То была музыка небожителей, исполняемая на нерукотворных инструментах великой природы. Циньцинь, забыв обо всем, сбежала к ручью, сняла фуражку, нагнувшись, пригоршнями стала набирать воду, выпила, умылась, пригладила мокрой рукой волосы, потом с таинственным видом повернулась к Чэнь Юю.

— Вслушайся, это звуки арфы…

Чэнь Юй улыбнулся.

— Ты любишь музыку и слышишь ее повсюду. Сравнения всегда субъективны: для тебя это музыка, а для наших ребят, окажись они здесь, это место показалось бы прекрасной купальней.

— Фи! — поморщилась Циньцинь. — Ты все-таки прагматик, хотя и занимаешься искусством.

Рассмеявшись, он прилег на траву, подложил под голову камень.

— А знаешь, — сказал он, не вынимая изо рта травинку, — с твоим приходом темпы проходки сразу выросли.

— При чем тут я? — удивилась Циньцинь. — Я же ничего не делаю!

— Красота обладает огромной действенной силой…

— Ух, опять ты за свое! — рассердилась она.

— Нет-нет, правда! — серьезно заговорил Чэнь Юй. — Это объективный закон. Всем людям присуща любовь к красоте и тяга к прекрасному. Я раньше думал, что только художнику дано тонкое ощущение красоты и вечный поиск ее, но это совсем не так… Знаешь, Сунь Дачжуан, например, такой взрослый парень, он еще ни разу не был в зоопарке, но ты бы видела, с каким упоением он слушал мой рассказ о бамбуковом медведе. Такие, как он, конечно не видели скульптур Родена и картин великих художников, не знают о Венере с отбитой рукой, не подозревают, что на свете есть божественный Лувр, но это вовсе не значит, что в них не живет жажда прекрасного. При виде красоты все в них готово трепетно откликнуться на нее. Культ прекрасного часто сильнее культа идолов…

Циньцинь молчала. Слова Чэнь Юя задели ее за живое… На небе занималась яркая заря. В лучах заходящего солнца, похожего на нарядную, стыдливую невесту, осененный темными горами и зеленью леса берег казался поистине райским местом. Циньцинь не спеша вынула из ранца альбом Чэнь Юя и принялась внимательно разглядывать свой портрет.

— Что там у тебя? — поинтересовался он.

— Эх ты, потерял альбом и даже не хватился!

— Ой! — испугался Чэнь Юй, вскакивая с места. — Как он попал к тебе? Он не для показа.

— Как же так? — повернулась к нему Циньцинь. — Нарисовал, а смотреть запрещаешь. Кстати, у тебя нет моей фотокарточки, как ты сумел по памяти так похоже изобразить меня?

— Закрою глаза, представлю, потом открою и рисую, — ответил он, не сводя глаз с девушки.

Она потупилась, избегая его взгляда.

— Но в жизни я не такая хмурая, — поддела она Чэня.