Шахта

– Подумаешь, по морде разок съездили.

– И сапожками чуток попинали… Что, кстати, при этом Шевцов твой поделывал?

– Шевцов? На диване сидел…

– Говорил чего?

– Ничего вроде.

– А зачем он вообще приходил?

– Я думал, совпадение.

– Думал он. Спиноза. Вот ты его помочь просил. Просил?

– Просил, кажется, сейчас точно не помню.

– Просил, просил. А он тебе помог?

– Нет. Очумел совсем от всего этого. Он и пришел уже какой-то сдвинутый. Вот черт, а потом, значит, пропал! Может, несчастье с парнем?

– Это точно. А приходил он к тебе, Женька, как организатор акта саботажа. Проследить за подельничками, чтобы все как надо исполнили.

– Да ты что? Быть не может! Он же наш, комсомолец! Отличную транспортную систему спроектировал…

– Это уж у них, сволочей, так заведено. До времени все они прекрасные работники. А между тем, если повнимательней посмотреть, гнилое нутро всегда просвечивает. Тебя кадровик предупреждал насчет Шевцова?

– Ну, предупреждал…

– То-то. Мягкотелые мы очень. Ты не обижайся, я ведь и сам такой же. Каждый вечер зарок себе даю: со следующего утра ни на йоту слабины не давать. Потом – то-сё, и пошло-поехало! Ладно, бывай. Кстати, о Зощенко. У тебя о нем какое мнение?

– А что? Что Зощенко? – всполошился Евгений. – Он прекрасный работник, знающий…

– Тоже, значит, прекрасный работник? Эх, Женька! Да не дергайся ты, нет пока на него ничего. Никаких связей с Кузьминым и вообще ни с кем. Столько вокруг народу привлекали, а он всегда ни при чем оказывался. И сигналы-то на него все какие-то несерьезные поступают, хоть плюнь да разотри.

– Так и что?

– А то, что странно это. Вот тебя, при желании, много за что прихватить можно. Такое сообщают… С Шевцовым, опять же, с этим… И любого так прихватить можно, поверь, я знаю, что говорю. А его – нет! Бережется старый хрен, сильно бережется. С чего бы?

– Ну, происхождение у него…

– Вот именно. Ладно, пошел, устал я нынче чего-то. Впредь осмотрительнее будь, как друг тебя прошу. Времена сейчас… Да, транспортную систему эту замечательную проверь, хорошенько проверь! Зощенке поручи, он землю копытами будет рыть. А если Шевцов сюда сам заявится, сейчас же позвони. Осторожно только, не спугни. Там такое дело, ниточки далеко потянулись. Помнишь, был тут вредитель такой, Бирюков?

– Ну?

– Одна это шайка. Очень даже может быть, что он сам заявится. Деньги в кассе недополучил, и вообще. Я распорядился, чтобы все пока тихо было. Решит, что пронесло, и высунется из норы. Есть шанс.

– Да его небось искать теперь, как ветру в поле!

– Обижаешь, Женя. Тут он где-то отсиживается. Но хитер, подлюка. Мы уже всех девок его перетрясли – дохлый номер, молчат! Ревут только да глазами хлопают.

– Девок? Его девок?

– Его, его. Обалденные, между прочим, девахи! Мы с тобой света белого не видим, вкалываем как проклятые, а эти деятели везде поспевают. Одна, там, евреечка, ну я тебе доложу! Ладно, договорились. Будь.

Савин, посвистывая, легкой походкой вышел на крыльцо. Из-за угла навстречу ему выдвинулся длинный черный автомобиль.

У Евгения голова шла кругом. «Саботаж? А ведь правда, они же пытались организовать массовый уход рабочих с шахты! Девки обалденные? У этого мозгляка? С ума сойти!»

О происшествии в кабинете начальника шахты никто вслух не поминал. Десятка полтора из задержанных по этому делу вернулись на шахту, но помалкивали. Наступило лето. Однажды, стоя под душем, Слепко увидал рядом с собой Шевцова. Тот стоял, натурально голый, под соседним рожком и яростно драил спину мочалкой. На начальника шахты он не обращал ни малейшего внимания. Стоял, отвернувшись.

– Здорово, Шевцов!

– А, здравствуйте, Евгений Семеныч!

– Как дела?

– Да так, ничего. Вот только из шахты вернулся. Почти две недели меня не было, а положение вполне нормальное. Кое-кому, конечно, пришлось немного всыпать. Самое удивительное: захожу сейчас в кассу – оказывается, никто вообще не заметил моего отсутствия. Даже обидно, – Андрей издал что-то похожее на смешок, глотнул воды и закашлялся.

– Так ведь сам говоришь, все нормально шло. Потом, чего ж ты хотел? Ты у нас главный механик, третий человек на шахте. Прикажешь прогулы тебе писать? Мы не знали, где ты и что, хотели даже с милицией искать, – говоря это, Слепко внимательно смотрел в лицо Шевцову, но из-за водяных струй ничего не разобрал.

– Несчастье у меня, то есть неприятность одна произошла. Я хотел отпуск за свой счет попросить, а у вас там такое началось…

– Так ты за этим ко мне приходил?

– Конечно!

– А что за несчастье?

– Приятель один, то есть знакомый тяжело заболел, и я должен был… Но я готов…

– Знакомый?

– То есть знакомая. Понимаете, Евгений Семенович, я бы не хотел… То есть я собирался у вас отпроситься, но… – Шевцов очень натурально засмущавшись, развел руками.

– И как, обошлось?

– Да вроде… Евгений Семенович, я готов понести, так сказать…

– Это хорошо, что готов.

– Так мне, может, все-таки заявление об отпуске написать задним числом?

– Задним числом, думаю, не стоит, а вот объяснительную – придется! Идем, побеседуем пока.

Они оделись и неторопливо прошли через двор в контору. Зощенко, невидимый за зарослями лебеды, изумленно взирал на них из своего окошка.

– Знаешь, Андрей, а ведь это просто замечательно, что в твое отсутствие, как я понимаю, внезапное, работа шла как по маслу.

– Ну, не совсем все-таки.

– Я вчера проверял и никаких нарушений не заметил. Должен признать, ты с этим своим особым журналом, заткнул меня за пояс. Поделись, в чем тут секрет.

– Какой там еще секрет! Я вам когда еще пытался объяснить. Секрет успеха в системе. Журнал это так, форма. Главное – это система!

– И в чем она, твоя система?

– В том, что я рассматриваю задачу руководства людьми как чисто инженерную и соответственно решаю вопросы.

– Интересно!

– Первым делом я систематизировал производственные операции, определил их сравнительную важность, трудоемкость, затраты материалов и времени.

– Иначе говоря, построил обыкновенный сетевой график.

– Не совсем все-таки, лучше не перебивайте меня. Работы оказались трех видов: регулярные, иррегулярные, то есть разовые и, наконец, аварийные. Теперь о журнале. Я подробно расписал задания каждому механику, в том числе на стандартные операции, независимо от того, что они вроде бы сами всё знали не хуже меня. Вот. Вначале не пошло, вы знаете. Я стал разбираться, почему они так себя ведут. Оказалось, что и к ним следует применить стандартный набор операций: одним нужны регулярные разносы, просто жить без этого не могут; с другими, наоборот, требуется по душам беседовать, а есть такие, Иванов, например, на кого, кроме угрозы увольнения по нехорошей статье, – Шевцов запнулся, – ничего не действует. Я внес в схему соответствующие коэффициенты, учитывающие все эти особенности. Без меня они нормально работали потому только, что я на месяц вперед все задачи расписываю. Если хотите, сейчас принесу журнал, покажу.

– Не нужно. Бузу ту ты тоже по своей инженерной системе организовал?

– Бузу? – Андрея словно мешком оглоушили, – не понимаю, то есть ничего я не организовывал!

– Да что ты говоришь! А не ты подбил рабочих на массовый акт саботажа? Скажешь, нет?

– Нет! Не может этого быть! Евгений Семеныч, мы действительно тогда обсуждали, но… В общежитии невыносимые условия, почему люди должны страдать? Мы хотели к вам пойти и обсудить всё. Вот и Федорчук тоже.

– Ты только Федорчука грязью не мажь. Не надо.

– Но остальные, они ведь тоже…

– Если ты о дружках своих, с которыми тут художества всякие вытворял, то вынужден тебя огорчить. Все как один – пьяницы, хулиганы и прогульщики.

– Я не знал, я только накануне с ними познакомился.

– И сразу же подбил их учинить тут черт-те что!

– Не подбивал я! Не может этого быть!