Шахта

– На, скажи ему, чтобы пёр сюда все книжки, какие ни на есть. Мы тут сами разберемся. Только смотри, если что…

В коридоре и на улице собралась уже немалая толпа. Дело принимало очень дурной оборот. В протянутой ему трубке раздавались короткие гудки.

– Ты не тот номер назвал, этот список старый, – любезно сообщил Евгений чернявому.

– Ладно, а какой – тот?

Начальник шахты решительно крутанул ручку индуктора и закричал:

– Два – сорок два! Говорит начальник шахты Слепко! Немедленно высылайте наряд в контору. Шахта двадцать три!

Чернявый, так и не выпустивший трубку, свободной рукой врезал начальнику в челюсть. Евгений грохнулся на пол.

– Ты куда звонил, гад? – выдохнул громила, потрясая оторванной трубкой. – Обмануть вздумал? На! – и он пребольно пихнул Евгения сапогом под ребра. Хорошо еще, что не было места для нормального замаха.

Мужики, плотно набившиеся в кабинет, заголосили:

– Гад! Гад ползучий! Обмануть хотел!

В коридоре подхватили, причем громче других звучали тонкие бабьи голоса.

– Кому надо, тому и жвонил! – гордо прошамкал Слепко, за что получил новый удар под ребра. Послышался треск ломаемого стула. Кто-то взвыл:

– Бей!.. – и запустил в окно чугунным пресс-папье.

Зазвенело стекло. Теперь страшно закричали уже на улице, что-то невнятное, протяжное. Евгений приподнялся на локте. Стараясь говорить как можно убедительнее, он обратился к собравшимся:

– Пошлушайте, вы жа ш ума шошли, – он сплюнул кровь, – что вы делаете? Не жалко себя, подумайте хоть о них, – мотнул головой в сторону улицы. – Ребята! – попытался он возвысить голос, – не ломайте тут ничего, сейчас милиция приедет, могут быть неприятности. Давайте лучше выходите! Оставьте тут ваших представителей, а уж я с ними как-нибудь все улажу.

– Давайте, робяты, правда, на улице нас обождите, а то вишь как накурили, гражданин начальник даже в обморок бухнулись, – поддержал чернявый, глаза его затравленно бегали. – Ты, это, начальник, зла на нас не держи, всяко бывает, ты и сам виноват, не надо было… – он протянул руку и помог Евгению встать.

Шум начал стихать, некоторые бочком-бочком стали протискиваться к выходу. На улице опять закричали, но уже иначе, по коридору прокатился дробный топот, и в кабинет влетели три милиционера во главе с самим начальником отделения.

– Чего тут у вас? – риторически вопросил последний, держа руку на расстегнутой кобуре. Топот в коридоре резко усилился и затих. Толпа испарилась.

– Вот ентот, – вывернулась откуда-то баба, первой стоявшая в очереди, – товарища начальника в морду ударил и потом сапожищем два раза, а ентот, – показала она на татарина, опять сидевшего на корточках и качавшегося из стороны в сторону, – ентот окно разбил. А который кресло ломал, так тот убег, но я его, паскуду, хорошо запомнила!

– Понятно, – начальник отделения достал из планшета карандаш, книжку протоколов и, все еще тяжело дыша, уселся рядом с Шевцовым. – Разберемся. Сивкин! Сажай этих субчиков в грузовик.

В комнате кроме чернявого и татарина оставалось еще трое бузотеров. Всех пятерых без сопротивления вывели.

– Ты уж извини, Слепко, телефонистка нам сразу сообщила, потом ты и сам позвонил, да машина никак не заводилась, чтоб ей! Я уж было на своих двоих добег. Ну, давай пять!

Евгений выглянул из разбитого окна. Арестованные сидели уже в кузове. Начальник отделения вскочил на подножку, и грузовик, чихая, тронулся. В комнате оставался только Шевцов.

– Ты иди, Андрей, – Слепко осторожно потрогал разбитую нижнюю губу, – видишь, какие дела. Жавтра поговорим.

Шевцов встал, непонятно махнул рукой и вышел, переставляя ноги, как марионетка.

Дома он вытащил все из шкафа. Достал из-под матраса холщовый мешок с лямками, пришитыми его мамой, еще когда он, ее Андрюшенька, уезжал поступать в институт. Подумал, бросил мешок, выволок из-под койки чемодан, вывалил оттуда все, положил хорошую одежду, аккуратно завернул в газету штиблеты и сунул туда же. Внимательно оглядел комнату. Вытащил из-под подушки дневник, который вел время от времени, взял с подоконника любимую чашку, вытряхнув на пол присохшие чаинки. Вспомнил, что надо бы запастись едой, но идти на кухню не хотелось. В конце концов, он всю жизнь ждал чего-то подобного. Эфемерное его существование в качестве советского «командира производства» кончилось разом, просто и обыденно. От одного взгляда на кульман желудок скрутило, Андрей закашлялся. Сгреб рейсфедеры и прочую ценную мелочовку. «Какой же я был идиот! Изобретатель сверхскоростных электровозов для народного хозяйства! Воображал, пуская слюни, триумфальные арки в Москве и все такое прочее». Он присел на дорожку. Комната уже стала чужой. «Мы же пришли просто поговорить, а эти двое ни с того ни с сего начали кулаками размахивать. Ох нет, они не только кулаками махали, они и языками мололи. Многие слышали. Слепко. Хорошо, не о том совсем мы ночью говорили, не настолько же я пьяный был. Или – все-таки? Все равно решат, что я соучастник». Андрей взял чемодан и вышел. Дверь не запер, ключ так и остался торчать в скважине. «Неплохо, если товарищи пролетарии напоследок меня обчистят, – подумал он, – очень удачно получится». Денег у него имелось: рупь с мелочью. «А и были бы деньги? На поезд нельзя, там станут искать в первую очередь». Оставалось подаваться в леса, которых, впрочем, в округе не наблюдалось. Поставил чемодан на обочину, бегом бросился назад, в свою бывшую комнату, схватил с этажерки «Королеву Марго» и вновь скатился на улицу. «Теперь я еще и библиотечную книгу спер», – обрадовался Андрей и потопал куда глаза глядят.

Целую неделю исчезновения главного механика шахты никто не замечал. Слепко, как всегда, находился в запарке и, хотя вспоминал временами об Андрее, его всегда что-нибудь отвлекало. Подчиненные Шевцова только рады были неожиданному перерыву в потоке поучений и нахлобучек. На седьмой день после злосчастной заварушки Евгений поднялся пораньше на-гора и, предвкушая близкий обед, на минутку зашел к себе в кабинет.

У окна стоял высокий, подтянутый военный. Он обернулся. Оказалось, это Петр Иванович Савин, начальник местного райотдела НКВД и хороший приятель Евгения. Они дружески обнялись. Поинтересовавшись, как поживают Наталья и подрастающее поколение, Савин перешел к делу:

– Слушай, а где у тебя этот, как его, Шевцов? Я тут порасспрашивал малость, никто ничего не говорит.

– Не знаю, а в чем дело?

– Значит, ты тоже не в курсе. В комнате у него хоть шаром покати. Из вещей ни горелой спички не осталось. Соседи уверяют, что неделю уже его не видали. Кое-кто даже поет, что – месяц.

– Черт-те что! Нет, я вчера, кажется, его встречал. У него там все нормально… Да нет, я бы знал.

– Говорю тебе, неделю его нет! А ты, дорогуша, под самым носом у себя ни черта не замечаешь. Надо все-таки побдительнее быть.

– Куда уж нам. Это вы у нас такие пинкертоны, что остается, как говорится, встать и снять шляпу. А правда, что Кузьмин оказался польским шпионом?

– Вот и работай в таких условиях! Уже, значит, все об этом болтают?

– Обо всех не скажу. Мне вот жена рассказала, а она в магазине слышала.

– Что будешь делать с трепачами этими? Чего тогда от штатских ждать, если свои… – Савин раздраженно хлопнул ладонью по бедру. – Ну тебе-то я могу доверять. Сознался голубчик, во всем сознался. Целая система в районе действовала. Шпион, говоришь? Подымай выше! Резидент ихней вельможнопанской разведки!

– Ни хрена себе! Мне этот типус всегда был чем-то отвратителен. А Рубакин?

– Он Кузьмина и разоблачил. «Приезжаю, – говорит, – лезу с делами разбираться, а там, мама родная! Чего он только без меня не наворотил!» Ну, Рубакин – молодец, долго не раздумывал и сейчас же к нам. Да, кстати, тебя тоже поздравить можно. Ловко ты умудрился милицию-то вызвать! Смело. Хотя, если честно, довольно-таки безответственно.

– Это почему же?

– А ты не подумал, чего они могли с тобой сотворить? Ты, Жень, нам еще живым нужен.