Человек-тело (СИ)

— Уж и не знаю, чего она хотела, — продолжал Кокусев. — Мне даже пришла в голову дикая мысль, что она намеревалась сжечь именно рукописи, а не дачу.

— Но рукописи не горят.

— Горят. Я об этом как-то написал в одном романе…

— Не читал. Я только Булгакова вот…

— Да никто этот мой роман не читал. Я, видишь ли, последние годы в стол пишу.

— С какого хуя?

— Писатель должен писать.

— Кто это сказал?

— Ильф и Петров.

— А Булгаков сказал, что рукописи не горят.

— Он мудак. На букву «ч», — Кокусев кивнул своей жене, и она почему-то хохотнула. — Рукописи горят и сильно воняют при этом. Так воняют, что задохнуться можно. Что она и сделала, царствие ей небесное, хоть такового и не существует в природе.

— Кто — «она»?

— Моя молодая незаконная супруга.

Аннушка смотрела на меня, пытаясь определить по выражению лица, как я приму весть о гибели той, которую драл во все дыры. Мое лицо было непроницаемым. Я спросил:

— Да что случилось-то?

— Моя ошибочная молодая супруга, — начал Кокусев, — завалилась на дачу и решила зачем-то ее сжечь. Рукописи лежали на веранде, в виде пирамиды Миккерина. Она эту кучу подожгла. Думала, что дача займется. Так мне местный следователь сказал, они восстановили последовательность событий. Из картонных коробок стал выделяться невидимый угарный газ. Девочка и не заметила, как умерла. Коробки-то погасли, но дыма было достаточно, чтобы соседи, тетя Лампа и дядя Гриб, вызвали пожарных. Когда те приехали, то обнаружили тлеющую пирамиду и скорченный труп подле нее. Ни единой строчки не пострадало.

— Теперь эти тетради опалены, обуглены снаружи, — подала голос Анна. — В далеком будущем их стоимость повысится. Надо тебе только бы повесть об этом написать, чтобы документально засвидетельствовать. Потомки будут в золоте купаться, правонаследники.

— А они у нас будут? — Кокусев опять толкнул в бок свою пожилую жену.

— А почему бы и нет? — сказала она. — Я все еще женщина.

2

Опускаю те пустяки, о которых мы говорили дальше, ибо все это были пустяки. Супруги простились и ушли. Мне так и не удалось за весь тот вечер поймать взгляд Анны. Зато «писатель», как называла его моя покойная девочка, много раз заглядывал мне в глаза, особенно долго, будто рассматривая мое глазное дно, когда тряс энергично руку на прощанье. Я уверен, что в последний раз в своей жизни видел этих людей.

Думаю, что проницательный читатель следил все это время, предвкушал: да, да! Она окажется его дочерью. Дочерью писателя. Ведь оставила Нюша в роддоме дочь. Ведь похожа была Вика на Нюшу…

Хуй тебе по всей морде, проницательный мой. Оставим этот ход г-ну Тюльпанову.

Значит, ты умерла, моя девочка. Девочка, которая лгала, и потому казалась загадочной. Девочка, чьей тайны я так и не постиг, хотя она жила в моем доме, долго была рядом. Иногда мне кажется, что только ее я и любил — единственный раз в своей жизни. Молчи, читатель. Я любил ее. Я, человек-тело, человек, который существовал лишь в чьем-то больном воображении, которое, так же, как и все наши воображения, из ниоткуда явилось, и в никуда ушло.

Эту тетрадь сестричка нашла под подушкой умершего пациента. Я, в общем-то давно не читаю художественную литературу, тем более — записки моих больных. Читаю только научную — то, что может помочь чего-то достичь в жизни. Впрочем, как все мои коллеги и друзья, работающие в других специальностях.

Я подозреваю, что и ты читаешь так. наз. художественную литературу, лишь потому, что это и есть твоя специальность, позволяющая тебе делать свою жизнь. Вот и посылаю тебе эту тетрадь как гендиректору издательства, может, она тебя чем-то заинтересует, может, ты ее опубликуешь. От продажи книги, надеюсь получить процент. Шутка.

Пациент, в вещах которого была найдена сия тетрадь, поступил ко мне с обширным инфарктом. Некто Кокосцев Василий Николаевич, бомж, бывший учитель словесности, о чем и доложили санитарам бомжи, которые вызвали «скорую помощь». Бомж наш бескудниковский нынче продвинутый пошел: у многих даже мобилы имеются. У покойного бомжа, кроме паспорта и мобилы, и была эта тетрадь.

Мне, в общем-то недосуг ее читать, я бегло просмотрел ее, но так и не понял: то ли это какой-то дневник, то ли какой-то вымысел.

19 марта Вы передали мне для компьютерного набора старую синюю тетрадь формата А-4. Некоторые места этой рукописи я разобрать не смогла и пометила в квадратных скобках [неразборч.] Если это был конец абзаца, то далее я делала отступ, если нет — отступа не делала. В квадратных, это для того, чтобы отличить их от скобок автора, которые круглые.

Некоторые слова и предложения были подчеркнуты, такие места я отформатировала курсивом.

Кое-где здесь имелись записи на полях. Я так и ставила в том месте, где начиналась запись, между абзацами, с пометкой с красной строки [На полях: «…»]. А сами слова, которые были написаны на полях, заключала в кавычки.

Три записи были сделаны явно другим почерком, более ровным и ясным. В этих местах я ставила две ремарки: 1 [Начало] и 2 [Конец]. Остальные же записи были сделаны неряшливым, плохо разборчивым почерком, я об этом уже сообщала выше.

Прошу Вас заметить, что этим плохим, отстойным почерком написана вся рукопись, кроме этих небольших указанных мест.

Правда, стоит отметить, оценить, что последняя страница рукописи написана другим, совершенно иным, хорошим почерком. Я ее немножко почитала и поняла, что это была записка врача, адресованная лично Вам. Эта записка не является частью рукописи, но я все равно ее набрала. Прошу прощения, но я требую, чтобы и этот набор мне также зачли при расчете.

Как Вы мне и сказали, что если будут проблемы с почерком, то Вы готовы повысить тариф. Я тогда сказала, что там видно будет, но теперь ясно знаю: видно, Вы уж извините.

Вот почему я и предлагаю рассчитаться со мной не по заранее оговоренному тарифу, а на 10 проц. выше. Как видите, я прошу не очень многого, но все же повторяю, что работа была очень трудная, включая исправление ошибок. Грамматические ошибки и описки я исправила с помощью самой компьютерной программы, но попадались в рукописи и всяческие словечки, намеренно употребляемые автором, когда он имитировал стиль молодой девушки, которая намеренно коверкает слова («училисще» — вместо «училище», «муччина» — вместо «мужчина» и т. п.) Над такими местами мне пришлось покумекать изрядно, потому что надо было понять, случайная это ошибка или элемент стиля. И на это тоже надо было время.