Ван Вэй Тикет (СИ)

Свой дом давно ношу с собой.

Со мной всегда его порог.

И крыша с длинною трубой,

Откуда ласковый дымок.

Пускай вокруг шумит вокзал,

Рисунка раскрываю дверь,

Вхожу в большой и тёплый Зал,

Куда не проползёт метель.

Мне дом любимый Богом дан.

Он рядом, близко в день любой.

Незрячий скажет: "Чемодан".

А зрячий в дверь войдёт со мной.

Лихо взлетев по ступенькам, я шёл к металлоискателю, как заправский пассажир, привыкший к дальним странствиям. Если прислушаться, то можно расслышать, как булькал бензин в канистре. Приняв бесстрашный вид, я шагнул в проём металлоискателя.

Ну, конечно же, он мерзко зазвонил. Я покрылся холодным потом, но охранник лениво смотрел куда-то мимо. Подкашиваясь от страха, ноги вынесли меня внутрь автовокзала. А рамка позванивала и позванивала. И я увидел, что багаж каждого пассажира металлоискателю чем-то казался подозрительным. Но, главное, он не казался подозрительным охраннику.

Я сидел в прохладном зале ожидания на деревянном сиденье, зажевав сначала пирожок с картошкой, а потом гамбургер с тонкой безвкусной котлетиной. Глаза лениво разглядывали пассажиров. Кто-то спал. Кто-то ёрзал. Кто-то уткнулся в газету. Здесь не было постоянности. Здесь всё перетекало и менялось. Прибывали автобусы, и какие-то кресла пустели. Но их тут же занимали пассажиры, ожидающие следующих рейсов. В блаженном ничегонеделаньи я следил за табло, где вспыхивали маршруты населённых пунктов и время отправления. Внутри то покалывало беспокойство, то разливалась грусть. С одной стороны, никуда не хотелось ехать: век бы сидел в этом зале в ожидании чего-то важного. С другой стороны, почему-то хотелось закончить всё побыстрее. Шагнуть куда-то, пусть даже этот шаг будет последним.

Когда я поднимался по ступенькам в автобус, то вслушивался в плеск бензина, который не мог скрыть и чемодан. Иногда казалось, что плеск этот слышен и в Америке. Я думал, водитель тормознёт меня и отправит обратно. Но он лишь забрал билет и неопределённо махнул головой куда-то вглубь автобуса. У этого водилы не было столь цепкого взгляда, каким обладал тот, что вёз нас в "Ван Вэй Тикет". Для этого водилы после факта оплаты я перестал существовать. Как жаль, что для кого-то я перестал существовать намного раньше.

Когда-то мне довелось читать о ночных поездах, в которые садятся те, кому надо прибыть к месту назначения ранним утром. Оказалось, существуют и ночные автобусы. Садишься в такой за час до полуночи, и он везёт тебя сквозь темноту в блистающее утро. Ну, или пасмурное. В общем, как получится. Пассажиров набралось на треть салона. Большинство сразу сонно свесили голову, утонув в дрёме. Завтра им предстоял деятельный день, и стоило выспаться. Мне же совершеннейше не спалось.

Я думал о Лёньке. И о давнишней сказке, которую читал, когда ещё не ходил в школу. Сказке о маленькой русалочке. Я помнил, как мне объясняли, что Андерсен показал прекрасное создание, не имеющее человеческой души. Жаждущее эту душу обрести, но скованное морем. И маленькая русалочка, единственная из всех, отважилась оборвать всё, чтобы стать человеком, чтобы обрести душу. Мне не нравилась эта сказка. Я протестовал, ведь всё должно закончиться не так. Должен появиться мудрый волшебник и разъяснить непонятливому принцу, кто же на самом деле вытащил его из погибельной пучины. Да я был готов взять кинжал из рук русалочки и проткнуть недогадливое сердце, чтобы добрая безмолвная красавица снова могла вернуться на глубину. Чтобы она жила!

А мне объяснили, что на самом деле мечта русалочки осуществилась. Она тянулась за бессмертной душой и, превратившись в пену, улетела к незримым дочерям воздуха, которые трёхсотлетним служением могут заработать эту душу. Я не слушал объяснений. Во мне кипела ярость против столь очевидной несправедливости. Русалочке должны вручить душу незамедлительно. И принца тоже! Иначе зачем она, эта сказка? Я заперся в негодовании, как в крепости.

А этой ночью крепостные ворота открылись.

Я вспоминал Лёньку. Фраза "Ещё год или два, укачу на другой конец страны. На Дальний Восток. Там тайга -- во!" позвякивала неутихающим колокольчиком. Лёнька рвался в лес. Лёнька мечтал стать его частицей. И открытые врата в мир неведомого воспринимались нами по-разному. Для меня Лёньку вырвали из мира живых. Но как он видел этот шаг за ворота? Неужели для него это был шаг к мечте? Большой шаг. Может, даже последний. Бросок в мечту, которую мне никогда не осмыслить.

На этот раз я занял место поближе к кабине, поэтому слышал, как водила путешествует по новостным каналам: "За прошлый год в полиции зарегистрировано 1165 заявлений о безвестном исчезновении граждан, местонахождение 957 человек было установлено. 13 человек из них стали жертвами преступников. 208 человек до сих пор числятся не разысканными -- население небольшой пятиэтажки. Многих не могут найти по пятнадцать лет и более. Тех, кто "ушел и не вернулся", можно разделить на несколько групп. Больше половины разыскиваемых -- несовершеннолетние. Подростки покидают дом из-за конфликтов с родителями или друзьями; по нескольку раз убегают дети из неблагополучных семей. Беглецы, как правило, отправляются в путешествия либо отсиживаются у знакомых -- там их и находят..."

"Или не находят, -- подумалось мне. -- Просто кому-то покупают билет в утилизационный лагерь. И, оказавшись там, он уже ничего не сможет изменить".

Новости водителю надоели, и он переключился на музыку. Включился ударник, запульсировал ритм-компьютер. И где-то среди ударов и пульсаций пробудились переливы щемяще грустной мелодии, которую подхватил голос с печальными нотками.

It's just that if I try

Never give it up

If I try

Holding on to you

Won't you tell me not to worry

If I try

Never give it up

If I try

Would I lie to you?

Нельзя сказать, что из меня вышел бы классный переводчик. Но в тот вечер всё воспринималось очень остро и отчётливо, поэтому я не только понимал каждое слово, но и проживал его. Мне казалось, неведомые силы специально выбрали песню. Зловещая "One Way Ticket" осталась позади. Теперь уже навсегда. И то, что я снова ехал в лагерь с тем же страшным названием, ничего особенного не значило. Меня словно впустили на следующий этап, где звучали совершенно другие песни. "Всего лишь если я попробую" сразу соединялось "Я никогда не сдамся". А дальше перед глазами вставала рыжая звезда, и звучало "Скажи мне, чтоб я не волновался". И снова повторялось "Если я попробую, я никогда не сдамся". И в конце нежно и надрывно, но как-то очень уверенно ставилась финальная точка "Если я попробую, стал бы лгать тебе?"

И я снова видел в тёмном небе ласковую, отчаянно-рыжую звёздочку.

Я ведь уже пробую. Без всяких "если". Я меняю всё прямо сейчас. Меняю что-то важное для себя и для всего мира в целом. Песня затихала, но я ещё различал слова и даже складывал их в предложения, хотя уже терял смысл, не умея переводить, да и не желая никакого перевода.

Outside-mapping the stars

Diamond girls are playing cheap guitars

Мне нравилось выражение "Diamond girls". И сердце нежно трепетало от слова "stars". Я смотрел за оконное стекло на ещё светлое небо, где проклёвывались искорки первых звёзд, и выискивал среди них рыжую.