Моя легендарная девушка

— Но дело не в этом, — запротестовал я.

— Я и не говорю, что в этом, Вилл. Я говорю — ты должен убедиться, что это не так. Можно я дам тебе один совет? Постарайся понять, был ли ты самим собой по телефону или притворялся таким, каким хотел бы быть. Эта девушка влюблена в того, с кем разговаривала по телефону. Но ты ли это?

Порыв ветра бросил в окно холодные капли дождя, и они застучали по стеклу. Кейт и Саймон опять пытались выбраться из коробки, куда я их засунул. Я дрожал. Я положил трубку на пол и взялся за голову. Всего за полчаса Барбара сумела превратить мою твердую, как скала, уверенность в пыль.

— Хорошо, Вилл, но наше время истекает, — сказала с пола тоненьким голоском Барбара. — Спасибо, что позвонил. Пожалуйста, позвони мне еще раз через две-три недели и расскажи мне и слушателям, что произошло дальше. Твоя история невероятно интересна.

01:13

Когда раздался звонок в дверь, мне как раз снился кошмар, в котором я был американским морским пехотинцем, и какой-то вьетконговец, очень похожий на Агги, держал меня в плену в бамбуковой клетке. Так как за всю неделю моего проживания здесь никто мне в дверь не звонил, я не сразу понял, что это за шум. Я попробовал не обращать на него внимания, рассудив, что это какой-то арчвейский бомж-алкоголик валяет дурака — я понадеялся, что ему это скоро надоест, и мне не придется вставать, спускаться вниз и выливать на него ведро воды. Но звонки продолжались, долгие, пронзительные, сердитые — кто-то по целой минуте не отпускал кнопку. Я поглядел на телевизор и задумался, есть ли у телевизионщиков такие технологии, которые позволяют им следить за тобой сквозь экран. А что такого? Была четверть второго ночи, и мысли у меня путались. Я повернулся на другой бок и натянул одеяло на голову. Пусть драные телевизионщики идут к черту.

Я уже снова почти отключился, как вдруг в дверь постучали. Я опять посмотрел на часы. Было уже двадцать три минуты второго. Либо кто-то впустил этого бомжа-алкоголика, либо меня сейчас оштрафуют на 600 фунтов за то, что у меня в комнате выключен телевизор. Я поплотнее завернулся в одеяло, собираясь смыться из реальности как можно скорее, пока дело не зашло слишком далеко, но на дверь обрушился такой град ударов, что она чуть не слетела с петель. Я выполз из кровати, даже не пытаясь натянуть что-нибудь приличное из одежды, слегка приоткрыл дверь и выглянул в щель. Женщина из квартиры этажом ниже (которая выключала пожарную сигнализацию) яростно на меня воззрилась. Она была уже не в махровом платье. Вместо него на ней была пушистая небесно-голубая пижама с резинками на лодыжках, так что казалось, что она в детском комбинезончике. Лицо у нее было раскрасневшееся, в пятнах, а волосы торчали во все стороны. Честно говоря, даже самая бешеная из сестер-фурий не смогла бы выглядеть более разъяренной.

Сдобрив такой довольно короткий вопрос, как:

— Ты знаешь, который час? — неправдоподобным количеством ругательств, женщина принялась точить об меня когти. И хотя я был совершенно сбит с толку из-за того, что меня разбудили посреди ночи, я не мог устоять перед искушением поучаствовать в хорошей соседской перебранке.

— И ты, чокнутая курица, колотишь мне в дверь, чтобы узнать, который час? Давай вали отсюда, пока я полицию не позвал!

Она не рассмеялась.

— Мало того, что ты никогда не идешь выключать пожарную сигнализацию, так тебе еще и личный дворецкий понадобился! В следующий раз, друг любезный, сам открывай эту чертову дверь, когда тебе звонят!

Я постарался изобразить раскаяние, хотя на самом деле на лице у меня отразилось недоумение.

— Я тоже выключаю пожарную сигнализацию! Если все дело в ней, то спроси парня из той квартиры. — Я махнул рукой через площадку. — Этот прохвост еще ни разу не отключал сирену. — Соседка была воплощением ярости. Я попробовал ее успокоить. — Мне тоже звонил в дверь какой-то сумасшедший, но я никого не жду, поэтому решил, что он ошибся.

— По-моему, я могу объяснить, — послышался голос из-за спины соседки. — Я, наверное, попала не в ту квартиру. Я позвонила в дверь этой женщины нечаянно, когда ты мне не открыл.

Я распахнул дверь пошире, чтобы поглядеть на загадочную незнакомку. Это была Агги.

Я оглядел ее с ног до головы. На ней были черные леггинсы и что-то фиолетовое, вроде рубахи. Волосы спутаны. Выражение лица у нее было не менее решительное, чем у соседки, но она была прекрасна, как никогда.

— Входи, — устало сказал я и бросил суровый взгляд на соседку, чтобы она не подумала, что приглашение относится к ней.

Агги вошла, закрыла за собой дверь и осталась стоять на пороге. Я сел на кровать и вдруг до смешного отчетливо увидел себя со стороны. Мало того, что на мне были только семейные трусы, так это были зеленые трусы с изображением игроков в гольф — подарок моей матери. Вот в таком виде любовь всей моей жизни увидела меня после трехлетней разлуки — мешок сала в дешевом нижнем белье. Пока я натягивал футболку, Агги отвела глаза, подавленно разглядывая обстановку и не говоря ни слова.

Я закончил одеваться, посмотрел на нее и сказал:

— Привет.

Лицо Агги вдруг перекосилось от гнева, как будто она щелкнула рубильником с надписью «адски бешеная визжащая ведьма». Я испугался. Женщины, которые могут прийти в такую ярость при виде слегка растолстевшего, но в общем-то приятного парня, получают потом полгода условно, ссылаясь на временное помутнение рассудка.

— Я таааак зла, — завизжала она.

Я вздрогнул, сообразив, что она, наверное, переживает из-за того, что я наговорил ее парню по поводу команды регбистов. Я подумал, не напомнить ли ей, что я в очках, и потому прекрасно вижу ее состояние, но отказался от этой мысли.

— Тоби тебя убить хотел. Он тебя изобьет так, что мать родная не узнает. Он на тебе места живого не оставит. Он знает, что ты ненормальный. Он ждет меня внизу в машине, так что пусть твоя больная фантазия ничего такого тебе не нашептывает.

— Он адвокат? — робко спросил я.

— Да, — прошипела она.

— Он играет в регби?

— Каждые выходные.

— Ага, — сказал я.

Я чувствовал себя совсем маленьким, размером с комара — не больше. Это было, как если бы меня отчитывала мама, и даже хуже, потому что я был без штанов, а мама никогда бы не пригрозила, что ее парень меня изобьет, если бы даже он у нее и был. Одно хорошо — насколько я мог понять, парень Агги не стал в точности передавать ей мои слова, хотя она определенно услышала достаточно, чтобы получить общее представление. Мне было ужасно стыдно. В своей ярости Агги была безжалостна, она металась по комнате, осыпая меня оскорблениями и ядовитыми замечаниями, и все, что она говорила, к сожалению, было правдой. Каждое предложение начиналось с «да как ты смеешь…» Мне даже оправдываться было нечем. Я позвонил ей ни с того ни с сего, хотя у меня уже три года, как не было на это права, и опозорил ее в глазах ее парня, который мог бы избить меня до смерти, даже если ему связать за спиной руки. Это было нелепо. Я сидел, повесив голову, и принимал ее слова если и не как мужчина, то настолько близко к этому, насколько мог, — как забитый и несчастный подросток.

Когда мне показалось, что она иссякла, я поднял глаза, но, к своему разочарованию, обнаружил, что она еще не закончила.

— Если ты еще хоть раз попытаешься мне позвонить, написать или начнешь посылать негативные мозговые сигналы, я пойду в полицию, понял, подонок? И не думай, что я этого не сделаю!

Она развернулась и открыла дверь, даже не взглянув на меня. «Вот и все, здравствуй и прощай. Но я ведь заслуживаю большего?» Уж лучше было слушать, как она орет на меня в моей же собственной квартире, чем жить с мыслью, что в ту самую секунду, как она выйдет из комнаты, всякая память обо мне исчезнет из ее головы — она просто все забудет. И хорошее, и плохое. Это было невозможно представить, потому что если я не существую даже в ее голове, значит — меня вообще нет.