Наследство Карны

Ему пришлось выйти и привести Ханну в дом.

Лицо у нее было разбито до неузнаваемости. Волосы и кровь. Из-под них, пылая, огнем, на него смотрели глаза Ханны.

Он подхватил ее на руки и внес в кабинет. Усадил в кресло перед столом, зажег лампу. Ханна была вся в крови, и Вениамин не знал, с чего следует начать осмотр. Осторожно поднял ее голову и осветил лицо. Откинул в сторону волосы.

Олаисен потрудился на славу. Губа у нее была рассечена, над глазом зияла рана. Не считая ран на голове.

Вениамин поставил на огонь чайник и молча приготовил все необходимое. Ее глаза следили за его движениями. Несколько раз она безуспешно пыталась встать, но падала обратно. Наконец ей удалось поднять руку и показать на пол.

Вениамин оторвал взгляд от ее изуродованного лица — у ее ног темнела лужа.

Он уложил ее на диван и раздел. Не веря себе, убедился, что ему остается только ждать. Помочь ей он уже не мог.

Пока он осматривал ее, Ханна лежала с закрытыми глазами. Вениамин не знал, что сделать, чтобы она не чувствовала себя униженной. Но так ничего и не придумал. Ему было ясно, что, не будь у нее разбито лицо, она осталась бы дома и, скорее всего, умерла бы от потери крови.

Он подсунул подушку ей под бедра, положил две прокладки между ног и прикрыл ее одеялом. Но Ханну так трясло, что он принес перину.

Потом он заставил ее выпить рому, обмыл ей лицо и наложил шесть швов, молясь, чтобы шрамы получились незаметными, и заставляя руку быть твердой. На это ушло много времени.

Ханна не издала ни звука. Иногда ее трясло так, что ему приходилось прерывать работу. Или это трясло его самого?

В три часа ночи Вениамин перенес ее на кровать.

Преодолевая усталость и страх, проверил, заперты ли окно и дверь.

Потом затопил в спальне печку и сел на стул у кровати. Маленькое окно, упиравшееся в сарай, было занесено снегом, раньше он этого не замечал.

Кровотечение продолжалось, и, когда соседский петух возвестил о приходе нового дня, у Ханны вышел плод. И раздался ее плач!

Занимаясь Ханной, Вениамин молил про себя:

— Господи, помоги мне! Помоги! Пошли ей силы, ей нельзя сейчас сдаваться!

Он не мог даже погладить ее по голове — руки его были заняты. Где-то в мозгу саднила рана.

Наконец он понял, что Ханне было бы легче, если б он заговорил с ней. Первая попытка не увенчалась успехом. Он сделал вторую. И наконец выдавил из себя несколько членораздельных слов. Сейчас он напоит ее молоком с медом. Как их поила Олине. Раны заживут, только придется полежать в кровати. Скоро утро, и тогда она все увидит в ином свете. Она сильная и красивая. Очень сильная! Это он всегда знал. Она справится! Он поможет ей. Из всего есть выход.

Вениамин забил печку в кабинете хворостом и углем. Прислушался к ее яростному гудению. Проверил печку в спальне. Она горела хорошо. И тем не менее все было сковано морозом.

Вениамин подошел к кровати. Согрелась ли она хоть немного?

Он растирал Ханне руки и ноги, пока озноб не прошел. Приподняв ее, осторожно подстелил под нее чистую простыню.

Молоко сбежало, и Вениамин поставил новую порцию. Запах сбежавшего молока и крови был отвратителен. Вместе с молоком он дал Ханне снотворного. Она пила уголком рта. Половина молока пролилась.

Говорить она не могла. Вениамин догадывался, что на самом деле все обстоит еще хуже, чем ему кажется. Перебирал мысленно, что следует сделать. Одно, другое… В ком можно найти союзника? Ханне была нужна женщина, в этом он не сомневался.

Стине? Он предложил это Ханне, но она в ужасе замахала руками.

Наконец она задремала, а он по цвету лица пытался понять, много ли крови она потеряла до того, как пришла к нему.

Потом Вениамин начал мыть и убирать, как всегда после тяжелых пациентов. Ноющее тело подчинилось привычке. Он уговаривал себя, что кровь Ханны ничем не отличается от крови других больных. Но обмануть себя было трудно. Его мутило.

За эти годы Вениамин принял шесть мертвых младенцев. Закрыл глаза четырем женщинам, чью жизнь спасти он не смог. Но каждый раз с ними он терял частицу и собственной жизни. Привычка была сильнее, чем страх сделать ошибку. В подчинении ей он искал искупления. За то, что не смог спасти Карну. Чем больше доктор Грёнэльв следовал привычке, тем меньше была его собственная вина. Но верил ли он этому сам?

Он всегда боялся, что в будущем ему, может быть, придется принимать роды у Анны. И теперь был рад, что она не беременеет.

Завернувшись в шерстяное одеяло, Вениамин клевал носом, сидя рядом с кроватью. Босые ноги он засунул к Ханне под одеяло. А сверху положил на них ее руку, чтобы она без усилий могла подать ему знак.

Во сне он ощущал влажное тепло Ханны. Когда она заснула, ее ладонь разжалась. Потом она неожиданно вонзила в него ногти, словно приняла его за врага.

Они вместе плыли по спокойному морю далеко за острова. Глаза Ханны сияли. Он сказал ей об этом, и она с улыбкой вынула их и протянула ему. Понимая, что поступает неправильно, он все-таки взял их. И в то же мгновение Ханна изменилась и исчезла в море.

Он оглянуться не успел, как ее место заняла Анна. Без глаз. Из черных впадин бежала влага. Чем дольше он смотрел, тем больше она бежала.

Он подумал, что мог бы дать Анне глаза Ханны, но сперва следовало промыть ей глазницы. Держа в каждой руке по мерцающему глазу, он понял, что не может промыть глазницы, потому что у него заняты руки.

Ханна схватила его ногу. Он сразу сел. Звуки за окном свидетельствовали о том, что новый день уже начался.

Вениамин с трудом различил Ханну на фоне темной стены. Видна была только белая повязка.

— Как ты? — шепотом спросил он, беря ее руку. Пульс был слабый. Ханну немного лихорадило, но не слишком сильно. Она пыталась и не могла что-то сказать. Болели швы.

В январе всегда темно, подумал Вениамин и встал, чтобы заправить керосином чадящую лампу. Скоро явится Олаисен. И все начнется с начала.

Вениамин подавил в себе гнев. Потом, потом. Сейчас он не отпустит ее. Иначе он проиграет. Этот человек опасен. А сам он слишком слаб, труслив и опустошен.

И все же он попытался поставить себя на место Олаисена. Неужели он тоже мог бы зверски избить женщину? А будь он пьян? Или узнал бы, что Анна…

Нет! Решительно нет! Но он располагал словами. А они тоже были способны убивать.

Он услыхал шепот Ханны и нагнулся к кровати.

— Он все видел! — с трудом проговорила она.

— Кто?

— Исаак…

— Он был в той же комнате? — В голосе Вениамина звучало недоверие.

— Да. Он не понимал, что происходит…

Вениамин хотел обнять Ханну, но боялся к ней прикоснуться и потому схватил ее руки.

— Не волнуйся, Ханна! Я пошлю за Исааком. Ты боишься за него?

— Нет… — Она не договорила.

Он ждал.

— Олаисен не видел Исаака… Исаак подошел сзади. С молотком для отбивания мяса. Он крикнул: «Беги из дома, мама! Беги из дома!»

— И что дальше? Ты видела?

— Нет. — Она всхлипнула. — Вилфред лежал на полу, а Исаак… все бил и бил его.

— Почему ты не сказала об этом ночью?

— Я только сейчас вспомнила! — Ханна зарыдала и хотела встать.

— Успокойся! — властно сказал Вениамин и прижал ее плечи к подушке. — Я пошлю за Диной.

Ханна сделала движение. Оно должно было означать кивок. Ее ладонь сжалась в его руке.

Увидев в окно помощника пекаря с тележкой, Вениамин подозвал его к себе. Велел оставить тележку и сбегать в гостиницу за фру Диной. Только побыстрее.

— Сейчас, господин доктор! Вы заболели? — испуганно спросил парень и бросился бежать.

Вениамин подумал, что ему следовало посмотреться в зеркало, прежде чем разговаривать с людьми. Настоящее пугало. Но он не мог даже улыбнуться. Вид у него был ужасный. Не только глаза, все лицо было в кровоподтеках. Однако раны были незначительные.