Серебряный меридиан

заметно, словно от внезапного порыва воздуха, качнулась назад.

Через мгновение она глубоко вздохнула и широко улыбнулась.

— Мы не могли опоздать к такому событию! И поздравить Ри-

чарда с вступлением в гильдию.

— Спасибо, Виола! — улыбнулся Дик.

— Виола? — левая бровь Жаклин приподнялась меньше с выра-

жением удивления, чем укоризны. — Какой на вас… смелый…

наряд!

— Каприз последней моды, — не узнавая своего голоса, ответила

Виола.

Воцарилось неловкое молчание, тут же деликатно прерванное

Жаклин:

— Я думаю, вам есть о чем поговорить. Поэтому прошу простить, но я оставлю вас. Мне нужно сделать кое-какие распоряжения, и вскоре я приглашу вас к столу.

Она вышла из зала.

Уилл молчал.

— Думаю, недели не хватит, чтобы вы рассказали обо всем, что

повидали и пережили, — сказал Ричард. — Настоящие кочевники.

Кто бы мог подумать!

Виола села в кресло напротив мужчин, расположившихся на

скамье.

Свет из окна освещал их, отчего глаза Дика казались совсем про-

зрачными, точно льдинки.

— А ты? Все эти годы ты не уезжал из Лондона?

— Пока учишься, ты подневолен. Только мастер решает дать ли

тебе время отдохнуть и сколько. Обычно это всего один день —

Пасха или Рождество.

— Силы Небесные! Да это ж настоящее рабство, — Уилл, нако-

нец, обрел дар речи.

224

ЧАСТЬ II. ГЛАВА VII

— Таков порядок, — сказал Дик.

— Вот поэтому-то мы с тобой — неучи, — позволив, наконец, себе

улыбнуться, Уильям кивнул сестре. — Никогда бы не смог безвы-

лазно сидеть на одном месте. И не рассказывай больше об этом.

Казни египетские!

— Давно ты женат, Ричард? — спросила Виола.

Дик рассказал им историю своей любви. Так обычно говорят

о шторме, который сменился благодатью покоя лучисто играю-

щего солнечными бликами штиля и ясным лазоревым утром на-

ступающего дня.

По дороге домой Уилл несколько раз пытался заглянуть в лицо

Виолы, но она не смотрела на него. Она смотрела вперед, не

мигая, не поворачивая головы, не замечая ничего вокруг.

И только глубокая складка у правой брови говорила, какого напря-

жения сил стоило ей вынести произошедшее. Ноющая боль сжала

ему сердце. Дома он прислушивался к ней. Уж лучше бы она раз-

рыдалась. Лучше бы ее лицо смяла гримаса плача, чем видеть эту

впалую бледную маску с остановившимся взглядом существа, рас-

терявшегося под ударами собственной судьбы. В конце концов, он

не выдержал.

— Ви, прости меня ради всего святого! Я сам не мог сказать тебе

раньше. Я не мог.

Она смотрела в окно. Ее лицо в этот момент стало почти светя-

щимся, почти растворилось в отблеске солнца, и тень, словно

контраст гравюры, оттенила ее спину. Вдруг она коснулась обеими

ладонями лба.

— Это несправедливо, — произнесла она и плечи ее содрогну-

лись. — Это несправедливо.

Больше ни звука. Она качала головой, словно безостановочно

и бессловесно отрицая неопровержимый факт, событие, безуслов-

ное и однозначное, какое жизнь замыслила и предъявила ей. «Это

несправедливо». Она думала о том, на что решилась, чтобы до-

браться до Лондона. Это несправедливо. Сколько дорог она про-

шла. Сколько раз она запрягала лошадей, толкала повозки, наравне с мужчинами, обжигалась в огне, боролась с ужасом в кро-

мешной лесной темноте и жаждой в засушливые месяцы, окунала

руки в ледяную воду, заслонялась ими от солнца, сколько тяжести

подняла этими руками, преодолевая испытания бездорожьем в не-

225

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

дели распутицы. Сколько терпела и выносила вместе со всеми, сколько мерзости видела, когда друзья ее болели и грешили, ка-

кими усилиями боролась она за собственное достоинство и чего

стоили все слова, какими можно все это назвать, но какими ни-

кого не уверишь в той степени самозабвения, с которым идешь

к тому, за кого отдашь не только силы, но и самою жизнь, если при-

дется. Ведь «какой мерой меряете, такой и вам отмерят». Так где

же эта мера? Или это были безмерные усилия. И разве можно

сравнить то, что сделала ради него она с тем, что сделала эта

француженка. Разве Жаклин прошла к нему сотни миль? Разве она

написала ему столько писем? Разве она так молилась о нем? Разве

она терпела и ждала так долго? Ей все пришло само. Он сам вошел

однажды и остался. Только за красоту?

Уилл молчал, ожидая, когда она произнесет хоть слово.

— Усилия любви, — наконец сказала она. — Напрасны. Ты был

прав.

— Когда?

— Помнишь, когда мы собирались в путь. Впервые. Ты их нашел

и назвал их «потерянными». Потерянные и есть.

— Усилия любви не бывают напрасными.

— Уилл, — сказала она, словно пытаясь что-то ответить, но за-

молчала.

Уилл шагнул к ней. И вновь обнял ее. Прижался лбом к ее лбу, как всегда, когда одному из них бывало страшно, так же как в те

минуты, когда им бывало радостно. Вдруг, закрыв глаза, она улыб-

нулась. Слезы выкатились. Уилл отстранился немного и так смот-

рел на нее. Открыв глаза, она сказала:

— Он жив, здоров. Мы в одном городе. Он счастлив. Не об этом

ли я молилась все эти годы? Как я могу не быть счастливой?

В дар сестры возрождаться, восстанавливаться, становясь силь-

нее, он уверовал, когда еще в Стратфорде на его глазах она учи-

лась жить заново. Истинный феникс.

— В конце концов, — она вновь смотрела на него, — никто не

знает, как долго способен любить. О себе я знаю одно — я умею

дружить. Вечно.

Через незначительную паузу она добавила:

— Я буду другом ему. Верным. Об остальном мне следует молчать.

Молчать — единственное, что было теперь возможно.

226

ЧАСТЬ II. ГЛАВА VII

Итак, он твой. Теперь судьба моя

Окажется заложенным именьем,

Чтоб только он — мое второе «я» —

По-прежнему служил мне утешеньем.

………………………………………………

Свою свободу отдал он в залог,

Но мне свободу возвратить не мог*.

* Шекспир У. Сонет 134 (пер. С. Маршака).

227

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

Глава VIII

1588 — первый их лондонский год — принес Уильяму успех на

столичных подмостках, что, в свою очередь, открыло ему дверь

в театральные круги Лондона. Это был особый мир, в который

были вовлечены люди, социальная принадлежность которых вне

его границ не позволяла им пересекаться ни при каких обстоя-

тельствах. Знатные, богатые и влиятельные господа — покрови-

тели и попечители актерских сообществ, просто любители этого

жанра, театральные дельцы — владельцы помещений, приспособ-

ленных для представлений, знаменитые актеры и просто актеры

и даже те, кто занимался их хозяйственными проблемами.

Особое место в этом сообществе занимали драматурги. В основ-

ном это были поэты, амбициозные и заносчивые выпускники уни-

верситетов. Одни уже стали известными и популярными, другим

это подолгу не удавалось, но все они с подозрением и презрением

относились к «выскочкам», как они называли появляющихся опас-

ных конкурентов, в числе которых оказался и Уильям. Не обладая

ни значительным имуществом, ни университетской степенью, он, внимательно оглядевшись вокруг, понял, что может быть в этом

обществе на равных и решил, что здесь пришло время проявить

свои таланты в полную силу. Он испытывал радость от предчув-

ствия своей победы и, уверенный в успехе, победил.

«Слуги лорда Стрейнджа» давали представления в разных ме-

стах. В основном это были площадки при гостиницах: «Скрещен-

ные ключи» и «Колокол» на Грейсчерч-стрит, «Белсэвидж» на