Таинства любви (новеллы и беседы о любви)

- В каком плане?

- В философическом...

- Ну?

- Да, говорили про него... и чуть ли не у вас! Спроси у мамы.

Славик съел весь обед и уехал. В тот же вечер Марина справилась у матери. Людмила Ивановна, не долго думая, заявила, что Михаил Стенин - это литературный критик.

- Ты уверена?

Людмила Ивановна, улыбнувшись, нашла номер одного из “толстых” журналов за прошлый год со статьей М. Стенина, которую и Марина читала с интересом.

- Мама! Это и есть мой новый знакомый! - с легким торжеством рассмеялась она.

- Поздравляю! Как это случилось?

- Как это случилось, ты знаешь. Билет у меня с рук взял именно он... Мы разговорились и познакомились. Но он ни словом не обмолвился, кто он такой.

- Он что, молодой?

- На первый взгляд не старше Славика... Но ему столько же примерно, сколько тебе или папе... Странный он какой-то, но интересный!

- И между вами завязалась переписка?

- Как видишь.

- Он увлекся тобой? - Людмила Ивановна перешла на шепот, чтобы до поры до времени не посвящать отца в неординарную историю дочери.

- Не знаю, - смутилась Марина.

- А что он пишет?

- Мама, сама понимаешь, без его разрешения я не могу показать тебе письмо... Он пишет вообще, то есть больше о себе...

- Хорошо, - мать не настаивала. - Перечитаем его статью.

Семья из года в год выписывала один-два “толстых” журнала, а Людмила Ивановна вообще обожала разговоры на литературные темы.

- Ты знаешь, - сказала она позже, - мне нравится его статья. Он пишет искренно и прямо, без обиняков. Мне бы очень хотелось с ним познакомиться. Ты можешь это устроить?

- Пожалуй, - рассмеялась Марина, ибо мать говорила шутливо-важным тоном, как она обыкновенно разговаривала при гостях. Журнал, статья, автор которой словно вошел в их жизнь, вдруг представили разговор матери с дочерью в новом свете, уже в не индивидуально-личном, а как бы в более широком плане, как небо открывается над городом, когда выходишь на улицу... Впрочем, Людмила Ивановна, в характере которой всегда присутствовало это стремление к более широким горизонтам жизни, не забывала и о том, что она мать.

- Кстати, - сказала она, - это и необходимо, чтобы ваши отношения не зашли куда-нибудь не туда. Ты меня понимаешь?

- Да, мама, - отвечала Марина, как примерная и послушная дочь, какой она чаще всего и была.

- У меня к нему много вопросов.

Вопросы были и у Марины, но он - “Прощайте! Будьте здоровы и счастливы!”

V

Марина заколебалась: как быть? Оставить Стенина в покое, как он того хочет? Тогда - зачем была эта исповедь?

Чтобы долго не гадать, она позвонила ему.

- Мы можем с вами встретиться? - спросила без лишних слов.

- Случилось что-нибудь? - голос его звучал отстраненно, словно он никак не мог оторваться от своих мыслей.

- Можно сказать, да.

- Хорошо! - откликнулся он наконец. - Когда? Где?

- Приходите к нам. Кстати, мама моя знает вас по вашим публикациям, папа - тоже... Они так загорелись... Разумеется, я не показывала ваших писем. Приходите запросто! Придете? - Марине, пока она уговаривала, отлично сознавая, что для него это приглашение, в сущности, бессмысленно и даже, может быть,  неприятно, самой почему-то очень захотелось, чтобы он пришел, и в последнее слово она невольно вложила тайный, волнующий смысл интимного обещания.

Но Стенин, неожиданный для Марины во всем, спокойно ответил:

- Нет, Марина.

- Почему? - уже капризно и нежно, как бы не таясь, справилась она. - Но почему, Михаил?

- Разве неясно? Я охотно увижусь с вами... Если не боитесь, приходите ко мне. Отказываясь от вашего приглашения, - добавил он, по своему обыкновению, продолжая думать вслух, - я должен ответить любезностью. - Приходите. Кстати, занесете мои... опусы.

- И вы ожидаете, что я соглашусь? - задала вопрос Марина скорее риторически, ибо в его предложении она не усмотрела ничего неприличного.

- Почему нет? Впрочем, мы можем встретиться... например, в Таврическом саду.

- Знаете, я зайду к вам. Когда лучше?

- Да хоть сейчас.

- Видите ли, мне о многом хотелось бы расспросить вас и поговорить, так сказать, по душам. Это можно?

- Конечно, - сказал он и объяснил, как его найти.

Дома никого еще не было, и Марина без задержки отправилась на свидание, довольно для нее неожиданное. Через полчаса она входила в дом по проспекту Чернышевского, на который и раньше обращала внимание, высокий, коричневый, с узкими на верхних этажах окнами, облицованный снизу мрамором.

Поднявшись в старом громыхающем лифте на пятый этаж, Марина в окно на среднем пролете лестницы увидела внизу верхушки деревьев и крыши соседних домов... Чувство было такое, будто она оторвалась от земли... Не успела она позвонить, как дверь отворилась, и Марина оказалась в узком длинном коридоре, направо и налево двери, за ними слышны голоса, музыка, радио, и вдруг свет и снова ощущение - будто ты на крыше, а внизу город, - это Михаил открыл дверь в свою комнату, ярко освещенную солнцем, повисшим где-то над морем...

Марина прищурилась и всплеснула руками. Ей все представлялось, что она идет по крыше, без опоры, как бывает во сне.

- Вы живете в поднебесье, - сказала она.

Одетый в костюм, как для выхода на улицу, новенький, темно-серый, Стенин был при параде и дома как бы не находил себе места. Марина даже остановилась, не усаживаясь в кресло, которое он придвинул к столу у окна. Но он поспешил уверить, что никуда не торопится, что дел у него никаких. Небольшая комната, вся заставленная вдоль стен книжными шкафами красного дерева, напоминала чисто прибранный кабинет - с маленькой кушеткой. Да и хозяин (теперь Марина ясно видела) походил на работающего человека, который принимает гостя, не прерывая своих занятий, во всяком случае, раздумий.

- Я в самом деле не помешала вам? - спросила Марина.

- Как вы можете помешать? Вот ласточки летают, - он показал в окно, раскрытое настежь. - Как и они, помешать вы не можете.

- Это они свистят? - спросила Марина; последние  его слова внезапно задели ее, и она даже заволновалась.

- Да, ласточки удивительные существа, - сказал он, выглядывая в окно.

Марина была в темно-синих вельветовых брюках, в босоножках на босу ногу, в полосатой блузке с короткими рукавами и с открытой шеей. Все это так к ней шло, будто она в них родилась. Босые ее ноги, еще совсем не загоревшие, на свету отливающие нежной белизной, привлекали его внимание. Марина то выглядывала в окно, то садилась к его столу, то опускалась на кушетку, не зная, куда на время спрятать свои ноги. Она чувствовала неловкость и смущение, исходившее и от Стенина, который всегда бывал взволнован, когда наведывались к нему приятели, а тут - и подавно. Он не предлагал чаю, ни о чем не спрашивал, и она молча посматривала вокруг, не решаясь взглянуть ему в глаза. Между тем он прохаживался по комнате, оглядывая ее как бы издали.

- Уф! - наконец вздохнула она, сидя на кушетке, и рассмеялась. Глаза их встретились, он смотрел на нее с ласковым восхищением. Марина покраснела и опустила голову. Он подошел, сел с нею рядом и взял ее за руку.

- Ну, что? - сказал Стенин. - Какие проблемы мы решаем?

- Да нет, - проговорила она, осторожно отнимая руку, - внешне пока все нормально.

- Рассказывайте.

Поднявшись, он снова заходил по комнате.

- О чем рассказывать?

- Обо всем. О семье. О детстве... Ведь я высказался, теперь и вы хотите ответить мне тем же. Это естественно.

- А зачем все-таки вы... исповедовались передо мной? - спросила Марина, словно желая определить предварительные условия ее исповеди.