Сказки Золотого века

Барант вспыхнул и задвигался, словно не зная, на чем закончить это объяснение. Лермонтов мог бы повернуться и выйти в гостиную, оставив Баранта самому искать выход из положения, в которое поставил себя. Он пристально посмотрел на француза: "Ну, что?" - то и дело вспыхивал смех, как искры света, в его больших темных глазах.

- Если бы я был в своем отечестве, то знал бы, как кончить это дело, - заметил Барант, имея в виду, что в России дуэли запрещены.

Лермонтов усмехнулся:

- В России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и мы меньше других позволяем оскорблять себя безнаказанно.

- Допустим, - Барант вызвал русского офицера, вызов был принят.

Лермонтов вернулся в танцевальную залу, где блистал Монго-Столыпин уже не в гусарском ментике, а в одеянии современного льва и в облике совершеннейшего красавца. Он подал ему знак, увел за собой в сторону и передал ему свой разговор с Барантом.

- Будешь моим секундантом?

- Конечно.

- Хорошо. Завтра жду тебя у себя, - и Лермонтов отправился домой. Теперь он мог заново продумать один из эпизодов повести "Княжна Мери", уже законченной, с тем была завершена работа над романом "Герой нашего времени", который уже готовился к печати.

Алексей Аркадьевич Столыпин на следующий день был у Баранта, который представил ему в качестве своего секунданта виконта д’Англеса, недавно приехавшего в Россию с какой-то ученой миссией. Барант объявил, что будет драться на шпагах. Он, видимо, шпагой владел хорошо, да и французы дерутся на шпагах на дуэлях, редко достигая при этом смертельного исхода. Но Столыпин заметил:

- Но Лермонтов, может быть, не дерется на шпагах.

- Как же это офицер не владеет своим оружием? - удивился в свою очередь Барант.

- Оружие кавалерийского офицера - сабля, и если вы уж того хотите, то Лермонтову следует драться на саблях, - усмехнулся Столыпин.

- На саблях?! - французы переглянулись.

- У нас в России не привыкли, впрочем, употреблять это оружие на дуэлях, как и шпаги, а дерутся на пистолетах, которые вернее и решительнее кончают дело, - Алексей Столыпин выпрямился. - Однако же за вами право выбора оружия.

Барант настоял на своем, ссылаясь на обычай в своей стране и на право выбора оружия, по которому не возникло спора, поскольку Лермонтов счел француза обиженной стороной, а не себя.

- Хорошо, - согласился Столыпин. - В таком случае, чтобы дело кончить вернее, предлагаю как секундант Лермонтова такие условия: дуэль на шпагах, до первой крови, - это, так сказать, разминка, - потом на пистолетах.

Виконт д’Англес запротестовал, но Баранту отступать было некуда.

- Теперь, когда готовность драться на дуэли подтвердили обе стороны, господа, подумаем о возможности примирения без кровопролития и огласки, всегда и для всех нежелательной, - проговорил неторопливо Столыпин.

- Примирение возможно, если господин Лермонтов принесет извинения, - заявил Барант.

- Я говорил с ним об этом. Лермонтов не знает за собой ни вины, ни какого-то промаха в своих словах, чтобы просить прощения. Это не тот случай. Если даже кто-то в точности повторяет его слова, обидные для вас, по вашему разумению, за свои слова он не может просить прощения. А когда его слова перевирают или дурно понимают, тем более.

- Так, господин Лермонтов не станет просить извинений?

- Никогда.

- Значит, все, как условились. Завтра, в 12 часов дня, за Черной речкой, близ Парголовской дороги.

Как провел день и ночь перед дуэлью Лермонтов? А Столыпин? Сознавал ли он, что из-за ничтожной причины Россия может лишиться еще одного поэта - и снова от руки француза, искателя приключений? Но в деле чести исход не играет роли. Однако Столыпин мог понадеяться на ловкость Лермонтова, да он и шпагой владеет, и меткий стрелок. Скорее заносчивый Барант поплатится за Дантеса. Что ж, сам напросился. Но Столыпин не знал, как поведет себя Лермонтов во время поединка, имея все преимущества.

Противники съехались за Черной речкой по Парголовской дороге к назначенному часу. Шел мокрый снег, а иногда просто дождь. Выбрали площадку неподалеку от дороги за рощей. Секунданты обменивались короткими фразами.

- Здесь?

- Хорошо.

Снег лежал почти по колено; его затоптали на узком пространстве. Столыпин достал шпаги и предложил противникам:

- Господа!

Барант выбрал шпагу, Лермонтов выхватил вторую, и по команде секундантов они сошлись. Барант нападал вяло, может быть, опасаясь проскользнуться на мокром и неровном снегу, когда шаг в сторону - снег по колено. Между тем, к изумлению Столыпина, Лермонтов не нападал вовсе, а лишь отбивался, и дело не клеилось. Так продолжалось минут десять, секунданты продрогли, кроме дрожи от волнения, ибо на их глазах бились, пусть весьма вяло, противники не на шутку. Если виконт д’Англес терпеливо сносил непогоду и не находил темп схватки вялым, спешка здесь ни к чему, когда противникам необходимо приноровиться друг к другу для решительной атаки, то Монго-Столыпин, знавший решительность Лермонтова в схватках на шпагах, как, впрочем, во всем, за что бы ни брался, начал терять терпение.

- Мишель, дерись, черт побери! - вскричал он. - Чего ждешь?

- Пусть себя покажет. Зачем же он непременно хотел драться на шпагах? - отвечал Лермонтов по-французски, легко отбиваясь от наскоков противника.

- А вот зачем! - вскричал Барант, делая решительный выпад, но тут же, не устояв на ногах, упал на снег. Однако успел оцарапать руку ниже локтя у противника; Лермонтов почувствовал, как руку обожгло, и он тотчас перешел в наступление, чтобы тем же отплатить противнику. Выказывая, наконец, свое преимущество во владении шпагой, что он понял с самого начала и не хотел им воспользоваться без причин, он сделал решительный выпад с намерением проколоть противнику руку, но попал в самую рукоятку шпаги Баранта с такой силой, что кончик шпаги отломился. Секунданты подошли и остановили поединок; по условию на шпагах - до первой крови, - и кровь показалась на руке у Лермонтова.

- Серьезно? - спросил виконт.

- Нет, всего лишь царапина, - отвечал, смеясь, Лермонтов.

- Переходим на пистолеты! - заявил Алексей Столыпин и подал оружие противникам. Виконт обозначил расстояние. Столыпин сказал Лермонтову:

- Теперь что еще придумаешь? Выходишь драться - должно драться, не щадить. Никто не станет тебя щадить.

- Проколоть мальчишку в грудь - велика отвага, - отвечал Лермонтов.

Мокрый снег сменился мелким дождиком, уже все были порядком мокры.

Противники сошлись у барьера, Барант прицелился и выстрелил; Лермонтов снова медлил, с любопытством глядя в дуло пистолета противника, - Алексей Столыпин снова вспыхнул, - француз промахнулся, слава Богу.

Лермонтов демонстративно выстрелил на воздух. Виконт, Барант и Столыпин в эту минуту оценили вполне поступок Лермонтова, благоприятный исход всегда лучше, и примирение противников состоялось, и все поспешили разъехаться.

- Все хорошо, что хорошо кончается, - говорил Алексей Столыпин, он все испытывал досаду на Лермонтова. - Кажется, я знаю тебя лучше кого-либо на свете. Но твоя нерешительность на дуэли мне непонятна.

- Какая нерешительность? Я хотел, чтобы Барант себя показал, на что он способен. Шпагой владеет он так же скверно, как и пистолетом.

- Это не твоя забота. Выходишь драться - должно драться.

- На смерть?

- Да. Иначе тебя убьют.

- Что, по-твоему, мне надо было проткнуть француза или убить наповал пулей, уже безоружного?

- Он стрелял в тебя с намерением убить тебя, чтобы не быть убитым самому. Это не безоружный. Это твой убийца, который промахнулся. В конце концов, отчего было не пристрелить Баранта за Дантеса, если из-за него он возник?! - вскипел обыкновенно невозмутимо-спокойный Столыпин.

- Да, в самом деле! - расхохотался Лермонтов и попросил Монго, чтобы он высадил его у дома Краевского. - Рука вся в крови. Боюсь напугать бабушку.