Русская красавица. Кабаре

Я, конечно, моментально опомнилась. Куда?! Это же Свинтус! Где это видано, что б со старыми своими мужиками новые отношения начинать, да еще и не в виде щедрого дара, выпрашиваемого, а как само собой разумеющееся, по обоюдно возникшей идее?!

– А что это на тебе? – спросила, чтоб тему перевести.

– Шорты! – ухмылялся Свинтус. Ведь знал же, знал же, как я любила эти джинсы, зачем их было так бесчеловечно обрезать?! То есть, судя по виду шорт, ходить в них, даже когда они еще были джинсами, представлялось невозможным, но неужели нельзя было поберечь мою любимую вещь?!

– А почему они такие неравномерно малиновые?

– Я постирал их вместе с малиновой футболкой. – вежливо пояснил этот садюка.

– А почему они такие равномерно драные?

– Я постирал их вместе с драными носками…

– А-а-а-а! – набросилась в шутку, но резво, изображая месть за любимую вещь…

Возюкались, кидаясь подушками, совсем по-детски, и очень весело. Свинтус хохотал во все свое простуженное горло, хватал меня за щиколотки и поднимал высоко над полом.

– А если я тебя отпущу? – спрашивал, щурясь, а сам уже очки снял, и стал похожим на новорожденного щенёнка, которого мы когда-то давно чуть на птичьем рынке не купили из-за этой их со Свинтусом схожести. – Не боишься? – вопрошал, а сам уже колючей щекой жался к моей ноге и поглаживал. И меня, как ни странно, совсем не пугала возможность получить зацепку на колготках….

– Не боюсь, потому что не бросишь. Иначе начну кусаться! – и я, изогнувшись, взялась демонстрировать, как именно буду это делать. И откликаясь на мои покусыванья, Свинтусовская плоть мгновенно зашевелилась, затвердела, явно намереваясь прорасти, как трава сквозь асфальт, через плотную ткань неравномерно малиновых шорт…

– Здоровый секс – лучшее лекарство от всех болезней! – отвлеклась на миг, непослушными пальцами царапая его змейку. Болтала, разумеется, не просто так, а в качестве отмазки и оправдания. – Я ведь приехала тебя лечить, значит, все логично…

Боже! Какими смешными мы были когда-то, нам неизбежно требовались оправдания, мы неустанно требовали объяснений…

Свинтус таки уронил меня в самый ответственный момент, попросту разжал руки, не выдержав… И я вскочила, перемазанная, и тут же кинулась вытирать юбку об его нагло-довольное лицо, а он лучился жизнерадостностью, мигом забыв обо всех простудах сразу, а потом стал серьезным, и стаскивал, стаскивал с меня одежду, с таким ожесточением, будто обрывал листы с кочана капусты, а потом осторожно раздвигал оставшиеся лепестки, удивленно рассматривал, словно видит впервые и…

Наутро решили, что жить будем раздельно, но спать преимущественно вместе. А потом… потом все началось сначала, и всякие отношения пришлось прекратить. И сколько бы он ни приглашал меня потом в гости – даже когда у меня уже завелся лучеглахый мальчик Пашенька, и Свинтус знал об этом, потому, от природной брезгливости, ни за что не поддался бы ни на какие соблазны, – я все равно отказывалась, честно объясняя, что так просто мой визит не окончится.

– Что-что? – Свинтус, похоже, попросту не верит услышанному.

– Едем к тебе, – провозглашаю торжественно. – Ты не ослышался…

А сама уже представляю, как он сейчас скажет почти испуганно, что все бы ничего, да ведь с работы он всего на пару часов отпросился… А я не возмущусь, не обижусь, а скажу благодушно: «Ну и ладно! Дуй на свою работу, я пока ужин в микроволновке разогрею…» Есть же, наверное, у него там микроволновка и какие-нибудь полуфабрикаты…

– Ко мне нельзя, у меня Любочка… – сквозь зубы говорит раскрасневшийся вдруг Свинтус и впивается пальцами в руль так, будто тот собирается от него убежать…

Молчу уже целую вечность. Обрывками в мыслях мечутся упреки: «А обещал, что навсегда мой!» «А клялся не оставить ни за что!»… Если говорить честно – никогда не предполагала, что у Свинтуса может кто-то появиться. Не думала, что такое может случиться. Рассчитывала на вечное свое в нем всеправие… И отчего-то, вместо положенной благодарности судьбе за урок, ощущаю острый приступ злобы:

Свинтус сдался. Наплевал на «журавля в небе», перед самым его приземлением, выбрав «синицу в руке». А почему, собственно, он должен был поступить иначе?

Он – маленький никчемный человек, давно осознавший свою мелкость, ни на что большее не претендующий, смиренно принимающий от судьбы любые варианты женщины, и давно уже не ищущий идеала… Да и не только о женщинах речь. Во всем, во всем у него так. «Я – как все, я – из рода немощных, потому никакой ответственности на меня не ставьте»…

А я сама? Окопаться, плыть по течению, радоваться мелким человеческим приятностям и не замечать горести… Не могу! Не с тем послали нас – людей – в этот мир, чтоб бездействовать. Рассуждать от «я» – верх подлости, нужно мыслить от «мы», и тогда все меняется. Тогда «мы» – человечество – огромное, мощное, властьимущее, отнюдь не маленькое. От нас зависит, что будет дальше! Нам вершить, нам решать… И тогда уже не забьешься в норку, не избежишь ответственности. Потому что «мы» – те, на кого мир сделал ставки, и мы – каждый из нас – должны оправдывать.

А Свинтус вместо этого сдался, и живет теперь с Любочкой…

Какая-то добрая мелодия из радио наполняет салон и стыдит меня. Что ж это я? Радоваться за Свинтуса надо, а я злюсь… Ладно б была одна – тогда понятно, чего бешусь, а то ведь совсем вниманием не обделена (такой у меня кавалер, ни у кого такого нету !) а нервничаю…

Дим, а Дим… Это я про тебя. Ну, мол, ты-то у меня есть, зачем еще Свинутс…Ну не обижайся, ну, Димочка… Слушай, ничего ведь не произошло. Да собиралась… Ой, да знаешь сколько раз я в своей жизни собиралась, а потом разбиралась и ничего так и не делала. Самый строгий подход – судить не по поступкам, а по намерениям… Если так судить, то половину населения земного шара давно уже расстрелять должны б были… Сделаем вид, что последних пятнадцати минут и не было вовсе. Идет?

Любочка, Дим, это свинтусовская секретарша. Мягкая, пушистая, плюшевая… Кроткая, блин, и давно Свинтуса окучивающая…

В моей прошлой жизни она звала Свинтуса душкой, а он передергивался от такого обращения и всеми силами от Любочки отмахивался. А я ему ее неоднократно рекомендовала, и планомерно на нее настраивала, потому что искренне считала, что Свинтус в глубине душе классический обыватель, и все эти «муси-пуси», пушистые завитушки пережженных осветлителем волосы и кружевные накидочки на монитор – тайные, но искренние его пристрастия.

В нынешней жизни, как видишь, Димочка, все глобально переменилось. И тоска моя сучья здесь абсолютно не уместна. И выть от одиночества не стоит, а, наоборот, от него нужно молчать, а вслух – радоваться за Свинтуса и его семейное, блин, счастье… Ведь то, что оно так не вовремя его настигло – только мои проблемы. Для злых людей чужое счастье всегда не вовремя, а своего они вообще увидеть не в состоянии. А я сейчас стала злая, Димочка… Испортилась, как прокисшее пиво из бутылки, что всю ночь открытой простояла. И причины те же самые – слишком долго была открытой. Нельзя: выкиснешь изнутри, и на всех волком глядеть станешь…

– Что молчишь? – Свинтус явно выждал, чтоб я переболела всеми возможными эмоциями, и теперь решил, что продолжать разговор безопасно.

– Любочка? Та самая? – ох, как стараюсь не язвить, ох, как усиленно гашу закипающее уже раздражение. – Что, перестала называть тебя «душкой»?

– Нет, не перестала, – Свинтус к злонамеренности с моей стороны не привык, яд моей реплики совсем не замечает, и реагирует шуткой, как обычные безобидности: – Только и слышно: «Душка» и «душка»… Потому и решил жениться. Как ты знаешь из нашего опыта, единственный способ отучить человека проявлять к тебе ласку – прожить с ним пару лет под одной крышей…

– Жениться? – переспрашиваю. И сердце падает, и голос предательски сипит. /Вот и еще одно меня покинет лето…/ «Женатый Свинтус», это, примерно, как «одинокая Марина Бесфамильная» – выражение осмысленное, но внутренне противоречивое. Да что же с миром делается? О, времена нонсенсов и парадоксов! С чем вас едят? Как проживают? – Ну, поздравляю…