Четыре танкиста и собака

Трое танкистов молча направились к могиле. Никто не пошел за ними.

— Это их командир, — объяснил Вихура Ивану и Наташе.

— Ясно, — ответил атлет. — Попрощайтесь с ребятами за нас. Мы должны ехать дальше.

Они медленно пошли к машине, взобрались на ступеньки и скрылись в открытых дверях. За ними вскочила Крошка, а за ней — Шарик. Грузовик начал медленно двигаться. Шарик выглянул, тявкнул и соскочил на асфальт. Белая Крошка, которую держали за ошейник, рвалась из рук Наташи, скулила, пытаясь выскочить. Вагончик двигался все быстрей. Овчарка бросилась за ним, как будто хотела его догнать, но потом повернула и, не глядя в сторону отъезжающих, с опущенной головой подошла к своему экипажу. Был теперь Шарик не пятым, а четвертым.

Не понимая, что случилось, Шарик лизнул руку своего хозяина.

— Нет Василия, Шарик, — сказал Кос.

Они продолжали неподвижно стоять, глядя на небольшой могильный холмик.

Янек посмотрел на небо.

Оно было по-весеннему голубое, только одно неподвижное кучевое облако остановилось прямо над ними, и края его поблескивали на солнце, как каска часового.

22. Новый четвертый

Общими усилиями отвинтили и сняли броневую плиту, прикрывающую двигатель. Он выглядел хуже, чем казалось, когда смотрели на небольшое входное отверстие от снаряда. Внутри была каша: обломки разбитого корпуса, раскрошенные поршни, выщербленные зубчатые колеса передач, разорванные жилы проводов.

Вихура еще раз попытался уговорить танкистов, чтобы оставили танк в покое, расписывал, насколько лучше новые танки, но их трудно было в этом убедить и они не дали ничего снять с «Рыжего». Саакашвили и Елень остались на месте караулить, а Янек Кос и Шарик на грузовике отправились в штаб.

На место приехали быстро, потому что штаб командования, проводя подготовку к наступлению на Оксыве, переместился из Гдыни в Румию.

В воздухе безраздельно господствовала советская авиация. Вдали, в стороне моря, был виден широкий круг штурмовиков, атакующих гитлеровские укрепления. На дороге, которую патрулировали «яки», люди и техника двигались, не соблюдая маскировки. Тракторы тянули тяжелые орудия, буксовали студебеккеры, нагруженные снарядами. Завывая моторами, тащились по грязи мотоциклы связистов, телефонисты тянули провода.

Вихура сбавил скорость, глянул из кабины на черные провода, прицепленные у остатков столбов и крыш, затормозил перед неказистой избенкой, около которой провода висели гуще всего. В дверях стоял часовой в каске, с автоматом на груди. Когда грузовик остановился, водитель подмигнул Косу и сказал:

— Мы на месте. Сразу видно, что это штаб.

Янек вышел из машины, крепко пожал Вихуре руку и подошел к часовому.

— Я к командиру бригады.

— Он занят, придется вам подождать.

Парень был молодой, очевидно из нового пополнения, потому что Янек не мог вспомнить его лицо. Если бы тот был старым солдатом, то, даже забыв, как выглядит Кос, узнал бы Шарика, который был известен всей бригаде.

Тут к Янеку с распростертыми объятиями подбежал почтальон.

— Сколько лет, сколько зим! А ты хорошо выглядишь. Тут о вас разное говорили. А где Гжесь и Густлик?

Янек ответил, а почтальон вдруг что-то вспомнил и, порывшись в своей сумке, вытащил письмо.

— Вот тебе. Я несколько дней ношу, бригада постоянно в боях, и не было времени отправить. И правильно: нет худа без добра, ведь иначе письмо не попало бы к тебе. Ну, привет, лечу дальше.

Янек взял письмо в руки, узнал на конверте знакомый почерк, но до его сознания не дошло, что это значит. Лишь посмотрев на подпись, он закрыл глаза и прислонился к стене.

Письмо было написано Василием. Оно дошло до Коса как эхо в лесу, как далекий свет из Вселенной, который уже после гибели звезды будет виден на Земле еще много лет.

Свет апрельского дня показался ему скудным. На посеревшей вдруг бумаге он читал поспешно написанные слова:

— Шарик, тебе привет… — тихо сказал Янек, но собака не слушала его, кружила, принюхиваясь, у двери, потом заскулила, залаяла, начала скрести лапами.

Обеспокоенный часовой смотрел, не зная, что делать, ведь о собаках в уставе ничего не было сказано. Дверь вдруг отворилась, и из нее выглянул один из офицеров штаба.

— Что здесь происходит? Не мешать!

Овчарка, воспользовавшись случаем, проскользнула мимо его ног, вбежала в дом, и в ту же минуту оттуда донесся мягкий, сочный баритон командира бригады:

— Шарик… Янек, идите сюда!

Кос вошел, стал по стойке «смирно» и, стукнув каблуками, начал докладывать:

— Гражданин генерал, плютоновый Ян Кос…

Он не смог продолжать, потому что командир сердечно обнял его и расцеловал в обе щеки.

— Все приехали?

— Только трое и собака.

— Знаю. — Генерал помрачнел, взял погасшую трубку. — Понимаю. Подожди минутку… Вот это его осталось, распредели между экипажем. Вещи поручника Семенова. — Он протянул Косу брезентовый солдатский вещевой мешок, перевязанный посредине тесемкой. — Согласно обычаю отдаю вам, потому что адрес родных неизвестен.

Командир высыпал на стол содержимое мешка: кое-что из обмундирования, орден Красной Звезды, Крест Храбрых, карта облаков и новенький, блестящий крест Виртути Милитари…

— Это за штурм и взятие Мирославца, — объяснил командир бригады. — Приказ пришел за день до его гибели, и я не успел вручить…

В комнате кроме них двоих в углу за столом сидел советский генерал, склонившись с карандашом в руке над картой.

— Готовим приказ на завтра, — сказал командир бригады Янеку. — Будем атаковать Оксыве. Немного осталось от бригады после последних боев. Наберется батальон танков, не больше. Вам дам новый танк с восьмидесятипятимиллиметровой пушкой.

— На новые не хватает экипажей? — спросил Кос.

— Нет, хватает, но вам тоже один достанется.

— Гражданин генерал, мы хотели бы воевать на «Рыжем».

— У него же разбит мотор, танк демонтирован.

— Нет, не демонтирован. Там сидят Саакашвили и Елень, сторожат. Может быть, удастся поставить новый мотор, потому что мы должны на «Рыжем»…

— Почему?

Кос вынул письмо и показал то место в нем, где Василий писал: «Мне так хочется, чтобы „Рыжий“ дошел до моря с нашим экипажем…»

С минуту длилось молчание, потом командир сказал:

— У меня нет нового мотора. Можно было бы снять с подбитых машин, которые стоят под Кацком, но там такая непролазная грязь, что даже на тягаче трудно добраться.

— Если можно, мы туда съездим…

Генерал нахмурил брови, задумался на минуту и кивнул.

— Хорошо, возьми тягач из мастерских. Скажи, что по моему приказу. А рация действует?

— Действует.

— Как будете готовы, двигайтесь сюда, в Румию, и докладывайте на волне семьдесят четыре метра.

Янек отдал честь, сделал шаг к двери, но его остановил громкий, привыкший к отдаче приказов голос сидящего у окна советского генерала:

— Танкист, постой!

Янек повернулся, стал по стойке «смирно».

— Нечего ездить по трясине. До рассвета все равно не успеете. Я слышал, о чем речь. Иди сюда и отметь на карте, где стоит ваша машина… Так, понимаю… А теперь можешь идти. Ждите там, на месте.

Когда Кос закрыл дверь, русский обратился к генералу.

— Семенов — их командир, это я понял. Но почему танк называется «Рыжий»?

— В честь одной санитарки из восьмой гвардейской армии, у которой волосы как огонь. Она воевала вместе с нами на магнушевском плацдарме. Когда девушка была ранена, этот парень спас ее. Потом в госпитале встретились. Если все будет в порядке, надеюсь, пригласят на свадьбу.