Колеса

Адам вспомнил, о чем она спрашивала: всегда ли он говорит то, что думает.

— Не всегда. И полагаю, что едва ли кто поступает иначе. — А сам подумал: «И уж тем более в данный момент». Вслух же добавил: — Но когда я что-нибудь говорю, то стараюсь быть честным перед самим собой.

— Я знаю. Я слышала, что вы говорили. Не многие из нас поступают так.

Глаза Ровины встретились со взглядом Адама и спокойно выдержали его. Интересно, чувствует ли она, какое оказывает на него воздействие? Наверное, да.

Повар за буфетной стойкой, следуя указаниям Ровины, положил им на тарелки еды, и они вышли на воздух, где стояли столики. Там уже сидели двое: судья, молодой негр из федерального суда в штате Мичиган, и еще один гость из той же компании, где работал Адам, инженер-конструктор средних лет по имени Фрейзон. Чуть позже появился Бретт Дилозанто в сопровождении миловидной и немногословной брюнетки, которую он представил как Элзи.

— Мы решили, что главные события развернутся здесь, — сказал Бретт. — Только не разочаровывайте нас.

— А что вы имеете в виду? — спросила Ровина.

— Вы же знаете нас, автомобилестроителей. Нас ведь интересуют только две вещи — бизнес и секс.

— Для второго еще слишком рано, — улыбнулся судья. — Может быть, начнем с бизнеса. Вы вот тут говорили о годовых собраниях вашей компании, — заметил он, обращаясь к Адаму. — Мне понравилось то, что вы сказали, а именно: что надо выслушивать даже того, кто обладает хоть одной акцией.

Словно клюнув на приманку, инженер Фрейзон отложил в сторону нож и вилку.

— Ну а мне это не понравилось. Я не могу согласиться с Адамом, и так думают многие.

— Я знаю, — бросил судья. — Я заметил, как вы реагировали. Может, объясните почему?

Фрейзон нахмурил брови и задумался.

— Хорошо. Эти крикуны, обладающие одной акцией — сюда я включил бы и группы по защите интересов потребителей, и так называемый Комитет по контролю за ответственностью корпораций перед обществом, — способны только разрушать с помощью неверной подачи фактов, лжи и клеветы. Помните годовое общее собрание «Дженерал моторс», когда банда Нейдера обозвала всех «гангстерами на службе корпораций», а потом объявила, что мы «попираем закон и справедливость», оказываясь соучастниками «преступлений большого бизнеса, по сравнению с которыми уличная преступность — сущий пустяк»? Уместно спросить, как нам реагировать на подобные обвинения? Может, преисполниться чувства благодарности? Как относиться к этим клоунам, болтающим такой вздор? Неужели принимать их всерьез?

— Подумать только! — вставил Бретт Дилозанто. — Оказывается, ваш брат инженер прислушивается к тому, что говорят. А мы считали, что вы прислушиваетесь только к шуму мотора.

— Они прекрасно это слышали, — сказал Адам. — Мы все слышали — и в «Дженерал моторс», и в других компаниях. Но многие не поняли того, что приведенные здесь слова, — он сделал жест в сторону Фрейзона, — преследовали конкретную цель: вызвать гнев и ярость и тем самым предотвратить разумную реакцию на высказанные упреки. Дело в том, что протестовавшие не желали слушать разумный ответ автомобильных компаний. Если бы это произошло, мы бы доказали их несостоятельность. И то, что они задумали, сработало. А наши люди попались на удочку.

— Стало быть, вы считаете, что ругать вас — это своеобразная тактика? — уточнил судья.

— Разумеется. Это — язык нашего времени, и ребята, которые пользуются этим языком — главным образом молодые талантливые адвокаты, — точно знают, какое он оказывает воздействие на пожилых людей, восседающих за столом совета директоров автомобильных компаний. Под влиянием таких речей у них волосы встают дыбом, подскакивает кровяное давление, они ожесточаются и их с места не сдвинешь. Председатели и директора наших компаний воспитаны в духе вежливости: в их время, прикончив конкурента, говорили «извините». Теперь такое уже не встретишь. Нынешний тон общений резкий и грубый, аргументы грешат передержками, поэтому разумные люди холодно реагируют на такие вещи, их это не трогает. А вот наши шишки этому еще не научились.

— Я тоже не научился и не собираюсь учиться, — сказал Фрейзон. — Я — за изысканные манеры.

— Это говорит инженер, выразитель ультраконсервативных взглядов! — вставил Бретт.

— Адам — тоже инженер, — заметил Фрейзон. — Беда в том, что ему пришлось слишком много общаться с дизайнерами.

Сидевшие за столиком рассмеялись.

— Вы ведь наверняка не согласны с тем, чего требуют воинствующие элементы на ежегодных собраниях: ввести кого-нибудь от потребителей в состав советов директоров и все такое прочее? — повернувшись к Адаму, спросил Фрейзон.

— А почему бы и нет? — спокойно проговорил Адам. — Это означало бы, что мы готовы проявить гибкость, так почему бы и не попробовать. А что, если ввести кого-нибудь из них в совет или, скажем, в состав присяжных, — ведь тогда он, вероятно, будет относиться ко всему серьезно и уж не станет поднимать шум ради шума. Мы и сами при этом могли бы кое-чему научиться. Это ведь все равно когда-нибудь произойдет, и поэтому лучше проявить инициативу, не дожидаясь, пока мы будем вынуждены это сделать.

— А каково ваше суждение, господин судья, после того как вы выслушали обе стороны? — спросил Бретт.

— Извините. — Судья приложил руку ко рту, стараясь подавить зевоту. — Мне на какое-то время показалось, что я в суде. — Он покачал головой с наигранной торжественностью. — Прошу прощения, но не в моей привычке выносить приговоры во время уик-энда.

— И вы абсолютно правы, — произнесла Ровина. Она дотронулась до руки Адама, одновременно слегка погладив ее. Когда он повернулся к ней, она едва слышно спросила:

— Не хотите со мной поплавать?

Они отвязали от мостков одну из лодок Хэнка Крейзела с подвесным двигателем; Адам запустил его, и лодка не спеша поплыла. Отъехав мили на четыре в восточном направлении и еще отчетливо видя берег, поросший высокими раскидистыми деревьями, Адам выключил мотор, и лодка закачалась на голубой, прозрачной воде. Несколько одиноких лодок появилось и быстро исчезло из виду. Был полдень. Солнце стояло высоко, пьянящий воздух навевал дремоту. Прежде чем сесть в лодку, Ровина надела купальник в леопардовых пятнах, еще больше обнаживший ее фигуру, подчеркивая шелковистость нежной черной кожи. Адам был в плавках. Когда мотор замолк, Адам раскурил две сигареты — для себя и для нее. Они сидели рядом на подушках и курили.

— М-м, — произнесла Ровина. — До чего же хорошо!.. — Она запрокинула голову и, ослепленная ярким солнцем и озерной гладью, закрыла глаза. Губы ее были приоткрыты.

Адам лениво выпустил колечко дыма.

— Это называется уйти от всего. — Голос его почему-то звучал нетвердо.

— Мне это знакомо. Но случается не часто. И пролетает как миг, — с неожиданной серьезностью тихо сказала Ровина.

Адам повернулся к ней. Инстинкт подсказывал, что она откликнется, если он ее коснется. Однако он не был уверен и колебался.

Словно разгадав его намерение, Ровина негромко рассмеялась.

— А вы не забыли, что мы собирались поплавать? — проговорила она, бросая в воду сигарету.

Она стремительно поднялась и прыгнула через борт в воду. Перед глазами Адама промелькнуло ее стройное темное тело, длинноногое и прямое, как стрела. Резкий всплеск — и она ушла под воду. Лодка слегка качнулась.

Немного помедлив, Адам нырнул за ней следом. После солнечного зноя вода показалась холодной как лед. С трудом переводя дыхание и дрожа от холода, он всплыл на поверхность и оглянулся.

— Эй! Я здесь! — крикнула Ровина и рассмеялась. Она ушла под воду и снова появилась на поверхности — с головы и с лица ее стекала вода. — Ну, разве не прелесть?

— Я поделюсь своими впечатлениями, когда у меня восстановится кровообращение.

— Надо разогреть вам кровь, Адам. Я поплыла к берегу. Вы тоже?

— Наверное. Только нельзя бросать лодку Хэнка.

— Тогда подгоните ее поближе. — И широкими гребками Ровина поплыла к берегу, крикнув напоследок: — Если только вы не боитесь остаться со мной наедине.