Трепетные птички

«Сейчас я умру», — спокойно подумала девушка, и ей не было страшно.

— Прыгай! — услышала она окрик Николаева.

Он дернул ее, она потеряла равновесие, споткнулась и полетела в разверзшуюся перед ними пропасть. Сначала она испугалась, но Леха летел впереди и держал ее за руку. Иногда он оборачивался и улыбался ей.

— Ну, как ты, детка? — спрашивал он.

— Со мной все в порядке, однозначно.

— Ты молодец, детка!

— Это круто! — восхищалась она.

— Тебе нравится летать? — спросил он.

— Я тащусь! — откликнулась Ася.

И поняла, что ей действительно нравится падать. Необычное ощущение полной свободы и неземной легкости завораживало ее. Они летели вниз сквозь волшебный тоннель, стены которого светились и переливались всеми цветами радуги. И это было восхитительно.

— Держись за меня, а то потеряешься! — крикнул ее спутник.

И она заметила, что это уже не Леха, а Чужой из фантастического сериала, в котором играла Сигурни Уивер. Но все равно он оставался таким добрым и близким, и ей хотелось догнать его и прижаться к его чешуйчатой, склизкой груди.

— Подожди, подожди меня, — прокричала она.

— Я держу тебя, держу, не бойся, — ответил он, обнажив свои острые в несколько рядов клыки. — Закрой глаза, детка.

Она послушалась его совета, закрыла глаза и превратилась в пушистую снежинку, которая неспешно парит на большой высоте и еще не скоро опустится на землю.

НЕНАВИЖУ ОТРАЖЕНИЯ

Пару дней я не брился и чувствовал себя превосходно. Позволил себе отдых, а двухдневная колкая щетина придавала особый шарм праздному настроению. Утром, подравнивая ее, сбривая редкие волоски, пробившиеся особняком от лиловых скул, я наслаждался ничегонеделанием, наслаждался тем, что трачу время на никчемное прихорашивание. Скоро на работу, отпуск кончится, все равно сбрею все. А пока — вот возьму и истрачу парочку дней. Ни на что. Просто истрачу и все.

Под стать настроению выдался день. Красивые облака плыли по синему небу, но, словно соблюдая уговор, солнце обходили стороной. И все краски сделались яркими, лица радостными, тени сочными. А солнечные зайчики прыгали по блестящим деталям автомобилей, по линзам очков прохожих, по тонированным стеклам.

В дрожащем от жары воздухе возле палатки «Стардог!s» смешались ароматы поджаристых сосисок, маринованного лука и малосольных огурчиков. Я взял парочку хотдогов с горчицей, бутылочку фанты и устроился за высоким, круглым столиком. Продавщица в халате, надетом на голое тело — по причине духотищи внутри киоска, выскочила наружу и размашистыми движениями свалила картонные стаканы в ведро, вытерла стол и юркнула обратно в каморку.

В стороне на тротуаре стоял джип — «мерседес», «эмэлька». На черном металлике отражение получилось, как в зеркале. Красная майка, широкие лямки пересекают плоские лопатки, по которым можно изучать анатомию мышц. Я стою, опустив руки на столик, демонстрируя рельефные мускулы. Кому? Не знаю, кто скрывается за тонированными стеклами? Может быть, с заднего сидения «эмэльки» платиновая блондинка наблюдает за моими руками, за тем, как вгрызаюсь в поджаристую сардельку, как стираю жир с лилового подбородка, и ей до одури хочется чего-то грубого, первобытного, охоты на львов или на крокодилов где-нибудь в прериях.

По левую руку от меня вереницей тянулись люди. Я стоял к ним спиной. То и дело в многоголосице слышался девичий смех, и через мгновение я выхватывал взглядом из толпы и провожал радостную обладательницу звонкого голоса, с бронзовой спинкой, с кружевными трусиками, выглядывающими из-под обрезанных джинсиков.

А потом я заметил этих ребят. Их было шестеро. На обочине стояли их тачки — две «девятки» с подмосковными номерами. Коротко стриженные молодцы, в легких спортивных брюках и черных майках, кто в кроссовках, кто в пляжных шлепанцах, — всем своим видом они выдавали принадлежность к общей касте, к группе, из числа тех, с которыми предпочитают не связываться. Четверо топтались возле машин. А двое остановились посреди тротуара, мешая прохожим. Один стоял боком, и это выглядело еще куда ни шло. Вроде на обочину человек пройти хотел и застрял, пропуская прохожих. Второй же, самый низкорослый из шайки, стоял лицом навстречу потоку людей и нагло ухмылялся. Люди проходили между этими парнями, стараясь не встречаться с ними взглядами.

Я тоже старался не смотреть в их сторону. Прямой взгляд в этих бандах означает угрозу. В лучшем случае нарвешься на окрик «чего уставился?» А то и мордобой спровоцируешь. Да и щеголять накачанными бицепсами в их присутствии не стоило. Но самолюбие не позволило мне бросить недоеденным хотдог и отвалить подобру-поздорову.

Вдруг в их поведении что-то изменилось. Низкорослый, только что стоявший, как истукан, теперь сам уступал дорогу прохожим, двигаясь то вправо, то влево и при том не спуская глаз с кого-то, выловленного в надвигавшейся толпе.

Я увидел их со спины, но несомненно это были красивые девушки. Высокая блондинка в красном топике и джинсах с многочисленными надрезами, в которых соблазнительно мелькали полоски матовой кожи, что-то увлеченно рассказывала подружке, то и дело поворачивая вправо голову, и после каждого поворота поправляла воздушные волосы, ниспадавшие на плечи. Вторая девушка короткими возгласами и смешками подбадривала монолог и поправляла темные волосы, копируя движения подруги.

Блондинка в красном топике едва не налетела на низкорослого. Он что-то сказал, широко улыбаясь и выставив открытые ладони чуть вперед, демонстрируя притворную открытость. Парень, стоявший боком, прикоснулся к локотку девушки с темными волосами. Блондинка что-то ответила, отрицательно покачав головой, и попыталась обойти низкорослого справа, но столкнулась с темноволосой девушкой, которая, спасаясь от второго кавалера, прошмыгнула между подружкой и низкорослым, и оказалась у кромки тротуара, где четверо товарищей взяли ее в оборот. Они также улыбались, прижимали ладони к груди, мягко, но настойчиво подталкивая девушку к открытой дверце автомобиля.

Парень, что стоял боком, и низкорослый обступили блондинку. Улыбка коротышки стала еще лучезарней, он что-то говорил, приложив к сердцу руку. Девушка мотала головой и тщетно пыталась высвободиться от второго, схватившего ее под правый локоть.

Я наблюдал за ними и надеялся, что кто-то из прохожих вмешается. Но живая вереница изменила русло. Только что люди шагали прямо и лишь в последний момент, натолкнувшись на препятствие, корректировали движение. А теперь поток изогнулся, оставив в стороне нуждавшихся в помощи. Взгляды сделались на удивление целеустремленными. Никто не глазел по сторонам, не отворачивался. Отвернуться — значило, признать, что заметил что-то, от чего поспешил отвернуться. Проще — не заметить вообще. Спасительный для совести случай, когда форма превращается в содержание. Сперва делаешь вид, что не заметил, а пока дойдешь до метро, и впрямь забудешь о том, что… о чем? Мы ничего не заметили.

А я? Что же я? Мне, что, больше всех надо?! Зачем я оставил хотдог, в последний раз вытер подбородок, деловито скомкал и бросил салфетку в урну и вот — делаю шаг.

Нас разделяет несколько метров, и до последнего мгновения я не знаю: пройду ли мимо или вмешаюсь? Вот еще один шаг, вот уже голоса выделяются из уличного гама:

— Девушка милая, честное слово…

— Ой, ребята, ну, не надо! Ну, прошу вас! Перестаньте!

Кто-то — неужели это я? — берет под руку здорового парня, что вцепился в блондинку, и словно со стороны слышу собственный голос:

— Братан, отпусти ее, пожалуйста!

Низкорослый поворачивается ко мне, смотрит снизу вверх, улыбается все также лучезарно:

— А тебе, что, больше всех надо?

— Это — моя сестра, — поясняю я, кивнув на блондинку, и, не спуская с нее взгляда, восклицаю. — Наташ, ну ты чешешь! Я стою, а ты — мимо, ничего не замечаешь!

Парень, что держал ее под локоть, разжал пальцы, и девушка нырнула за мою спину.