Мистификации Софи Зильбер

Трудно передать словами, что именно она чувствовала, ибо теперь она воспринимала все по-иному, но она чувствовала, и так напряженно, что чувство, едва возникнув, безраздельно завладевало ею. Она тоже стала качаться из стороны в сторону и продолжала расти и тянуться, тянуться вверх и вдруг с необоримой силой устремилась к Прикосновению, которого жаждала больше, всего на свете, и оттого изнутри ее что-то толкало вверх в предвкушении соития, такого всевластного и безоглядного, какого она не видала с незапамятных времен. Она ощущала себя как никогда цельной, в ней не боролись больше разум и сердце, мысли и чувства, дух и плоть. То, чего она желала, она желала вполне и всецело, без оглядки и без опаски, без размышлений и оправданий. Она была единой и совершенной, и все ее существо слилось в одну призывную песнь, состоящую из аромата, движения, звука. Она ощущала каждое дуновенье и знала его смысл, ощущала каждое колебание воздуха, каждый вдох, а предчувствие наслаждения давало ей понять, каким будет само наслаждение.

Вокруг становилось все светлее, она чувствовала, как нагревается вода в ее клетках, как замедляется процесс претворения элементов и как желание все больше тяготит ее. В ней зашевелился страх, что она может погибнуть, не сподобившись Прикосновения, и вот она собрала все свои силы, чтобы стать еще выше, несмотря на парализующее воздействие полдня, и почувствовала, как вертится Земля. Все чаще чудилось ей, что уже близится Прикосновение и что над нею, пролетая, мелькают тени. Она улавливала движение звуков, шорох минующего ее Прикосновения, ветерок от взмаха его крыл, когда оно пролетало мимо, ощутила и сладострастную дрожь тех, на кого оно снизошло.

Но она еще на стала тем, чем могла стать. И хотя рост стоил ей теперь неимоверных усилий, она знала, что может вырасти еще, что ее аромат может стать еще крепче, а потому продолжала черпать сок из своих корней, пока края ее чашечки не запылали оранжево-красным цветом, соперничая даже с солнцем, силу которого она присвоила. От напряжения ее пронизала дрожь, и хотя она как будто уже предощущала изнеможение, которое вскоре наступит, она ещё немного приподнялась навстречу свету. И тогда это свершилось. Свет затмился, толчок лишил ее равновесия, она отчаянно заколебалась, но и на этот раз ее сила восторжествовала — она остановилась и замерла в безграничном блаженстве Прикосновения, всецело отдавшись тому Чуждому, Другому, что только и сообщало ее силе смысл и полноту. А когда потом она легонько высвободилась, ее охватила Истома, все в ней замерло в сытости и покое, она почувствовала, что и рост на время остановился. И она опустила свой венчик, чтобы отдохнуть, чтобы забыть о напряжении, которое ждет ее снова, забыть до тех пор, пока этого нового напряжения властно не потребует от нее иной процесс.

Когда Амариллис Лугоцвет проснулась, ей понадобилось какое-то время, чтобы свыкнуться со своим прежним телом — телом феи. Она лежала на лужайке возле ручья, а поднявшись, увидела, что солнце передвинулось на запад, но день еще не кончился. Она чувствовала себя свежей и преображенной, хотя была во всем точно такая же, как по прибытии сюда. Вот, значит, какое таинство должно было свершиться со мной на Авалоне, — подумала она и, медленно вставая, долгим, нежным взглядом окинула цветы, которые все еще покачивались под звуки странной музыки.

— Надо возвращаться, — сказала она себе, — Альпинокс и Нордвинд будут меня ждать. — И приплясывающей походкой направилась к берегу мимо цветущих яблонь. Когда она подошла к воде, хрустальная ладья уже ее ждала, а сама она снова была в темно-сером дорожном костюме в полоску в мягкой фетровой шляпе, темное суконное пальто висело у нее на руке.

На сей раз ладьи летела не так стремительно, как во время путешествия на Авалон. Казалось, фее Нарциссов хотят дать время освоиться с внешним миром. И глядя прямо перед собой, — покидая Авалон, было запрещено оглядываться назад, — она вдруг увидела, как на воды высовывается чья-то голова, — на нее смотрело лицо, вообще-то грустно-задумчивое, во сейчас расплывшееся в радостной улыбке.

— Фон Вассерталь! — не веря своим глазам, воскликнула Амариллис Лугоцвет. — Как вы попали в Атлантику?

Фон Вассерталь, улыбаясь, поплыл рядом с хрустальной ладьей.

— Вы ведь знаете, я плавал во всем океанам… Совершил настоящий круиз, но теперь кошмар кончился, чужане заключили мир и намереваются вновь отстраивать свои ужасные города.

— Что такое вы говорите? — Амариллис Лугоцвет нахмурила лоб. — Воина кончилась? Когда я отплывала на Авалон, она еще даже не началась. — Она вздохнула. — О, Нордвинд!.. О, Альпинокс!.. А я-то думала, они все еще ждут меня в бухте Кармартен.

— Об этом не беспокойтесь, — сказал фон Вассерталь. — Я только что покинул остров Ис, где все общество в полном сборе и ждет вас. Изабель и Розабель тоже там, тоже прибыли с Авалона.

— Бедный Альпинокс… а я-то ему обещала, что все эти годы проведу вместе с ним.

— Альпинокс? — Фон Вассерталь громко расхохотался. — Вот уж кто не остался внакладе. С тех пор как я его встретил, он только и говорит, что о своем путешествии с Нордвинд. Кажется, он побывал в Гренландии и на Северном полюсе и полон впечатлений. Его симпатия к ледяным утесам, должно быть, зародилась в один из последних ледниковых периодов. Так или эдак, но он в восторге и подумывает снова затеять процесс обледенения Альп.

— Еще чего не хватало! Пусть и не думает, — вскипела Амариллис. — Этого уж мы, во всяком случае, не допустим, надеюсь, вы со мной согласны, милый фон Вассерталь? — Полная боевого задора, она взглянула вниз, на плывущего. Фон Вассерталь с улыбкой кивнул и заметил: — А теперь следуйте за мной, я постараюсь как можно быстрее доставить вас на остров Ис, — там вы сможете сразу же поговорить обо всем с Альпиноксом.

— Как же я могу за вами следовать? — немного растерянно спросила Амариллис Лугоцвет.

— А вот так — прыгайте-ка сюда!

Амариллис Лугоцвет прыгнула и очутилась внутри наполненного воздухом пузыря, как раз подходившего ей по размеру. Водяной, надув пузырь потуже, замкнул его и потащил за собой. Это была большая любезность с его стороны, и Амариллис Лугоцвет была ему за это благодарна, ибо Атлантика даже в это время года могла оказаться, по своему обыкновению, весьма холодной и неприветливой. Правда, она охотно вспоминала посещение подводного дворца фон Вассерталя, но разве можно сравнить прозрачную, как слеза, и пронизанную солнцем воду озера с этой чащей водорослей и взбаламученным песком, а чем ближе в Бретани, тем больше становилось мути. Временами впереди ничего не было видно, однако фон Вассерталь без труда находил дорогу сквозь подводные заросли, наверное, он руководился не зрением, а каким-то особым чутьем. Во всяком случае Амариллис Лугоцвет бесконечно радовалась, что может скользить рядом с ним, так надежно укрытая от всего, что болтается и плавает вокруг.

Благодаря пузырю, она оказалась полностью в стихии фон Вассерталя, и при других обстоятельствах могла бы чувствовать себя пленницей. Но сейчас это доставляло ей удовольствие, и она не сводила с него глаз.

Прошло порядочно времени, — Амариллис была бы не прочь, чтобы оно длилось подольше, — и она стала замечать сквозь водоросли огромные каменные глыбы — менгиры, целые каменные коридоры, ей казалось, что она различает также и нечто похожее на городские стены и развалины зданий, между которыми сновали рыбы.

Фон Вассерталь приблизился к похожему на бывший дворец каменному зданию, свободному от водорослей, потому что здесь обитали большие рыбы. Он без труда открыл тяжелую дверь, и они проникли в красивый зал, убранный строго, без лишней роскоши. Фон Вассерталь огляделся, однако, не увидев никого, сделал Амариллис знак, чтобы она еще немного потерпела, и они выплыли из дворца наружу, направляясь сквозь воды, становившиеся все мельче, к берегу маленького острова Эр-Ланник в Морбиавском заливе. Еще до того, как они ступили на землю, Амариллис Лугоцвет заметила, что каменные глыбы расположены полукругом, и, выбравшись из своего пузыря и взойдя на берег, поняла, что то была ушедшая под воду вторая половина большого кромлеха, который она уже не раз видела сверху.