Девушка с зелеными глазами

— Так ты до сих пор не знаешь?

Я посмотрела на нее в упор и попыталась выглядеть увереннее, чем ощущала себя на самом деле.

— Я все знаю. Мама рассказала мне правду.

Зеленые глаза угрожающе блеснули.

— И что это за правда?

— Что твоя мать была наркоманкой. А моя мама жила в том же доме и вызвала полицию в тот день, когда твоя… — Я не смогла сказать «умерла», и тут Женевьева закрыла глаза, будто от резкой боли. — Так что на самом деле она спасла тебя, Женевьева. Тебе было всего несколько дней от роду, и ты безутешно плакала.

Ее губы беззвучно зашевелились, когда она стала обдумывать мои слова.

— Она рассказала тебе вот это, и ты поверила?

— Конечно же.

— Но это совершенно не объясняет самого главного.

— Чего?

— Нас.

— Ты все это придумала, — настаивала я, но желудок мой предательски сжался.

Женевьева стала разглядывать свои ногти, а затем заговорила с подчеркнутым равнодушием.

— Твой любимый цвет — индиго, тебе нравится разглядывать облака и находить в них лица, тебя тошнит от запаха мяса, ты все время чувствуешь себя белой вороной, ты боишься плавать и ненавидишь свои пальцы на ногах, потому что они узловатые. Ах да, и ты предпочитаешь зиму лету, но переживаешь, что это ненормально.

Она прекратила, и я осела на стул.

— Кто угодно мог рассказать тебе все это.

— Почему ты просто не встретишь правду лицом к лицу? — зевнула она.

— Ты ошибаешься… обманываешь сама себя…

Женевьева перегнулась через стол и посмотрела на меня в упор.

— А тебе не снится сон? — Она улыбнулась во весь рот, продемонстрировав свои зубы. — Когда я была маленькой, ты все время мне снилась, будто сидишь перед зеркалом и наблюдаешь за мной. Нас разделял только кусок стекла.

Ее слова резали меня, как нож. Я никогда никому не рассказывала об этом сне.

— Что, слишком тяжело выдержать знание, что мы с тобой одно и то же, Кэти? — Она наклонилась и взяла меня за правую руку. Наши руки точно совпали, прямо как в тот злополучный день на автобусе. — Твоя… мама все еще в стадии отрицания, — мягко сказала она. — Она переписала прошлое в собственной голове и поверила в него. Убедила сама себя в собственной версии событий, потому что слишком страшно было встречаться лицом к лицу с реальностью.

Все мое тело словно оледенело. Меня затрясло, голос дрожал и не слушался.

— Я больше ничего не хочу знать… ты должна уйти, как и обещала.

Она медленно и задумчиво покачала головой.

— Я еще не могу уйти. Эта женщина сделала мой уход невозможным. Она все еще лжет, прячется от того, что сделала. Я должна отпустить тебя на волю. Ты готова, Кэти? Ты готова услышать правду?

ГЛАВА

ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Это была самая длинная ночь в моей жизни. Каждая минута будто длилась год. Мама обнаружила меня утром в том же кресле и в той же позе, в какой меня оставила Женевьева. Наверное, мое лицо было ужасным, потому что она бросилась ко мне, наклонилась и прикоснулась, но я вообще ничего не почувствовала. Будто превратилась в камень. Она провела рукой по моей щеке, затем положила руку на платье и наконец выпалила:

— Что стряслось, Кэти? Ты совсем замерзла, и ты не ложилась спать. Боже мой, тебя кто-то обидел? На тебя напали?

Я с трудом повернула к ней голову, мои глаза были налиты кровью, а голос был хриплым и огрубевшим.

— Ночью здесь была Женевьева. Она поджидала меня, когда я вернулась домой.

Мама вздрогнула, будто ее ударили.

— Что она от тебя хотела?

Я не ответила. Мама сделала шаг назад, затем еще один, и еще, будто хотела сбежать от меня. Затем она дошла до двери и пробормотала что-то по поводу кухни. Через несколько минут она вернулась с чашкой горячего питья, от которого поднимался пар. Она даже взяла мои руки и обхватила ими чашку, чтобы я случайно не облилась. Я не сопротивлялась, потому что пальцы онемели.

Я сделала глоток и тут же поперхнулась обжигающим чаем.

— Она собиралась уезжать, — прокашляла я. — Она так решила, потому что здесь было слишком скучно и моя жизнь даже не стоила того, чтобы красть ее, но потом кое-что изменилось.

— Что?

Я разглядывала маму так, будто очень давно не видела ее.

— Ты. Мы говорили о тебе, и это все изменило.

— Кэти, тебе надо было отпустить ее… из наших жизней.

— Я должна была защищать тебя, — с жаром ответила я. — Она должна была знать, что ты только хотела спасти ее.

Мама схватилась за стул, чтобы не упасть.

— И что она тебе сказала?

Меня снова затрясло, и зубы застучали по краю чашки.

— Она сказала, что существует определенная причина, почему у нас с ней столько общего.

Ее глаза забегали, зрачки расширились, и я даже засомневалась, стоит ли мне продолжать свой рассказ. Мне очень хотелось прекратить, сделать вид, будто прошлой ночи вообще не было и все останется таким же, как раньше. За исключением того, что с тем, что я узнала, я уже не могла продолжать жить по старому сценарию. Единственное, что я смогла сделать, это крепче зажмурить глаза и выпалить ужасную правду.

— Женевьева сказала, что мы родственницы. И не просто сестры, а двойняшки.

— И ты ей поверила? — прошептала мама.

Я поставила чашку на столик и закрыла лицо руками.

— Это глупо и невероятно, ужасно и отвратительно, но…

— Но?

— Других объяснений нет. Почему мы думаем одинаково и копируем друг друга, сами не подозревая, и с детства нам снится один и тот же сон.

Я подумала, что мама сейчас взорвется, но она села, и в какой-то момент мне показалось, что она выглядит лет на двадцать старше. Минуты шли, и я наблюдала, как различные эмоции сменяются на ее лице, и тишина в комнате все усиливалась, чтобы под конец стать просто оглушающей. Затем она наконец сказала, словно потерпев какое-то поражение:

— Это правда.

— Ты разделила нас! — накинулась я с обвинениями, стиснув зубы так, что заболели челюсти. — Неудивительно, что Женевьева так относится к тебе.

— У нее есть все причины на это, — со странным спокойствием ответила мама.

Я говорила все громче и злее.

— Ты что, бросала монету? Или оставила себе ту, которая меньше плакала? Как вообще может мать поступить так?

— Я хотела сделать, как лучше.

— Не смей так говорить…

— Я считала, что делаю, как лучше, — повторила она.

Она сидела в кресле, склонив набок голову и безвольно соединив руки. Мне захотелось подойти и встряхнуть ее.

— Даже не надейся на то, что она уйдет. Она — часть нашей жизни, независимо от того, хотим мы этого или нет.

— Уже слишком поздно менять что-либо, Кэти. Ты знаешь, что она из себя представляет. Она просто уничтожит нас.

— Ты думаешь только о себе!

— Нет. Я думаю о тебе и вещах, которые она сделала.

Невероятно, но я стала защищать Женевьеву.

— Может, она не справляется сама. Ты никогда не давала ей шанс…

Мама не возражала.

— Ты права, Кэти, все было так, как ты сказала: либо ты, либо она, и выбор был очень тяжелым.

— Даже и не надейся, что я сейчас начну благодарить тебя за то, что ты выбрала меня, — презрительно ответила я.

Она пристально смотрела на меня где-то минуту и затем опустила глаза.

— Я не ожидала никакой благодарности, но… теперь, когда ты все знаешь…

— Я ничего не хочу слышать! — закричала я.

Мама грустно замолкла, но я не могла побороть в себе желание как следует наказать ее.

— И ты придумала всю эту историю с наркоманкой, жившей по соседству. Это просто чудовищно!

Ее лицо из бледного стало пепельно-серым, и на нем отражались сразу и шок, и обида, и стыд, но мое сердце не дрогнуло.

— Я тебе не врала, — смогла только вымолвить она.

— Конечно, ты соврала, ты и сейчас врешь. Вся моя жизнь — это сплошное вранье.

Я поднялась на ноги, собираясь уйти.

— Не уходи, на самом деле все не так, как ты думаешь, — попросила она. — Я расскажу тебе правду, Кэти. Всю правду.