Трава поёт

Однако ее рука безвольно опустилась, и Мэри позабыла об англичанине, а голос Дика звучал в ее ушах, словно далекое эхо. Она прислушивалась к затаившейся снаружи ночи. Постепенно ее охватил ужас, которого она ждала. Она легла, спрятав лицо во тьме подушек, однако ее глаза были живыми, они горели светом, в котором она увидела мрачную дожидавшуюся ее фигуру. Мэри снова села, вся дрожа. Онбыл в комнате, как раз позади нее! Однако комната была пуста. Никого. Мэри услышала грохот грома и увидела, как и много раз прежде, что вспышка молнии высветила опутанную тенями стену. Теперь Мэри чудилось, что ночь смыкается над ней, силясь заключить в кокон, а маленький домик под этим натиском сгибается подобно тающей от жара свече. Над головой потрескивала остывающая железная крыша, а Мэри казалось, что наверху, словно паук, ползает чернокожий великан, который силится проникнуть внутрь. Она была одна. Она была беззащитна. Ее заперли в маленькой темной коробке, стены надвигались на нее, а сверху давила крыша. Ее загнали в угол, она оказалась в ловушке, а помощи ждать было неоткуда. Нет, она встанет и встретится с ним лицом к лицу. Гонимая не только страхом, но также и осознанием того, что ее ждет, Мэри неслышно поднялась. Медленно, едва шевелясь, она спустила с кровати ноги и вдруг, напутанная темной пучиной пола, кинулась на середину комнаты. Здесь женщина остановилась. Отсвет молнии на стене снова привел ее в движение. Она замерла у занавесок, прикрывавших дверной проем, чувствуя, как ее кожи касается ворсистая, напоминающая шкуру животного ткань. Отдернув их, Мэри застыла, готовясь броситься через окутанную тьмой гостиную, полную грозных, пугающих силуэтов. И снова она ощутила мех животного, на этот раз ступнями. Рванувшись, Мэри споткнулась о длинную распростертую лапу — часть шкуры дикой кошки — и тихонько застонала от страха. Оглянувшись, женщина посмотрела на кухонную дверь. Та была заперта, а на кухне царил мрак. Мэри выбралась на веранду. Она пятилась, пока не уперлась спиной в стену. Так, со спины она защищена, значит, она стоит как надо, осталось только ждать. Осознание этого успокоило Мэри. С глаз спала пелена страха, и она увидела во вспышках молний, что на веранде лежат два пса, которые на нее смотрят, подняв головы. За тремя тонкими колоннами и неподвижными силуэтами ростков герани ничего не было видно, но потом вспыхнула молния, высветив кроны сгрудившихся в кучу деревьев на фоне затянутого тучами неба. Когда она кинула взгляд на деревья, ей показалось, что они придвинулись к дому. Мэри изо всех сил прижалась спиной к стене, так чтобы кирпич впился ей в плоть через тонкую ткань ночной сорочки. Она замотала головой, чтобы в мыслях прояснилось, а деревья стояли неподвижно, будто в ожидании. Мэри почудилось, что, если она не будет выпускать их из виду, они не смогут к ней подкрасться. Сейчас ей было ясно, что надо держать в памяти три вещи: деревья — для того, чтобы они не бросились на нее, застигнув врасплох; дверь сбоку, откуда мог появиться Дик; и молнии, что прыгали и скакали, вырывая из мрака нагромождения грозовых туч. Она крепко стояла на теплом полу из грубых кирпичей, прижавшись спиной к стене. Мэри присела и уставилась в темноту. Все ее чувства были напряжены. Раскрыв рот, она мелкими глотками вдыхала в себя воздух.

Потом, когда она услышала рокот грома и шелест листьев, небо осветилось, и она увидела, как из мрака показался силуэт мужчины, который направился прямо к ней, неслышно скользнув вверх по ступенькам. Собаки вскочили и настороженно уставились на человека, приветливо виляя хвостами. В двух ярдах от Мэри Мозес остановился. Женщина могла различить мощные плечи, очертания головы, блеск глаз. При виде его все ее эмоции вдруг смешались, породив в результате чувство дикой вины, вины перед ним, вины за то, что она предала его, переметнувшись к англичанину. Мэри почудилось, что ей стоит только сделать шаг вперед, объяснить, взмолиться, и страх растает. Она открыла рот, собираясь обратиться к туземцу, но в тот же момент увидела, как его рука, сжимавшая длинный изогнутый предмет, взметнулась над головой, и поняла, что опоздала. Мэри позабыла обо всем, что было, а из ее открытого в мольбе рта раздался короткий крик, который так и не успел набрать силу, потому что Мозес, словно клин, вогнал огромную ладонь промеж ее челюстей. Но вопль не стихал, он душил Мэри, продолжая звучать внутри нее, и она, расставив пальцы, подняла руки, чтобы отогнать африканца прочь. И тут удар возмездия нанес и буш, — именно об этом была ее последняя мысль. Деревья, словно звери, бросились к ней, а раскаты грома на самом деле были грохотом их поступи. Сознание полностью отключилось, рухнув под ударами волн дикого ужаса, и в этот миг, из-за руки, что прижимала ее голову к стене, женщина увидела, как на нее. опускается другая рука. Ноги у Мэри подогнулись, и тут небо расколола молния, обрушившись на нее с высоты острой сталью.

Мозес отпустил женщину и увидел, как она покатилась по полу. Мерный барабанный перестук капель по железу привел африканца в себя, и он, выпрямившись, огляделся по сторонам. Собаки у его ног рычали, при этом по-прежнему виляя хвостами: Мозес их кормил, ухаживал за ними, а Мэри их не любила. Африканец тихонько ударил псов по мордам раскрытой ладонью, и собаки, негромко поскуливая, застыли, озадаченно на него глядя.

Начинался дождь. Крупные капли стали падать Мозесу на спину, остужая его. Он услышал, как капает кое-что еще, что заставило туземца перевести взгляд на кусок железа, который он нашел в буше, а потом точил весь день. С лезвия на пол сочилась кровь. Следующие действия Мозеса были любопытны, он словно не знал, что дальше делать. Сперва, будто в страхе, он уронил оружие на пол, затем, приободрившись, подобрал его. Мозес выставил его за веранду, подставив под падающую с небес воду, и через несколько мгновений, убрал из-под дождя. Теперь он задумался, оглядываясь по сторонам. Оружие африканец сунул за пояс, подставил руки под ливень, вымыл их и собрался отправиться к себе в хижину в поселении, чтобы в случае чего заявить о своей невиновности. Но и этот порыв тоже миновал. Мозес извлек оружие, осмотрел его и бросил рядом с Мэри, вдруг охваченный равнодушием, поскольку теперь им овладело иное желание.

Не обратив внимание на Дика, который, хоть и спал совсем рядом, за стенкой, не представлял никакого интереса, поскольку был давным-давно побежден, Мозес перескочил через ограду веранды, аккуратно приземлившись на ноги под дождем. По плечам полилась вода, и в одно мгновение туземец промок до нитки. Погружаясь по икры в грязь, он направился сквозь тьму к хижине англичанина. Остановившись у двери, он заглянул внутрь. Тьма стояла кромешная, но Мозес мог слышать: затаив дыхание, превратившись в слух, он попытался различить сквозь шум дождя дыхание молодого человека, но у него ничего не получилось. Мозес шагнул за порог и неслышно подкрался к кровати. Враг, которого он перехитрил, крепко спал. С презрением туземец повернулся и прошел обратно к дому. Казалось, он собирался пройти мимо, однако, добравшись до веранды, остановился, положил руку на ограду и заглянул за нее. Было темно, слишком темно, чтобы хоть что-нибудь разглядеть. Он стал ждать влажного всполоха молнии, который бы в последний раз высветил маленький домик, веранду, силуэт лежавшей на полу Мэри и собак, что беспокойно кружили вокруг нее, тихо, неуверенно поскуливая. Он ждал и дождался: небо расколола длинная вспышка, залившая окрестности влажным рассветным блеском. Это был миг окончательного триумфа, триумфа столь полного и совершенного, что он вымел из головы все настойчивые мысли о побеге, оставив Мозеса равнодушным. Когда вновь опустилась тьма, он отнял руку от стены и медленно пошел сквозь дождь к кустам. Не угадать, что за мысли — преисполненные жалости, сожаления, или даже обиды, — мешались у него с чувством удовлетворения от свершившейся мести. Пройдя примерно несколько сотен ярдов по вымокшему насквозь бушу, Мозес остановился, повернулся и прислонился к дереву, подле которого возвышался муравейник. Здесь он и оставался, покуда его не обнаружили преследователи, что явились за ним.