Помеченная звездами

Прошло десять лет, потом сто. Зеленые листья стали алыми и снова позеленели. Ветер повалил дерево, под которым я укрылась от непогоды. Я увидела молнию в небе и пылающие звезды. Я увидела мужчин, которые говорили о любви, а после отворачивались. Я увидела мужчин, которые хранили верность, но не могли открыть свои души. Я увидела, как рождались дети, разверзались могилы, падал снег. Я провела там столько времени, что оно потекло вспять. Вот соловей. А вот боярышник. Я снова девочка с длинными черными волосами и смотрю, как ты идешь по траве ко мне. Всего через час ты узнала меня.

Иногда Пит Смит возил их за покупками. Он непременно осыпал Мими подарками, что в «Таргете», что в «Саксе» на Пятой авеню. К семи годам Мими могла выпросить у него хоть звезду с неба. Она называла его Деда, то есть дедушка. Мими обожала давать клички, читать книги и танцевать. Ее волосы были черными, а глаза темнее, чем у Лорри. «Ты ее испортишь», — предупреждала Эльв. Похоже, дочь унаследовала отцовское очарование. Все девочки в школе хотели сидеть с ней за обедом и слушать сказки. Они крутились вокруг нее, мечтали подружиться. Стоило Мими прийти в школу в розовых ковбойских сапожках, ее одноклассницы бросились выпрашивать у матерей такие же. Пит сомневался, что можно испортить ребенка парой забегов по магазинам. Баловать малышку было так приятно! Он первым после Эльв и врачей увидел Мими, когда она появилась на свет, так что ему было чем гордиться.

Он прожил в городе столько лет, что его перестали называть Могильщиком, хотя он каждую неделю косил траву, подрезал сирень, сидел на скамейке, брал с собой лопату, если кладбищенские дорожки были засыпаны снегом. Теперь его по праву считали дедушкой Мими, хотя между ними не было кровного родства. Эльв и Мими переехали в квартиру на верхнем этаже дома Пита в Норт-Пойнт-Харборе. Эльв работала в собачьем приюте в соседнем городке, куда ее взяли помощником директора. Мими училась в третьем классе той же школы, что когда-то сестры Стори. Школу перестроили, учителя были совсем молодыми. Все изменилось и в то же время осталось прежним. Пит пошел вместе с Эльв на первое родительское собрание. У нее по-прежнему были проблемы с официальными встречами и начальством. Она суетилась и робела, особенно проходя по тем же коридорам, что много лет назад с сестрами.

После реконструкции в школьной библиотеке появился читальный зал имени Мег Стори. На торжественном открытии Эльв пожала руки мэру, библиотекарям и членам городского совета. Элиза и Мэри Фокс тоже пришли. Элиза заплакала, когда Пит произнес пару слов о том, что книги много значили для Мег и Анни хотела почтить память дочери, разделив ее любовь к чтению со всем городом. Ораторы и гости приступили к праздничному обеду в вестибюле, а Эльв предпочла читальный зал. Имя Мег было выбито на латунной табличке над дверью. Эльв направилась в отдел художественной литературы, где нашла полки с романами Диккенса и Готорна.

— Прекрасно. Идеально, — позже похвалила она Пита. — Совсем как мать хотела бы для Мег. Ты все сделал правильно.

Иногда Эльв уходила с работы пораньше и ждала трехчасового звонка в читальном зале. Зимой из окна был виден залив. Летом — только зелень деревьев. Город стал совсем другим, и Эльв наконец поверила, что больше не увидит дурного человека. Давным-давно она мельком видела его автомобиль — в ту пору, когда бедняжка Джастин Леви еще таскался за ней, а она тусовалась под мостом с ребятами, курившими марихуану. Та самая машина, на заднее сиденье которой села Клэр. Мужчина рванул с места, и Эльв пришлось дернуть дверцу и запрыгнуть на ходу, чтобы он не забрал сестру. Она узнала номер. Надо было позвонить в полицию, но ее парализовало от страха. Она вспомнила, как сказала тогда Джастину, что он найдет себе девушку получше, которая будет любить его по-настоящему. Но он не знал, как это сделать.

Мими знала, где искать маму после уроков. Иногда девочка хвасталась, что читальный зал назвали в честь нее, хотя знала, что это неправда. Зато история была что надо. Все так и открывали рты, даже богачки, которые жили в больших домах и не слишком любили Мими. Кое-кто шептался, что у нее нет отца. Впрочем, ей было наплевать, верят они или нет. Она страстно полюбила книги, библиотека стала для нее вторым домом, и ее фамилия была Стори, так что читальный зал в некотором смысле действительно принадлежал ей. Ей нравилось думать, что, если бы тетя была жива, они говорили бы о книгах. Матери не хватало времени читать, хотя ее истории были лучшими на свете. Она призналась, что когда-то придумала целый мир со своим особенным языком, хотя сейчас уже ничего не помнит.

— Надо было записывать, — посетовала Мими. — Если записываешь, сложнее забыть.

Мими записывала истории, которые мать рассказывала об отце. Сплошные выдумки. Тем лучше. Она исписала уже целую тетрадь под заголовком «Самый верный пес на свете» приключениями отца и собаки по кличке Мамаша. Мими считала, что кличка просто отпадная. Она приклеила на внутреннюю сторону обложки фотографию отца. Он улыбался. Осталось совсем мало фотографий, на которых отец собирался рассказать сказку, прогуляться по лесу, пробежаться по снегу в Центральном парке. Мать рассказывала, что он любил это делать. Мими нравилось изучать лицо отца. Ей казалось, что она его знает, хотя ни разу не видела. Они посещали его могилу в Квинсе. И все же отец был жив в ее книге.

Мими писала своей тете. Как здорово переписываться с человеком на другом конце света! Найдя в почтовом ящике письмо, она воображала, будто это тайное послание, которое ждало ее весь день, пока она была в школе. Сперва Мими посылала только рисунки, потом стала писать на обороте. Через некоторое время тетя начала отвечать. Она была забавной. Постоянно шутила: «Почему помидор женился на сливе? Потому что наконец-то созрел! Чем помидоры чистят зубы? Томатной пастой!» Тетя рисовала картинки Парижа: фонарь, ручная ворона из ювелирной мастерской, мост с узорными перилами, розовый куст в Люксембургском саду.

— Как на твоем языке называлась тетя? — спросила Мими мать, когда они возвращались домой из школы.

Обычно они ходили длинным окольным путем, но в погожие дни гуляли вдоль залива. Матери, похоже, там нравилось. Иногда она останавливалась, всегда в одних и тех же местах, и смотрела на лес.

— Я не помню ни единого слова, — ответила мать.

Мать Мими была красивой и печальной. Она не дружила с другими матерями. На школьные праздники Мими сопровождал Деда, потому что мама слишком переживала из-за родительских собраний. Он же готовил угощение. Иногда в гости приходила троюродная тетя Мэри. Женщины сидели на диване, пили вино и смеялись. Эльв становилась совсем другой в эти минуты. Счастливой.

— Не может быть, чтобы ты ничего не помнила, — настаивала девочка.

Мими училась лучше всех в классе, потому что много читала и была на редкость упорной.

Мать поразмыслила. Если «сестра» будет «gig», значит, «тетя», наверное, «gigi». Так она называла Клэр наедине, когда остальной мир исчезал вдалеке.

«Дорогая Gigi», — с тех пор писала Мими. Спальня девочки выходила на огород, где мать часто работала в теплые дни. В огороде не хватало солнца, поэтому пришлось срубить несколько ив, на которых мисс Фетерстоун нравилось сидеть и смотреть на мир. Любимая кукла Мими по-прежнему была рядом. Но девочка уже училась в третьем классе, в июле ей исполнится восемь, так что мисс Фетерстоун чаще всего оставалась дома. Мисс Фетерстоун с удовольствием слушала сказки, которые Мими рассказывала ей перед сном. Мамины сказки всегда начинались так: «Давным-давно…» Это значило, что все уже случилось и герои уже умерли.

Каждое лето парижская тетя присылала племяннице особенный подарок на день рождения, с тех пор как Мими исполнилось три года и она послала первый рисунок. Тетя присылала подарки на дедушкин адрес, но теперь они с мамой жили там же. Подарки приходили в розовых коробочках с черными шелковыми ленточками. Мими обожала розовый цвет. Она была в восторге от подвесок-амулетов, которые тетя делала специально для нее. Мать тоже считала, что они прекрасны. Она осторожно брала их в руки и разглядывала.